Дьявол в "Доме кукол"
Шрифт:
— Ну и хорошо.
— Нет, не хорошо. Это был сарказм.
Мерихим нахмурился.
— Ты справляешься не так хорошо, как Самаэль.
— Мои мудрые яйца говорят мне отказаться от этого предложения.
— Но они знают, что ты не можешь.
Он был прав. Если я собираюсь выжить, мне нужно немного авторитета, а самый быстрый способ заработать его здесь внизу — это кого-нибудь убить. И вот теперь я здесь, скачу в грузовике с бетонными амортизаторами в окружении легиона адовских тварей, от которых воняет, как от мусорного бака на рыбном рынке. Обычно я не из тех, кого тянут-с-собой-на-прогулку. Обычно это я тяну, но здесь мне слегка не хватает почвы под ногами. Слегка не хватает, как в Марианской впадине. Я достаточно долго сражался на арене, чтобы знать, что иногда лучшая стратегия — это
4
Драматический кинофильм 1967 года американского режиссёра Стюарта Розенберга по одноимённому роману Донна Пирса. Люк Джексон попадает в тюрьму за злонамеренное повреждение парковочных автоматов. Люк — человек с обострённым чувством собственного достоинства, сильным характером и чувством юмора, завоёвывает уважение других заключённых. За большую выдержку ему дают прозвище «Хладнокровный». Люк получает известие о смерти матери. Чтобы он не сбежал, его сажают в карцер и выпускают оттуда только после похорон. После этой несправедливости Люк решается на побег. Одна, затем вторая неудачная попытка побега. Каждый раз режим его содержания всё более ужесточается, издевательства охраны становятся всё более изощрёнными.
Впереди весь мир в огне. Наш конвой из трёх грузовиков съехал с шоссе на открытые пустынные равнины, следуя по узкой извилистой дороге, чтобы совсем стало заебись.
— О. Первое кольцо — страдания, — говорит Герион, учёный. — Енох создал три их, прежде чем достичь Бреши. Они созданы для того, чтобы сломить дух любого, кто приблизится.
— Я думал мы причиняем страдания. Мы не страдаем.
— Если ты, Поддельный Люцифер, считаешь, что ад не является адом для каждого существа в нём, то ты слеп.
— Это начинает надоедать.
— Не больше, чем быть под властью узурпатора.
— Узурпатор вынужден согласиться на эту работу. Я хочу быть дома, бухать и ломать гостиничные кровати с девушкой по имени Кэнди.
— Конечно, о Поддельный. Тебе просто подвернулась власть над адом. Это случалось со всеми нами.
— Тогда ты должен признать, что здесь внизу я начальник бригады шахтёров.
Он отворачивается. Герион любит меня. Подобные разговоры были на всём пути от Пандемониума.
— Если ты недоволен, то можешь вернуться пешком обратно в Пандемониум. Это займёт не более недели.
— Этим должен заниматься Мерихим, — говорит Герион.
— Мерихим с Ипосом слишком трусливы, чтобы покинуть столицу, так что дали мне тебя, солнышко. Начинай говорить, или мы увидим, можешь ли ты проплыть по-собачьи через огонь. Интересно, жареный адовец на вкус острый или по оригинальному рецепту?
Герион смотрит на меня так, будто я заплесневелый сэндвич с ветчиной, забытый кем-то в глубине холодильника на работе.
— Чего ты хочешь от меня?
— Остальную часть истории. Ты рассказывал мне о Бреши Еноха.
Люцифер втянул меня в этот адский бардак и бросил. Затем Мерихим с Ипосом втянули меня в эту хрень с домом с привидениями, и тоже бросили. Если нельзя доверять падшему ангелу, то кому вообще доверять? Предполагалось, что у Гериона есть полная информация о том, куда мы направляемся, но он ненавидит меня больше, чем Аэлита и маршал Уэллс вместе взятые. Возможно, Мерихим с Ипосом умнее, чем я думал. Возможно, они навязали мне Крошечные Слёзы [5] , чтобы продемонстрировать, как сильно некоторые горожане презирают меня. Может я даже смогу чему-то научиться у этого парня, если не заскучаю и не сделаю из его кишок новый ремень вентилятора для грузовика.
5
Самая
— До Бреши там были чудовища. Они были здесь, когда Бог сбросил нас со стен Небес. Мало кто помнит их, да и те думают о них, как о ночных кошмарах. Кошмарах от ужаса приземления в этом месте. Хотя некоторые из нас всё ещё помнят правду. Похожие на слепых червей громадные жирные обсидиановые змеи и крысы с мехом, похожим на стальные шипы.
Я смотрю сквозь лобовое стекло. Воздух мерцает от жара, словно волны на озере. Расплавленная порода густыми потоками отекает пылающие валуны. Почерневшие кости адских тварей сталагмитами скотобойни точат из чёрных пятен застывшей лавы.
— Как, мать твою, нам пробраться через это?
Герион смотрит на стекло и отворачивается. Он напуган, но не хочет выглядеть некрасиво в глазах смертного. Заплачь ещё.
— Кольца жестоки. Они предназначены не для того, чтобы убивать, а для того, чтобы сломить наш дух. Мы сейчас либо повернём обратно, либо пройдём сквозь них, и нас абсолютно ничего не остановит. Выбор за тобой, вор.
Водитель «Унимога» замедляет ход и останавливается, ожидая моего решения. Он выглядит почти как человек — человек, проведший лето в уплотнителе мусора. Его голова в два раза больше, чем следует, и примерно по форме напоминает гнилую тыкву. Его спина сгорблена и одна из рук выглядит так, будто её вырубили из бетона. Я киваю ему.
— Пришпорь коней, Человек-Слон, и ни за что не останавливайся.
Жар лупит сильно и быстро, словно вот мы были в порядке, а в следующую минуту какой-то ублюдок вывалил нам на головы тонну горящего компоста. Может адовцы и падшие ангелы, но всё же они ангелы, и видеть, как ангелы потеют словно гнилое мясо, слегка напрягает.
Полосы жара превращают воздух в желе. Трудно дышать, и я едва что-то вижу сквозь стекло. Водитель осторожно ползёт по дороге. Двигатель завывает так, словно секунд через десять расплавится. Клянусь, я слышу, как под грузовиком шипят шины. Солдаты в кузове грузовика начинают беспокоиться, и под «начинают беспокоиться» я имею в виду, что они прижимают к стёклам уродливые носы, стараясь разглядеть, кто запаникует первым и сделает что-то невероятно глупое.
Герион просовывает голову в кузов и обращается к ним.
— Мы можем это сделать. У других машины меньше этой. Нам просто нужно быть сильными.
Может, Герион и умён, но выбрал не самое подходящее время. Едва он закончил, оба задних стекла треснули от жара. Одно начинает рассыпаться на осколки, но другое держится. Некоторые из солдат хватаются за оружие, словно могут отстреливаться от этого жара.
Грузовик кренится вправо, затем ещё сильнее, когда мы выезжаем на участок расплавленной дороги. С минуту кажется, что мы вот-вот перевернёмся. Человек-Слон с трудом переключает передачи. Шестерни скрежещут и гудят, будто готовы вот-вот выскочить из-под капота. Грузовик медленно выравнивается, и вот так мы выбираемся из огня. Словно закрыв окно, мы выползли из печки и попали на замечательную прохладную тарелку с кукурузным хлебом и картофельным салатом. Остальные два грузовика медленно движутся. Я перебираюсь в кузов и смотрю в разбитое окно.
Грузовик номер Два находится там, где мы только что были, накренившись на бок на мягкой дороге. Водитель медленно ведёт машину вперёд, и грузовик начинает выравниваться. Затем с треском, похожим на выстрел из пушки самого Бога, он исчезает. Всё, что осталось, — расплавленная каменная пустота в дороге поверх реки текущей лавы. Я прижимаюсь к потолку, и сквозь окно едва вижу погружающийся в оранжевый поток краешек переднего бампера грузовика. Затем и тот исчезает. Водитель третьего грузовика рискует и съезжает с дороги на скалистую обочину, далеко объезжая яму. Умный ход. Они движутся медленно и спустя несколько минут пристраиваются к нам сзади. Кузов грузовика дымится, ходовая часть светится кроваво-красным. С другим грузовиком ничего не поделаешь. Я похлопываю Человека-Слона по плечу, и мы продолжаем движение.