Дьявол за правым плечом
Шрифт:
В унылом настроении Маша поехала домой, зашла по дороге в булочную, где продавалось страшно дорогое домашнее печенье, накупила много-много вкусностей — потратив при этом невозможно много денег, не удержалась и завернула в магазин, откуда ушла с бутылкой рома.
Глава 6
Замешав ром с колой и положив в стакан много-много льда, Маша поставила по левую сторону от ноутбука тарелку с печеньем, по правую — высокий бокал с ромом, подключилась к Интернету и с четверть часа не могла решиться проверить почту. Прочитав все новости, выяснив, что «Наташа Грановская стала проституткой» — то есть снялась в эпизодической роли
Сердце колотилось, руки заледенели — Маша поняла, что сейчас самое время выпить не рому, а валерьянки, но все-таки налила рому — в чистом виде — и открыла сообщение: «…мне очень понравились ваши идеи… замечательно… вешалки согласны… в восторге… когда вы можете выйти на работу…»
«Не может быть! — почему-то думала Маша. — Это нереально!» Она залпом опрокинула стопку рома, передернулась, воскликнула «Ух!» и быстро, пока не успела передумать, написала: «Послезавтра».
Да она всегда об этом мечтала! Просто не пойдет завтра на работу. Она ведь и так сотрудник с наименьшим коэффициентом полезного действия и вопиющим отсутствием трудовой дисциплины, так что контора не пострадает, а владелица конторы будет просто счастлива. Отправив еще десять сообщений всем-всем-всем: «Я увольняюсь, так как Лена меня затерроризировала. Моя хрупкая психика не выдержала травли и беспочвенных придирок», — и Лене в том числе, Маша почувствовала себя так, будто только что открыла закон всемирного тяготения, жахнула еще рому — чтобы завтра валяться с похмельем, смотреть все сериалы по телику (даже реалити-шоу по ТНТ) и выщипывать брови.
Когда запищал домофон, Маша отчего-то решила, что это Лена уже получила письмо и лично приехала, чтобы ее побить. Но это был Артем.
— О! Приве-ет! — слишком ажитированно приветствовала его Маша. — Ты что здесь делаешь? То есть я рада… За-хо-ди!
— Но я… — растерялся Тема, но не успел ничего сказать — Маша открыла дверь и повесила трубку.
Она зачем-то накрасила губы — причем темно-красной помадой, которой не пользовалась ни разу после того, как ей ее подарили, щедро намазалась дезодорантом — так, что майка прилипла, и поменяла телесные носки на трикотажные, цвета фуксии.
— Как я рада тебя видеть! — открыв дверь, Маша распахнула объятия и завалилась на Артема.
— Ого! — воскликнул он. — Ты что это такая веселая?
— Я… — Маша хлопнула себя в грудь. — Не веселая! Я — пьяная! В хлам!
— Так… — смутился Тема. — И что с кино?
— Какое кино? — опешила Маша.
— «Любовь и сигареты», — он, кажется, обиделся. — Маш, мы вчера вечером договорились пойти в кино.
— Ой-ой-ой! — заохала Маша. — Какая же я дура… Слушай, просто я сегодня уволилась и меня приняли на работу. То есть сначала меня приняли на работу в лучшее, в самое известное, в самое престижное рекламное агентство, а потом я уволилась по электронной почте, и у меня праздник!
— Слушай, если ты смоешь эту жуткую помаду, я съезжу за пиццей, куплю какой-нибудь фильмец на DVD, и мы с тобой это отметим, — оживился Тема.
— Отлично! — Маша снова полезла целоваться, но Артем ловко от нее отделался и прикрыл за собой дверь.
Маша посмотрела на себя в зеркало — видок и правда был кошмарный: помада размазалась, глаза сбились в кучку, морда красная… Она в панике сорвала одежду, бросилась в душ, помылась, намешала соды, прочистила желудок, так яростно почистила зубы, что разодрала все десны, проглотила две шипучки алкозельцер, намазала на лицо суперкрем,
Правда, ради пиццы она готова была даже на секс — вот такая она, Маша-дешевка, секс в обмен на еду. Хотя пиццу, конечно, можно заказать и по телефону, но ведь не скажешь Артему — езжай домой, он же не просто мужчина, а самый распрекрасный стильный молодой мужик, который занимается сексом так, что женщины на смертном одре вспоминают эти сладостные мгновения.
Артем приехал минут через сорок — Маша даже успела отлежаться, привез три пиццы, салат, тортик, и несколько дивидишек. Уложив Машу в кровать, он выкинул мусор, помыл посуду, выключил комп, разложил пиццу по тарелкам, поставил кино, снял майку и лег рядом с ней. Некоторое время Маша жевала, но одним глазом смотрела телевизор, а другим косилась на обнаженный торс Артема, который можно было выставлять в музее как образец классического совершенства.
Отложив тарелки, он повернулся к ней, прижался всем своим голым классическим торсом и поцеловал в висок. Выяснилось, что висок — сверхэрогенная зона, обладающая уникальной чувствительностью. Маша забыла, что объелась, что хочет спать, что у нее похмелье — потянулась к нему, обняла за шею и провалилась в сладкую эротическую дрему. Она чувствовала себя любимой, сексуальной, ощущала, что ее тело полностью раскрыто, а его — так удачно ей подходит, что совершенно не нужно напрягаться, изображать пламенную страсть… И почему-то от этих сдержанных ощущений они получали такое удовольствие, что Маша в прямом смысле поняла, что значит «снесло крышу», — она открывала глаза, но не ничего не видела, пока они не остыли и не распались снова на две половинки.
После чего Маша заснула — и даже не поняла, в какой момент. В два часа проснулась, обнаружила, что Темы нет рядом, нашла записку — «Уехал по делам. Звони, когда проснешься. Это был лучший секс в моей жизни — я вчера это уже говорил, но ты спала», поставила чайник и открыла почту. В ящике было пятнадцать сообщений — от «Сходить с ума лучше в одиночестве» до «Ура! Победа за нами!» — и ни одного от Лены, но одно, обеспокоенное, от Ксюши: «Ты здорова? К тебе заехать? Что случилось? Что будешь делать?» Маша подумала и ответила: «Приезжай. Все отлично. Буду мыться и гладить шмотки».
Ксюша примчалась сразу же после работы и обнаружила сияющую, свеженькую, с идеальной укладкой Машу, которая разбирала вещи в шкафу.
— Ну? — с тревожными интонациями спросила Ксюша.
— Ну, во-первых, у меня новая работа! — торжественно объявила Маша. — «Би-би Анд Уай», креативный менеджер, зарплата — треха!
У Ксюши отвисла челюсть.
— Свой кабинет — метров двадцать, форма одежды — свободная, начальница — прелесть!
— Ух ты… — пробормотала Ксюша. — Круто как…
Маше этого не хотелось. Ей даже было стыдно. Но поневоле эти мысли как-то сами по себе пролезли в голову и, кажется, прочно там обосновались — как цыганский табор. Маша думала, хоть и без особого вдохновения, о том, какая она, Маша, молодец, как здорово быть такой решительной, смелой, отчаянной и талантливой. В отличие от… Ксюши. Маше было стыдно вдвойне — Ксюша искренне за нее радовалась, без малейших признаков несуществующей в природе «белой» зависти — видимо, так люди пытались обозначить чувство зависти, при котором ты, конечно, не рад, что у другого все лучше, чем у тебя, но все-таки не желаешь ему смерти.