Дьявольский коктейль (сборник)

Фрэнсис Дик

– Я умею водить машину с восьми лет. И Питер тоже. Мне только пришлось дожидаться семнадцати лет, чтобы получить лицензию. – Она доела яичницу и положила две чайные ложки сахара в кофе. – Я так проголодалась. Даже смешно.

– После ленча прошло много времени.

– Очень много времени... – Она вдруг посмотрела прямо мне в лицо, хотя до сих пор старательно избегала моего взгляда, и с ошеломляющей невинностью сказала: – Я так счастлива, что вы живы.

Я вздрогнул и постарался засмеяться.

– Я так счастлив, что жив Дэйв Теллер.

– Счастье,

что вы оба живы, – проговорила Линни. – Это была самая страшная минута в моей жизни, когда вы не вынырнули.

Ребенок, которого еще не коснулась трагедия. Какая жалость, что мир так жесток! Когда-нибудь он возьмет ее за горло и вывернет наизнанку. Этого еще никто не смог избежать, и то, что до семнадцати лет это ее не коснулось, было просто везением.

Мы допили кофе, и Линни настояла, что сама помоет посуду. Но когда она повесила чайное полотенце, я заметил, что предупреждения матери снова сковали ее. Линни стояла посреди гостиной и, случайно взглянув на меня, быстро отвела глаза. От неловкости она разнервничалась, и все ее движения будто звенели, как натянутая струна.

– Почему вы не повесите какие-нибудь картины? – спросила она.

– Там есть кое-что. – Я показал на сундук в углу. – Но они мне не очень нравятся. Вернее, не так нравятся, чтобы возиться и вешать их на стены... Знаете, сейчас уже больше десяти. Лучше я отвезу вас в пансион, а то его еще закроют, и вы останетесь на улице.

– Ой, да! – воскликнула она с облегчением и, услышав собственный голос, в смущении пробормотала: – Я хотела сказать... Я не знала, не сочтете ли вы невежливостью, если я уйду сразу после того, как мы поели.

– Ваша мать совершенно права, когда внушает вам, что надо быть осторожной, – небрежно проговорил я. – Красная Шапочка не умеет отличать волка от своей бабушки, и нельзя быть уверенным, что дровосек появится вовремя.

Сдержанность растаяла, словно туман.

– Вы говорите такие необыкновенные вещи, будто умеете читать мои мысли, – призналась она.

– Умею, – улыбнулся я. – Пожалуй, вам лучше надеть жакет, на улице холодно.

– Хорошо. – Линни достала из сумки коричневый вязаный жакет и надела его. Я нагнулся, чтобы поднять белый платок, выпавший из сумки, и протянул ей.

– Спасибо. – Она кинула взгляд на платок. – Питер нашел его в плоскодонке.

– В плоскодонке?

– Он завалился между двумя лавками. Питер отдал его мне, потому что посчитал слишком маленьким для себя, слишком дамским.

– А еще что-нибудь он нашел?

– По-моему, нет... Ведь это нельзя назвать воровством, если мы просто подобрали ее платок? Я бы отдала ей платок, если бы она вернулась. Но когда Питер нашел его, их уже не было.

– Нет, это не воровство, – успокоил я Линни, хотя юрист мог бы усомниться в правильности такой классификации ее поступка. – Разрешите мне взглянуть на него?

– Конечно.

Она протянула мне платок. Я развернул белый квадрат тонкой прозрачной ткани. В уголке темнел стилизованный рисунок медведя

в плоской соломенной панаме.

– Это какой-то персонаж Уолта Диснея? – спросил я.

– Это медведь Йоги, – удивилась она моему невежеству.

– Кто такой медведь Йоги?

– Неужели вы не знаете? Невероятно! Медведь Йоги – персонаж мультфильмов. Как кот Топ, атомный муравей и Флинтстоуны.

– Я видел фильмы с Флинтстоунами, – сказал я.

– Те же люди делают и медведя Йоги. Он такой же, как и другие персонажи.

– Вы не против, если я день-два подержу этот платок у себя?

– Конечно, если хотите, – удивилась она. – Но он наверняка не имеет никакой ценности.

Внизу на улице я сказал, что могу довести свою работу до конца и доставить ее в пансион.

– Честно, сейчас со мной все в порядке, – запротестовала она. – Вам вовсе не надо ехать.

– Нет, надо. Ваш отец просил меня присмотреть за вами, и я должен видеть, как вы благополучно войдете в дверь.

Она вскинула брови и с комическим испугом посмотрела на меня, но послушно обошла машину и села на сиденье для пассажира. Я включил мотор и фары, и мы тронулись в сторону Кенсингтона.

– Вы всегда выполняете все, что говорит папа? – улыбаясь, спросила Линни.

Теперь она чувствовала себя намного увереннее.

– Да, когда хочу.

– Но ведь «да» и «когда хочу» противоречат друг другу.

– Правильно.

– Ладно, тогда скажите мне, чем вы конкретно занимаетесь? Что вообще делают на государственной службе?

– Я беседую с людьми.

– С какими?

– С теми, кто хочет работать в правительственных департаментах.

– Что-то вроде инспектора по кадрам?

– Вроде.

– Ну и мокреть!

– Что ж, иногда и солнце светит.

– Вы моментально реагируете. Мы только вчера придумали говорить «мокреть».

– Очень полезное слово.

– Да, мы тоже так подумали. Годится на все случаи.

– К примеру, мокрый ухажер.

– Правда. – Линни засмеялась. – Ужасная мокреть иметь мокрого ухажера. Пансион внизу, вон там, – показала она, – но нам придется объехать вокруг и найти место, где оставить машину на ночь.

Ближайшее пустое пространство оказалось в доброй четверти мили от пансиона, и я пошел ее провожать.

– Вам вовсе не обязательно... – начала она, но потом засмеялась. – Хорошо, можете не говорить «папа сказал».

– Не буду, – согласился я.

Линни фыркнула, но покорно пошла рядом со мной. У массивной, хорошо освещенной двери пансиона она остановилась, переступая с ноги на ногу. По неуверенному, озабоченному лицу Линни я без слов прочел, что ее мучает: она не знала, как попрощаться со мной. Я не так стар, чтобы чмокнуть меня в щеку, как дядю, и не так молод, чтобы небрежно помахать рукой, как сверстнику. Я работаю у ее отца, но не его служащий. Живу один, выгляжу респектабельно, ни о чем не спрашиваю – я не подходил ни под одну категорию людей, с которой она до сих пор имела дело.