Двуявь
Шрифт:
– На философию пробило, Марчелло?
– Я вчера по телеку видел, как людей отправляют через границу. Отправили - и всё, ни слуху ни духу. А барьер стоит, ему фиолетово. Вдумайся - восемнадцать лет скоро будет, а мы о нём ни хрена не знаем. Как действует? Почему проходит именно там, между областями? Унизительно, ёлки...
– Почему он именно там проходит - как раз понятно.
– Кому понятно? Тебе?
– Мне один чел рассказывал, из краевой администрации. Перед Обнулением обсуждалась такая фишка - федеральные округа...
– А, ты про это. Слышал.
Версия действительно была на слуху. Якобы в преддверии миллениума задумали новые
– Хорошо, - сказал Марк, - допустим. Но вопрос-то всё равно остаётся - почему Ареал совпадает с округом? И откуда взялся барьер?
– Ты нытик, зануда и пессимист, поэтому тёлки тебя не любят.
– А ты - трепло озабоченное.
– Ну дык. На том стоим!
Дамы наконец явились на кухню, умытая Эля неуверенно улыбалась. Аркаша без промедления налил ей штрафную, а Любаня сказала:
– Не, ну вы представляете? Бандюки опять разборки устроили возле парка, в том же кафе. Заживо жгли друг друга, кошмар какой-то! Они вообще, что ли, без мозгов? Элю бедную тоже чуть не убили. Ты кушай, Элечка, кушай!
В пересказе Любани события в 'Гравитации' заиграли новыми красками. Если брать факты, она не особенно привирала, но интонационно рисовала картину поистине эпического масштаба - мерещились горы трупов, реки бурлящей крови и огненные письмена от пола до потолка. Аркаша хмыкал, качал головой и подливал барышням полусладкого. Марк вспомнил мумию, передёрнулся и выцедил очередную рюмку. В голове уже порядком шумело, на краешке сознания билась мысль, что пора завязывать с пьянкой и приступать к работе, но он возражал себе, что разговоры на кухне - не хрень собачья, а пассивная фаза следствия, интуитивный поиск подсказок. Чтобы подтвердить серьёзность этого тезиса, он привстал и, пошатнувшись, взял с подоконника карандаш - теперь любую подсказку, как только она появится, можно немедленно записать и взять в разработку...
– Толстый, мелкий как гном, - говорила Эля, - мне чуть ли не в пупок дышит. Уволю, кричит. Ага, напугал ежа голым задом. Да я сама уйду, хоть прям завтра, пусть только бабки за месяц выплатит...
– Идут такие, знаешь, все из себя, - говорила Люба, - шпильки сантиметров пятнадцать, на голове чёрт-те что вообще, какие-то пряди высветленные. Не первокурсницы, а неделя высокой моды, картина маслом. И смотрят так, знаешь, презрительно, как на пустое место. Ну да, если бы меня привозили на белой 'волге', я бы тоже смотрела...
– Не тормози, Марчелло!
– говорил (точнее, орал) Аркаша.
– Подходи к концу недели, всё перетрём. Там губернаторская кормушка, бабла немерено, не знают, куда девать. Круглые столы, мля, симпозиумы, аналитики-спазмолитики. 'Перспективы развития Ареала. Многообразие векторов'. Понял, да? Люди пилят, а ты сопли жуёшь...
Марк улыбался и кивал невпопад.
Потом все вспомнили любимую в народе забаву - упражнения с зомби-баксом. Аркаша, достав пятидолларовую купюру, записал её номер и осведомился, какие способы экзекуции предпочитает публика. Любаня сказала - сжечь и развеять пепел с балкона, Эля - изорвать в клочья и спустить в унитаз. Марк заметил, что лучше растворить в царской водке, но за неимением оной хозяин дома может сожрать банкноту, дабы воздействовать желудочным соком. Шпульман сказал, что последнее предложение отклоняется по причине своей упоротости, зато два первых будут реализованы параллельно. Бородатый Эйб Линкольн смотрел испуганно.
Разорвав купюру надвое, Аркаша спалил одну половинку в пепельнице; тлеющие остатки Любаня вытряхнула через перила в дождь. Эля тем временем старательно измельчила вторую часть. Обрывки торжественно утопили в сортире, после чего вернулись в кухню и заинтригованно огляделись.
– В портмоне глянь, - предложила Люба.
– Не, напрямую он не пройдёт. Нас тут слишком много, помехи.
– В шкафчике?
– Нету.
– Может, на верхней полке?
Любаня азартно влезла на табуретку, Аркаша придерживал её за пышные бедра.
– Тоже нифига, заныкался где-то. Зомбик, ау!
– Он стесняется, - хихикнула Эля.
– Слезай, мать, а то навернёшься. Подождать надо - откат, по ходу, замедленный.
– Тогда давайте пока чайку.
Достав пузатый гостевой чайник, Любаня щедро сыпанула туда заварки. Аркаша притащил из кладовки три литровых банки с джемом медноярского производства - на этикетке золотился солнечный диск, освещая плоды на ветках.
'Консервированное солнце', - вспомнилось Марку.
– Ну, мать, - подкалывал Аркаша подругу, - продемонстрируй аграрно-академическое чутье. Что открывать - абрикосы, сливы, смородину?
– Ой, даже не знаю. Такая ответственность! Боюсь подвести, Аркадий Давидович!
– Давай-давай, без отмазок. Выбери, завизируй...
Любаня, прыснув, взяла валявшийся на столе карандаш и поставила крестик на этикетке, прямо в солнечном круге.
Марк встал, шагнул на балкон и вытащил сигарету.
Ну, а чего он, собственно, ожидал? Если занимаешься ерундой, то и подсказки будут столь же нелепыми. Пошёл бы в библиотеку, полистал бы энциклопедию - тогда получил бы что-нибудь посолиднее, но он предпочёл отправиться в гости к раздолбаю Аркаше. И вот результат, извольте.
Хотя, если оставить за скобками антураж, всё может оказаться не столь абсурдно.
Вернувшись за стол, он пододвинул банку и попросил Элю:
– Можешь прочесть? Вот тут, мелкий шрифт? Адрес производителя.
– Да, погоди, - она старательно присмотрелась.
– Тепличная, девяносто восемь. ООО 'М-ПлодОвощТорг'.
– Тепличная? Это где? Не соображу с ходу.
– Не знаю, я тут вообще неместная. Недавно приехала.
– Это в сторону Змей-горы, - сказал Аркаша, - окраина. Там дальше огороды и вся фигня. А чего ты вдруг загорелся?
– Да так. Может, пригодится.
– Ну-ну. Любаня, а масло где?
– Сейчас достану, забыла.
Она потянула дверцу двухкамерного 'Саратова', уставилась внутрь и рассмеялась в голос. Марк заглянул через её плечо. На полочке рядом с бутылкой кефира мёрзла, восстав из небытия, пятидолларовая банкнота.
ГЛАВА 5. ХИМЕРЫ
Они пришли на рассвете. Возникли из лиловатого марева, сгустившегося над лоджией, шагнули через порог. Балконная дверь отворилась перед ними послушно, без малейшего скрипа, хотя с вечера была вроде бы заперта изнутри. Их одежда напоминала комбинезоны и едва заметно поблёскивала, отливая призрачной синевой. Черты их лиц расплывались - или, точнее, тотчас же стирались из памяти, стоило лишь на мгновение отвести взгляд. Будто не лица вовсе, а бездарные фотороботы, автор которых не сумел подобрать ни единой броской приметы.