Шрифт:
Горький запах пережженного кофейного суррогата, смешанный с "ароматом" несвежего мяса разноситься по округе, пропитывая одежду стоящих рядом с ларьком людей. Меня постепенно начинает тошнить, но чтобы согреться, я планомерно продолжаю пить черную баланду, замешанную на обжигающем кипятке. Выходит не плохо, особенно если учесть отсутствие перчаток и теплых носков. Дернул же черт вылезти в такой мороз конца декабря на улицу. Да... Наверное, черт... Точно - не Бог...
Серое небо, готовое в любую секунду разразиться тяжелыми снегопадами, словно затянувшимися порезами сплошь испещрено проводами, тянущимися от многочисленных торговых центров, магазинов и киосков с шаурмой, нелепо сосредоточенных на клочке отравленной городом
Баланда начинает остывать и теряет какую-либо пользу. Делаю шаг к мусорной корзине, переполненной одинаковыми пластиковыми стаканчиками, и отправляю свой к собратьям. Он ударяется о край и падает мимо, разливая жидкость на корку грязного льда. Я смотрю на то, как бездарно расходуется этот черный яд и тошнота начинает отпускать. Потом поднимаю взгляд, и в глаза упирается прейскурант на продукцию, изрыгаемую грязным ларьком. Сквозь него на меня с ненавистью смотрят два желто-красных глаза, раздраженные копотью дешевого масла и тухлого мяса. Думаю купить что-нибудь, но пустой карман не дает добро. Изнутри сквозь маленькое грязное оконце вырывается наружу спертый, тяжелый воздух. Стекло заляпано масляными пятнами, отчего к горлу снова подкатывает привет из больного, пустого желудка. Пока пытаюсь справиться с приступом рвоты, глаза из ларька перемещаются наружу и сильно толкают меня в бок, сопровождая действие отборным матом с ярко выраженным акцентом. Чтоб не нарваться на конфликт ухожу в сторону и пытаюсь отдышаться. Через некоторое время становиться лучше. Удивительно, желудочные спазмы привели механизмы обогрева в действие, и я перестал чувствовать холод. Загадочная сила этого кофе - не согреет кипяток, так озноб разгонит тошнота.
В голове кружатся мрачные мысли. После желудочных спазмов, вызванных отвратительным кулинарным мракобесием этого существа, сидящего в пасти холестирино - концерагенного чудовища, да ещё и толкающегося, хочется взять нож и выколоть ему глаза, чтобы они, немного похрустев под нажимом лезвия, вытекли, словно внутренности свежераздавленного яйца, прямо на плиту. А потом, немного поджарив, скормить эту глазунью бывшему хозяину. Позывы довольно сильные, такие, что я начинаю терять контроль над ситуацией и тянусь во внутренний карман своего всесезонного наряда.
Но разум, подогреваемый рациональностью, берет верх, и я торопливо отступаю от ларька в сторону. Не надо, да и недопустимо размениваться на мелочи, необходимо бороться со своими низменными инстинктами. Иду и рассуждаю о бренности мести и насилия.
Вдруг из-за угла появляется красное пальто...
* * *
Разрешите представиться. Меня зовут Оюшминальд, фамилия не столь интересна, поэтому о ней я ничего не скажу. Ничего удивительного нет. Если посмотреть в словарь имен ты поймешь, что мое имя - это: (О)тто (Ю)лианович (ШМИ)дт (НА) (ЛЬД)инее. Родился я в семье геологов, поэтому воспитанием занимались бабушка и дедушка, последний был героем революции семнадцатого года. Мать чуть ли не из роддома выпорхнула в очередную экспедицию, предоставив право выбора имени своим родителям, в частности, к тому времени почти сбрендившему деду, который и нарек меня соответствующим образом. Бабушка в итоге стала звать меня просто - Юша.
Был я инфантильным ребенком со слабым здоровьем. Из ярких воспоминаний детства - ветрянка в 14 лет, от которой я чуть не умер. Рос в тепличных условиях. Кроме высоких потолков большой по тем временам квартиры я ничего не видел из окружающего мира. В школу пошел с восьми лет. Учился плохо, с одноклассниками отношений никаких не было, если не считать постоянных издевок и побоев - естественно не с моей стороны. С девушками (ничего удивительного)
История вышла интересная. Когда в очередной раз мои "школьные друзья" попытались утопить портфель в сортире я, не выдержав вполне дежурной порции стандартных издевательств (и что на меня нашло?), схватил первого попавшегося "товарища" за шею и с силой ударил три раза головой об выкрашенную ядовито-зеленой краской стену туалета. Когда сопротивление было подавлено, ту же голову я засунул в унитаз, предвосхитив тем самым часто встречающиеся сцены американских боевиков, посыпавшихся на голодного и одуревшего советского потребителя десяток лет спустя. После содеянного я сидел в кабинете директора чуть ли не перед всем дружным учительским составом и плакал. Но не оттого, что мне было стыдно за поступок, а оттого, что не мог отправить туда же и их, в вонючий загаженный унитаз, а упыри на фоне алых стягов и портретов "дорогого Леонида Ильича" продолжали читать мне мораль и возмущаться столь отвратительным и недостойным поступком. Обидно выглядеть дураком в глазах умных, но ещё обидней выглядеть дураком в глазах дураков.
Наверное, в этот самый день я осознал свою ненормальность и задумался, кто же превратил меня в ЧМО - заботливые предки или лучшая в мире система образования? Но ответа не нашел.
В общем, всё по Фрейду. Вырос моральным уродом. Социальная машина попробовала меня на вкус и выбросила через задний проход на задворки системы общественных отношений. Когда состарившиеся родители, наконец, обратили внимание на свое чадо, то с ужасом обнаружили, в кого оно превратилось, и почти отказались от меня. Я не был в претензии. В конце концов, я явился одним из проявлений сложной закономерности блуждания белка в мужском организме, сработавшей, скорее, в качестве исключения - трудно было поверить в то, что я оказался самым проворным среди прочих, чтобы пробить себе дорогу к свету. Исходя из всей моей убогой жизни этого в принципе произойти было не должно. Но произошло...
Так, в результате моей несмерти, жестокий мир родил незаметного библиотекаря в одной глухой и никем не посещаемой читальне на краю большого страшного города.
Оговорюсь сразу: я не был книжным червем и не нашел никакой отрады среди многочисленных запыленных фолиантов. Это к тому, чтобы у дорогого слушателя не создалось впечатление обо мне как о некоем замученном собственным разумом существе в очках - их я не носил, - ничего подобного! Мне были чужды как большие философские трактаты, так и художественные опусы. Иногда, скорее от скуки, нежели от великого интереса, я почитывал ту или иную книжицу, но не более. Разве что немного увлекался медициной.
Друзей не завел, знакомых растерял. В общем и целом остался один, если так можно выразиться - "остался". Наверное, всегда был один...
* * *
Она выплывает из общей серой массы. Словно белый, почти воздушный кораблик, парящий на волнах сточных вод, но не запятнанный смрадными выбросами коллектора. Да, она действительно красива. Невесома и чиста, как свежий снег в диком поле.
Две стройные ножки, грациозно месят скопившуюся на асфальте грязь, будто не замечая препятствий. На тонкие руки надеты длинные, достающие почти до локтя черные перчатки, что придает им некую загадочность. Светлые волосы аккуратно убраны под капюшон и, самое главное, как ляп на фоне идеального пейзажа маячит красное пальто. От зрелища у меня начинают болеть глаза. Пытаюсь сконцентрироваться на лице, но не могу отвести взгляда от этой чертовой материи. Точно такую же, которая пестрила в кабинете директора в тот день, когда я постиг во всей красе свою ненормальность. Красные флаги цвета надежды, вы обещали мне светлое будущее, а вместо этого сгинули под неумолимым натиском моли в кладовых бывших "ОБ"- , "ГОР" - и прочих "КОМов". Но меня моль не ест, поэтому я остался существовать, преумножать свою бесполезность на этот проклятом, закутанном в дырявое одеяло атмосферы шарике.