Дьявол на испытательном сроке
Шрифт:
— А я дам тебе упасть, да? — фыркает Джон, и Агата сдается. Присаживается рядом, и Джон приобнимает её за плечи, явно согревая. Уровень внимательности у него высочайший.
— Ты выглядишь расстроенной, — замечает Джон, и Агата пожимает плечами. Ей не хочется разъяснять свои чувства, для этого их придется вытаскивать наружу, а сейчас в темном уголочке души они хотя бы доставляют минимум неприятных ощущений.
— Лучше ты расскажи, почему у тебя настроение ни к черту, — удачный повод уклониться от объяснений находится довольно легко.
Джон характерно
— Вообще, я не очень об этом хочу распространяться.
— Почему?
Джон молчит пару минут, затем снимает свою руку с плеча Агаты и ежится, будто замерз сам.
— Я не хочу каким-то образом вмешиваться в твои отношения… с Хартманом, — наконец произносит он, — мне кажется, это с моей стороны будет и нечестно, и очень субъективно.
— Нечестно? — удивленно переспрашивает Агата. — Почему?
— Рози, я не хочу играть на таком поле, — с отчаянием в голосе отрезает Джон, — просто не хочу, это и тебе причинит боль, и я при этом окажусь… Нет, это нечестная игра, я так не буду…
— Так, стоп, — Агата ловит его за ладони, пытаясь успокоить, — вот сейчас по порядку, мистер Миллер, потому что я уже вообще перестала понимать, о чем вы. Ты знаешь что-то, что меня может ранить?
Джон прячет глаза, передергивая плечами.
— Очень вероятно, — тихо отзывается он.
— И это повлияет на мои отношения с Генри? — уточняет Агата. Никаких комментариев, что сейчас она сомневается в самой правильности этих отношений. Ничего она сейчас решать не будет, пока ничего не обдумала. Но сейчас, кажется, нужно уже трезво взглянуть на вещи. Без розовых очков влечения на глазах.
Джон выглядит несчастным, будто его зажали в угол. Просто кивает, ничего не говоря.
— Знаешь, если непредвзятость ничего не стоит без знания о том, с кем имеешь дело, то чего стоят отношения, если в них есть какие-то иллюзии и недомолвки? — тихо спрашивает Агата.
Джон вновь пожимает плечами.
— Я тебя говорить никак не заставлю. Но если ты скажешь, я буду ощущать себя более объективной.
— Не надо было вообще об этом заговаривать, — бормочет Джон, высвобождая из пальцев Агаты одну свою ладонь и прикрывая ею глаза, будто собираясь с мыслями.
— Но ты уже сказал, — Агата улыбается.
— Я тебе скажу, — будто решая для себя что-то, произносит Джон, — но только после того, как ты мне скажешь, почему расстроена ты. Потому что потом ты со мной говорить, наверное, уже не захочешь.
— Джон, ты какой-то пессимист, — Агата качает головой, но по выражению лица Джона понимает, что он абсолютно серьезен. Теперь её очередь ежиться и скрещивать на груди руки в попытке защититься от самой себя.
— Этот вечер должен был закончиться не так, — отстраненно замечает она, — да — под звездами, но… не с тобой, прости, Джо.
— Я помню, — Джон невозмутимо пожимает плечами, — понимаю, да. Разочарована?
— Да, — честно отвечает Агата, — но не тем, что я тут с тобой, правда. А тем, что ради бывшей любовницы он довольно легко распрощался с нашими с ним
— Мда, — Джон растерянно смотрит на Агату, — знаешь, можно я все-таки ничего не скажу, а? Кажется, это сейчас может оказаться последней каплей, а я не хочу становиться причиной…
— Джо, ты обещал, — сердито хмурится Агата, — я сейчас хочу принять максимально правильное решение. О какой правильности речь, если я чего-то не знаю.
Сейчас, когда она снова растравила этот вопрос для себя, когда внутри будто по сообщающимся сосудам переливается горечь, особенно обидно будет, если её искренность окажется не взаимной.
— Тут долгий разговор, на самом деле, — судя по тону, Джон по-прежнему надеется уклониться от беседы.
— Я не вижу Анджелы на горизонте, так что, думаю, мы можем потратить некоторое время.
Последний путь для отступления перекрыт. Что дальше, Джо?
— Ох, — Джон вздыхает и переплетает на коленях пальцы, явно пытаясь сосредоточиться, — ладно. Слушай. Дело, в общем, в том, что некогда я соблазнил жену Хартмана.
— Ты? — Агата пытается составить в своем понимании мира Джона — который за семь лет их знакомства ни разу не был замечен в компании девушки иначе чем по работе, — и образ соблазнителя чужих жен. И потом, сколько в таком случае Джону лет вообще?
— Не перебивай, я не особо хочу это все рассказывать, — недовольно морщится Джон и, когда Агата виновато кивает, продолжает, — я был священником в смертной жизни. Довольно паршивым священником, чтоб ты понимала. Имел пагубную слабость к женщинам, соблазнял всякую симпатичную леди из моего прихода, замужнюю или нет. Мне особенно даже напрягаться не приходилось.
В это было легко поверить. Многие ли женщины смотрели на эти губы или в эти хрустально-прозрачные глаза и испытывали исключительно эстетическое восхищение, которое чувствовала Агата? Многие ли думали схватиться за карандаши? Вполне вероятно у других женщин были более здравые желания.
— Так вот. Жена Хартмана тоже была одной из тех женщин, которых я затащил в постель, — продолжает Джон, и его лицо будто закаменело, — его частенько не было дома, а жена дома была… И в один прекрасный раз он нас поймал.
В этот момент Джон замолчал на несколько секунд, собираясь с мыслями.
— В общем, умер я, не успев даже слезть с постели. Хартман проломил мне голову кочергой. Придушил жену. После этого у него помутился рассудок, и он почти год в Лондоне соблазнял замужних женщин, а потом убивал их — за неверность. Его поймали — повесили. Вот тут мы с ним и встретились снова.
— Ты тоже грешил? — тихо спрашивает Агата, пользуясь его паузой, и Джон качает головой.
— Нет. В Чистилище я по-новому взглянул на вещи. Я тогда вообще воздерживался от близости с женщинами. Работал сборщиком душ. Ну и Хартман оказался в моем отделе.