Дядя Фред весенней порой
Шрифт:
— Ты считаешь, она его не любит?
— Да вроде бы.
— Может быть, она любит Монти?
— Скорее всего.
— Если ты зайдешь в бильярдную, — сказал Галли, — ты переменишь мнение.
Леди Джулия дрогнула.
— Что ты имеешь в виду?
— А ты посмотри. Я лично чуть не заплакал. В жизни не видел такой пары. Вызывает, я бы сказал, чистое умиление. Все невзгоды позади…
— То есть как?
— …плачут, обнимаются. Посмотри, очень тебе советую. Вряд ли там перерыв. Конечно, я побежал к тебе. Уж как ты старалась, и что же? Ничего, мир
Галахад расправил фалды, как бы подставляя спину невидимому пламени, и заключил свою повесть:
— Словом, хватит портить им жизнь.
Леди Джулия, при всем своем потрясении, духом не пала.
— Как ты странно выражаешься! Всякая мать дает советы сыну. Бедный Ронни слаб умом и к ним не очень прислушивается, но если бы ты случайно пошел не в ночной клуб, а в театр, ты бы знал фразы «Это еще не конец» или «Время покажет».
Галли посмотрел на неукротимую леди с чем-то вроде восхищения.
— Однако!
— В каком смысле?
— Ты с детства… ну, сильна духом.
— Благодарю.
— Помню гувернантку. Придет, увидит Конни и думает: «Какая плохая девочка!» Тут являешься ты — льняные локоны, голубые глазки. Она думает: «Слава Богу!» — и не знает, заметь, что перед ней — самый вредный экземпляр Шропшира.
Леди Джулия радостно засмеялась:
— Ну, Галли!..
Галахад поправил монокль.
— Значит, остаешься на ринге?
— Остаюсь.
— Чем тебе Сью не угодила?
— Не люблю певичек.
— Джули, какая она певичка?!
— Я не разбираюсь в их видах. Нет твоего опыта. Певичка — значит, певичка.
— Иногда, — задумчиво сказал Галли, — мне хочется тебя утопить.
— Вероятно, в мальвазии.
— Неужели ты не понимаешь, что она прекрасный человек? Если хочешь, истинная леди?
— Вот скажи, — так, для сведения, — она, случаем, не твоя дочь?
— Нет, не моя. Ее отец — капитан ирландской гвардии Джек Коттерли. Они с Долли поженились, когда я был в Южной Африке.
Он немного помолчал.
— Сижу я как-то в баре, а один тип говорит: «Знаете, Долли Хендерсон — ну, из „Тиволи“ — вышла замуж». Прямо так, с ясного неба!
Леди Джулия взяла журнал.
— Если, — сказала она, — разговор окончен…
— О нет! — заверил Галли.
— Тогда поскорей, если можно. Что-нибудь занятное?
— В высшей степени.
— Наконец-то! Кстати, это не про мемуары?
— Про них.
— Может быть, если я буду мешать, ты их опубликуешь?
— Вот именно.
Леди Джулия мило рассмеялась:
— Да, Конни мне говорила. Она очень волнуется, а мне вот совершенно все равно, публикуй, если хочешь. Наконец-то что-то заработаешь, а репутация нашей знати…
— Минутку!
— Да?
— Насколько я знаю, ты замужем за генерал-майором сэром Майлзом Фишем?
— Конечно.
— Что ж, обратимся к сэру Майлзу.
Леди Джулия приподнялась в кресле.
— Когда он на тебе женился, — продолжал Галахад, — он был великолепным полковником. Помню, ты даже сетовала на безупречность его манер. Поверь мне, Джули, когда добрый старый
— Галахад! — воскликнула леди Джулия. — Неужели ты…
— Кто ехал на велосипеде в нежно-голубых кальсонах? — спросил историк, грозно устремив к ней палец.
— Галахад!!
— Кто, вернувшись с Нового года, принял ящик для угля за бешеную собаку и долго в него стрелял?
— Галахад!!!
— Кто…
Тут и вошла леди Констанс.
— А, Конни! — приветливо заметил брат. — Мы вот болтаем. Джули расскажет, я спешу. Дополнительные сведения — в главах III, XI, XVI и особенно XX.
В бильярдной, как он и предполагал, перерыва не было, и он пожалел, что не может сделать фото для любимой сестры.
— Молодец! — признал он. — Великолепно!
Ронни смущенно поправил галстук. Он не слышал, как открылась дверь. Сью подбежала к Галахаду и поцеловала его.
— Ах, зря! — заметил он. — Мало ли, Ронни подумает!
— Не дери душу, — попросил Ронни.
— Хорошо, не буду. Скажу только, что из всех молодых хлыщей…
— Он не хлыщ! — воскликнула Сью.
— Дорогая моя, — ответил Галли, — я вырос среди хлыщей, я среди них сформировался. Я состоял в клубах, где одни хлыщи. Кого-кого, а хлыща я всегда узнаю. И вообще, речь не об этом. Речь о моих мемуарах.
Ронни странно вскрикнул.
— Кто бы он ни был, — продолжал Галли, — от него зависит все. Если рукописью завладеют эти дамы, готовые ради нее уподобиться зверям полевым…
— Дядя Галли! — заорал Ронни.
— Ронни, дорогой! — воскликнула Сью. — Что случилось?
Всполошилась она не зря. Безукоризненный пробор, безукоризненный жилет — все пошло прахом. Глаза безумно вращались.
— Говорю я, — продолжал невозмутимый Галли, — о твоей матери и леди Констанс. Ты удивишься, но за моей книгой охотится и твой Бодкин. Как ни прискорбно, он первостатейный гад. Его нанял Тилбери, в девичестве — Скунс. Почему ему дали титул, представить себе не…
— Дядя Галли!
— Да, что?
Холодное спокойствие снизошло на Ронни.
— Монти тут был, — ответил он. — Просил рукопись. Я сказал ему, где она. Вероятно, теперь она у него.
Глава XI
Нет на земле совершенной радости. Как заметил один древний римлянин, только расслабишься — surgit aliquid amari [65] . Забрав рукопись, полюбовавшись ею, переместив к себе, полюбовавшись снова и спрятав в надежное место, Монти несколько поостыл, ибо представил себе беседу с Пилбемом. Он не любил неприятных сцен, а эта, судя по всему, обещала стать просто гнусной. У Пилбема есть к тому основания.
65
Что-то неприятное начинается (лат.).