Дягилев

Чернышова-Мельник Наталия Дмитриевна

Маэстро послал телеграмму Мизии Серт с просьбой приехать как можно скорее — для моральной поддержки. Она застала Дягилева в Ковент-Гардене «полумертвым от усталости» и впоследствии в воспоминаниях признавалась: «…при виде бедного Сержа, который, спускаясь по лестнице, опирался на плечо маленького Игоря Маркевича, глубокая тревога охватила меня. Лицо Дягилева искажала боль. Скверный фурункул внизу живота не заживал. Врачи настаивали, чтобы он поехал отдыхать и серьезно лечиться. Но Серж в это время был занят только Маркевичем…»

Увы, надеждам импресарио не суждено было сбыться. Его протеже играл свой концерт неровно, до совершенства было очень далеко. Скорее всего, добиться успеха ему помешали волнение и неопытность. После того как отзвучали последние аккорды, в зале раздались аплодисменты. Но они

были не более чем знаком вежливости. Как свидетельствует режиссер Григорьев, «стало очевидно, что Маркевич еще не готов к публичному выступлению, особенно столь громко разрекламированному и перед такой строгой аудиторией, как публика Ковент-Гардена».

Звезда юного музыканта взойдет немного позже. Творческое наследие Маркевича-композитора окажется весьма значительным. В 19 лет он напишет музыку к балету «Ребус», в 21 год — к балету «Полет Икара». Правда, он всё же не станет крупным композитором, как мечтал его наставник, зато прославится в Европе и Америке как дирижер и разработает целый ряд приемов передачи музыкантам дирижерских указаний, в том числе для левой руки, что поможет ему добиваться великолепных результатов в работе с оркестром. Его судьба в последующие годы окажется тесно переплетенной с двумя музыкальными коллективами: Маркевич будет руководить Парижским, а затем Монреальским симфоническими оркестрами. Но Дягилеву не суждено узнать об этом…

Лондонский провал Маркевича, который сразу же после выступления покинул британскую столицу, оказался для Маэстро настоящим ударом, причем настолько сильным, что его болезнь тут же обострилась. Он слег и в театре в ближайшие дни не появился. У артистов было тревожное настроение: хотя допущенные к Сергею Павловичу В. Нувель и Б. Кохно и уверяли их, что болезнь входит в обычное русло и требуются лишь покой и отдых, но многие в этом сомневались.

Неожиданно за неделю до окончания сезона Маэстро вновь приехал в театр. Невооруженным глазом было видно, что ему плохо, но Сергей Павлович крепился. Успех труппы вселял в него надежду на лучшее будущее, и он даже заговорил о планах на следующий год. Дягилев объявил режиссеру Григорьеву, что первым делом после окончания выступлений труппы в Лондоне собирается поехать в Германию, чтобы поговорить с П. Хендемитом о новом балете, «который тот замышляет». Не преминул он упомянуть и о Маркевиче, подчеркнув, что тот очень талантлив и скоро «сочинит для нас балет». К радости Сергея Павловича за успех «Весны священной» примешивались нотки горечи: «Наконец-то публика ее принимает. Нам потребовалось шестнадцать лет, чтобы ее убедить».

Последнее выступление труппы в Лондоне состоялось 26 июля. После окончания спектакля Дягилев вышел на сцену, чтобы попрощаться с артистами, которые на следующий день уезжали на гастроли в Остенде. Выглядел он плохо: «бледный, с темными кругами под глазами и лихорадочным взглядом», — но, превозмогая боль, приветствовал соратников словами:

— Завтра вы уезжаете, и я вас до осени не увижу. Я хочу, чтобы все хорошо отдохнули и вернулись к работе посвежевшими и бодрыми. У нас впереди насыщенный год. Все контракты подписаны, впервые за всю нашу историю мы уже заключили непрерывную серию ангажементов. Я благодарю вас за отличную работу, которая в большой степени и обусловила наши успехи. До свидания и удачи вам!

Потом, посмотрев на Данилову, которая в этот вечер с большим успехом исполнила главную роль в «Свадьбе Авроры», улыбнулся и сказал:

— Я не могу поцеловать каждого из вас, я поцелую за всех вас Шуру.

После этого Сергей Павлович расстался с труппой, как оказалось — навсегда.

Ему бы обратиться к врачам, всерьез заняться здоровьем! С одной стороны, Дягилев, видимо, понимал важность такого шага, но с другой — явно не осознавал всей серьезности положения. Надеясь на улучшение самочувствия, он мечтал в ближайшие же дни отправиться вместе с Игорем Маркевичем на знаменитые музыкальные фестивали, которые ежегодно проводились в Германии и Австрии и собирали большое число любителей классической музыки. 23 июля, еще находясь в Лондоне, он пишет письмо, адресуя его юному таланту, о развитии которого так беспокоится:

«Господин Игорь!

Посылаю Вам четвертое заказное письмо! Еще посылаю один документ:

чек на тысячу французских франков от 1 августа, который я прошу передать Вашей матери. Надеюсь, что у Вас все в порядке и что Ваша мать по-прежнему думает, что поездка в Германию будет для Вас очень полезна. Вы мне сказали в Лондоне, что она разрешила совершить это маленькое путешествие, и только при этом условии я предлагаю Вам ехать со мной на немецкие фестивали. Я верно считаю, что в настоящее время самое главное для Вас заключается в том, чтобы завершить музыкальное образование, познакомившись как можно полнее с хорошей музыкой. Прежде чем Вы начнете сочинять балет, Вам необходимо, чтобы Вы впитали музыкальную культуру, которая выявит в Вас подлинное музыкальное чувство, соответствующее сегодняшнему дню и, если будет угодно Богу, з а в т р а ш н е м у (разрядка С. П. Дягилева. — Н. Ч.-М.). Я чувствую себя немного стариком; однако надеюсь, что к концу недели буду чувствовать себя настолько лучше, что не устану во время путешествия. В четверг увижу своего врача в Париже и попрошу его разрешить эту поездку в поезде. У нас всё идет своим чередом. „Священная весна“ имела вчера настоящий триумф. Это дурачье дошло до ее понимания. Times говорит, что Sacre (балет „Весна священная“. — Н. Ч.-М.) для XX века то же самое, что 9-я симфония Бетховена была для XIX! Наконец-то! Нужно иметь терпение и быть немного философом в жизни, чтобы сверху смотреть на препятствия, которые маленькие и ограниченные люди воздвигают против всякого усилия преодолеть посредственность. Боже мой, это пошло, как хорошая погода, но что же делать: нельзя жить без надежды снова увидеть на рассвете луч завтрашнего солнца. До скорой встречи. Ваш С. Д.».

После прощания с труппой Сергей Павлович сразу же выехал в Париж для встречи с доктором Далимье. Тот отговаривал его от поездки в Германию и Австрию, убеждал «отправиться на какой-нибудь курорт и заняться серьезно лечением». Особенно же он был против посещения пациентом Венеции, сырой климат которой мог вызвать очередной рецидив болезни.

Но Сергей Павлович настоял на своем и поехал в Германию, а затем в Австрию. Они с И. Маркевичем, согласно воспоминаниям С. Лифаря, побывали на фестивалях в Баден-Бадене (28–30 июля), Мюнхене (30 июля — 5 августа) и Зальцбурге. На одном из концертов в Баден-Бадене Дягилев встретился с меценаткой герцогиней Винареттой де Полиньяк, которая неоднократно поддерживала его. Она нашла его сильно изменившимся. Здесь же Маэстро увиделся с Николаем Набоковым и его женой. Позже композитор с горечью писал: «…хотя он и произвел на нас очень нездоровое впечатление, всё же никак в голову не могла прийти мысль о столь близкой и страшной развязке».

Несмотря на плохое самочувствие, Дягилев со своим протеже посещает картинные галереи, антикваров, у которых покупает книги, слушает музыку. В эти же дни он общается с Паулем Хендемитом и Рихардом Штраусом, который дарит ему свою «Электру» с автографом. 1 августа в Мюнхене Сергей Павлович отправляется вместе с Маркевичем в «Театр Принца-регента», чтобы «на священной земле Вагнера» послушать его оперу «Тристан и Изольда». В антракте Игорь замечает, что Дягилев не может сдержать рыданий. Он с испугом спрашивает, что случилось, и в ответ слышит: «Это та самая вещь, которую я слушал когда-то с моим кузеном Димой».

То ли в конце концов Игорь Маркевич разочаровал Дягилева своей незрелостью, то ли сам он слишком устал от ежедневного общения с юношей, но дней через десять после встречи, о которой Сергей Павлович еще недавно мечтал, он почувствовал, что его тянет вернуться «к покою и к старым привязанностям».

Посадив 7 августа Игоря на поезд, идущий в Веве, и перекрестив его на прощание, Сергей Павлович едет в отель и пишет большое письмо верному Пафке с перечнем того, что кузен должен привезти, вплоть до «флакона духов Mytsouko от Guerlain (Champs Elysees) франков в 100–150». В этом вроде бы деловом письме прорывается мольба, обращенная к близкому человеку: «Послал тебе телеграмму, прося приехать в Венецию. Хочу тебя видеть и к тому же продолжаю хворать и вижу тебя рядом со мною, отдыхающим в Венеции. Рана зажила, но начались какие-то гадкие ревматизмы, от которых очень страдаю». В тот же день Сергей Павлович выехал из Зальцбурга в свою любимую Венецию.