Дьявол по соседству
Шрифт:
Раздался едва слышный свист.
Стрела вонзилась самке прямо в центр спины, пробив тело насквозь. Кончик вышел между грудей вместе со всплеском крови. Самка ахнула и упала лицом в костер.
К тому времени члены племени Энджи - тела которых были украшены боевой раскраской в виде красных и зеленых полос - бросились из укрытия, воя и потрясая оружием.
Кэтлин Сомс первая вступила в бой. Вонзила заостренный конец метлы в шею какой-то самке, а затем повернулась к мальчишке. Прежде чем тот успел вытащить нож, она взмахнула топором, держа его обеими руками, и раскроила ему череп.
Затем началась война копий, ножей и тесаков.
Одна из самок, белокурая мускулистая дикарка, прикончила двух лучших охотников Энджи, выпустив им кишки молниеносными режущими ударами. Затем сама пала, пронзенная тремя копьями.
К тому времени Энджи уже вступила в бой, издавая пронзительный боевой клич. Одна из самок выпрыгнула ей на встречу с разделочным ножом в каждой руке. В ней не было страха. Одна лишь жажда крови. Она билась великолепно, едва не снесла Энджи голову, но тут чей-то тесак вонзился ей в шею, и Энджи воспользовалась моментом. Подпрыгнула и с силой ударила самку ногой по коленной чашечке. Раздался приятный хруст, женщина вскрикнула и тут же захромала. Энджи резанула ей по груди своим мясницким ножом, затем воткнула его ей между ног и одновременно дернула вверх, вскрыв живот. Брызнувшая на Энджи кровь подействовала бодряще.
Еще одна самка с темными блестящими волосами сразила наповал двух охотников Энджи.
Когда Энджи приблизилась к ней, она только что выпотрошила одного из них - мужчину, и тот присел на колени, держа в руках мотки собственных внутренностей. Самка ударила его ножом по глазам, повернулась и принялась колоть другого охотника - женщину – в лицо, горло и грудь.
Энджи прыгнула на нее, сбив с ног и ранив в горло. Самка сопротивлялась и кричала. Почувствовав, как ее зубы впились ей в руку, Энджи резко дернула ее голову назад, и перерезала ей горло. Перепилив трахею и сонную артерию, стала рубить мясо и мышцы, пока лезвие не впилось в шейный позвонок. Исполненная боли, ярости и дикой звериной жажды убийства, она переломила позвонок и отсекла голову. С триумф подняла ее к небу и к матери-луне. Кровь хлестала из обрубка шеи ей на лицо, отчего она чувствовала себя еще более живой, чем прежде.
Это продолжалось, может, минут десять. А может, меньше. Ножи резали, топоры рубили. Лезвия впивались в кость, дубинки сокрушали ребра, копья пронзали мягкую плоть животов.
А потом наступила... тишина.
Вокруг лежали трупы и их части.
Раненные продолжали корчиться на земле.
А победители, мокрые от крови и пахнущие мясом, вставали над своими жертвами и начинали выть на висящую высоко в небе луну. Энджи выплюнула кровь и осмотрела место кровавой бойни. Трое из мальчишкиной стаи спаслись бегством, но остальные были убиты. Энджи заметила, что шестеро ее людей тоже погибли, еще пятеро были смертельно ранены.
Кэтлин Сомс уже съела гениталии мальчишки. Затем выпотрошила его и теперь каталась в его крови и внутренностях, наполняясь запахом жертвы. Остальные члены племени последовали ее примеру.
Сердце они не трогали.
Энджи вскрыла грудную клетку мальчишки ножом, рассекла мышцы и голыми руками сломала ребра. Отрезав артерии, извлекла сердце из защитной мембраны. Пока остальные наблюдали за ней с почти религиозным благоговением, она вонзила в него зубы, чувствуя, как сила его владельца
Хитрость мальчишки тоже перешла к ней.
Как охотник, пожирающий мясо волка, чтобы впитать в себя его жестокость, она ела окровавленное сердце мальчишки, отрывая от него куски своими заостренным зубами, наслаждаясь его вкусом и строением ткани. Она поедала его с мистическим энтузиазмом, чувствуя, как дух мальчишки проникает в нее с каждым укусом.
Закончив трапезу, она подошла к смертельно раненным и перерезала горло одному за другим. Такой должна быть смерть война. Не медленной, как у свиньи на вертеле, а с кровью во рту и пылающим напоминанием об убийстве.
Когда она стояла перед своим племенем, следя, чтобы другие стаи не попытались отнять их добычу, ее охотники собирали трофеи в виде костей, ушей и частей тел. Одна женщина сделала себе на шею ожерелье из влагалищ. Отрезанные головы насаживались на ручки метел.
Кэтлин Сомс, чье покрытое красно-зелеными полосами тело теперь стало полностью красным, стояла рядом с Энджи, оценивая результаты этой ночи. В убийствах она находила не только что-то ритуальное и необходимое, но и что-то сексуальное. Отнимая жизни, она обретала силу, черпала ее из крови жертвы, омывающей ее тело, из отборных останков, которыми она кормилась. Она представляла собой жуткое зрелище, с все еще капающей с нее кровью. Лунный свет поблескивал на прутьях и косточках грызунов, вплетенных в ее волосы, на костяной пластине, вставленной в нос.
Губы у нее были давно отрезаны, и она ухмылялась деснами и зубами.
– Довольно, - сказала Энджи своему племени, и те поднялись с поля, залитого кровью и усеянного костями, конечностями и торсами.
Мужчины мочились на останки, чтобы все знали о неизбежности наказания за вторжение на территорию племени. Женщины присели рядом с мужчинами и тоже окропляли землю.
Затем Кэтлин Сомс двинулась впереди всех с гниющей головой на ручке метлы, и они растворились в ночи, насытившиеся и довольные дарами матери-луны...
67
Не трогай меня. Не смей меня трогать.
Один из них обратил внимание на Мейси. Это было громадное существо, смердящее экскрементами, чье продолговатое лицо было покрыто коркой грязи, засохшей крови и застывшего жира. В мерцающем свете костра она видела лишь блеск его обнаженных зубов и его глаза, похожие на две кровоточащих дыры.
Он смотрел на нее, стоя прямо в луже крови, которая осталась от кричавшей женщины, после того, как ее тело утащили прочь. Мейси понимала, что это будет недолго продолжаться. Они не будут игнорировать ее вечно. Она старалась вести себя тихо, не привлекать к себе внимание, но этого было недостаточно. В лучшем случае, ее изнасилуют. В худшем - заставят испытать невообразимые муки, после чего отправят на вертел.
Тип присел на одно колено, опустил руки, погрузив растопыренные пальцы в лужу крови. Он походил на бегуна, ожидающего старта гонки. Его рот растянулся в ухмылке. Он знал, что она напугана, возможно, чувствовал исходящий от нее запах страха, как она чувствовала исходящий от него запах грязи. И самым ужасным было то, что он наслаждался этим запахом. Она видела это. Наслаждался ее дискомфортом, ловил от него кайф, получал садистское возбуждение.
Изо рта у него вырвался негромкий, хриплый смех.