Дыра
Шрифт:
— Между прочим, Новый год здесь встречают на девять часов раньше, чем в Москве. Можно сделать классный прямой эфир, опередить всех.
— Дорогое удовольствие, — ответил тогда гендиректор.
И теперь Гога-Гоша надеялся на то, что ближе к Новому году, когда в генеральной дирекции начнется череда совещаний на тему: из чего делать праздничный эфир, чтобы переплюнуть другие каналы, о его предложении вспомнят и все-таки пошлют самолет со съемочной группой, который заодно заберет отсюда и его, Гогу-Гошу.
Наконец, наступил день 31 декабря 1999 года.
Несмотря ни на что, «Комитет-2000» объявил об устройстве городского бала-маскарада. Мэрия неожиданно легко согласилась (после сентябрьского штурма там вообще стали гораздо сговорчивее) и
Готовясь к новогоднему балу, Люба долго думала, в какой бы персонаж ей нарядиться. Установка «Комитета-2000» была на этот счет очень четкая: в карнавальных костюмах должны были угадываться — хотя бы по небольшим деталям — самые известные люди XX столетия. Люба мысленно перебрала известных ей знаменитых женщин и пришла к выводу, что все они представляют собой фигуры совсем не карнавальные. Летчицы, партизанки, трактористки, космонавт Валентина Терешкова… Хотелось представить образ женщины счастливой, а все известные ей героини под него не очень-то подходили. Конечно, Люба могла бы нарядиться в кинозвезду 30-х годов Любовь Орлову, но для этого у нее не было необходимых внешних данных, только имя и фамилия. Тогда она решила взять литературный персонаж и стала мысленно перебирать разных главных героинь, но скоро обнаружила, что и они все какие-то несчастные, для карнавала совсем не подходящие.
— А можно Татьяну Ларину? — спросила она у Тюдчева.
— Но это же XIX век, а мы уже XX провожаем.
— Нет, — сказала Люба. — Это не XIX век и не XX, это вечное.
— Ладно, — сказал 1юдчев. — В порядке исключения. Но в конкурсе ты не участвуешь.
Что касается Гоги-Гоши, то он категорически отказался от самой идеи напяливать на себя какую бы то ни было маску, заявив, что в детские игры давно не играет. На самом деле причина была в другом. Он тоже не смог найти подходящий для себя персонаж, а советоваться об этом с кем-то ему не позволяла гордость. Мысленно, как и Люба, перебрав всех известных ему живых и литературных героев XX столетия, он сделал для себя неприятное открытие. Оказывается, все они принадлежали к тому периоду, который лично он считал исторически ошибочным и недостойным'прославления хотя бы даже и в карнавальных костюмах. Ну не наряжаться же ему, действительно, в какого-нибудь летчика Чкалова или поэта Маяковского! Но в той жизни, с которой он только и мог себя идентифицировать, героев — при ближайшем рассмотрении — не оказалось вообще. Ну кто? Паша Грачев?
— Я, наверное, вообще не пойду, — сказал он Любе.
— Если вы из-за маскарадного костюма, — сказала Люба (она продолжала говорить ему «вы»), — то можно пойти и без него. Вы у нас и так персонаж экзотический.
Начало карнавала назначено было на десять вечера, но уже за час до того по вестибюлю кинотеатра «Космос» с важным видом прохаживались в шубах, тулупах и валенках разные интересные личности, загримированные головы которых существовали как бы отдельно от шуб и тулупов. Тут были: император Николай Второй в вырезанной из картона короне (поскольку никакой другой отличительной царской приметы бывший директор музея Антиппов придумать не смог); генералиссимус Сталин с трубкой; трое лысых, ходивших гуськом, друг за другом: один, судя по старательному прищуру, — Ильич, другой — с початком кукурузы в руке — Никита, третий — с грубо намалеванным на лысине пятном — Горбачев. Соревновались усами Чапаев в папахе и Буденный с саблей. Причем и сабля, и папаха были настоящие, взятые заядлым рыбаком Колей для себя и друга своего Санька у родного деда Кости.
Сам дед Костя, которому через пару часов должно было исполниться сто лет, находился туг же. Бывший главный архитектор города Хорошевский усаживал его на сцене в позе того самого памятника,
По вестибюлю прохаживался также молодой человек в толстой куртке и выкрашенном серебрянкой шлеме, на котором было написано, видимо для тех, кто забыл или не догадается: «Гагарин». Стоял, прислонившись к окну, кудрявый блондин в телогрейке с томиком Есенина в руках, а рядом подпрыгивал с мячом человек в ушанке и во вратарских перчатках с нашитыми на них инициалами «Л.Я.». Попадались на глаза и литературные герои. В углу зала сидел некто в длинном черном пальто с жирным черным котом, свесившимся с его шеи вместо воротника и поблескивавшим зеленым глазом, — надо понимать, Воланд; покачивала бедрами и коромыслом, перекинутым через плечо, Аксинья в коротком полушубке, а между публикой шастал в кепке, полосатом шарфе и высоких валенках Остап Бендер, норовивший притереться к карманам гостей. Многие из участников маскарада держали в руках свечки, так что в вестибюле было, в общем, светло, а на загримированных лицах блуждали хаотические тени, придававшие им загадочности и театральности. Кроме практической цели освещения вестибюля, держание свечек в руках должно было, по замыслу Тюдчева, символизировать акт прощания с XX веком.
— Прошу внимания, господа! — сказал писатель-фантаст, взявший на себя функции распорядителя карнавала. — Сейчас мы проведем первый конкурс — на лучший маскарадный костюм. Прошу всех подойти поближе и повернуться лицом к сцене, чтобы члены жюри могли по достоинству оценить каждого.
Члены жюри, они же члены «Комитета-2000», стали пристально вглядываться в зал, при этом время от времени улыбались, толкали друг друга локтями, а иногда и показывали на кого-нибудь пальцем. Наконец, было отобрано десять лучших и они приглашены на сцену. Теперь предстояло всем залом выбрать из них троих, а потом и одного. Для этого отобранные должны были пройтись по сцене и что-нибудь сказать как бы от имени своего персонажа. У кого получится наиболее достоверно, тот и победитель.
Персонажи стали прохаживаться вокруг живого памятника и, подходя к краю сцены, бросать в зал отдельные слова и целые фразы.
— Великая Октябрьская революция, о необходимости которой…
— Поехали!
— Главное — начать и углубить!
— Я за тот Интернационал, в котором…
— А может, тебе еще ключи от квартиры, где деньги лежат?
— Квартирный вопрос их испортил…
— Шта-а?
Публика покатывалась со смеху.
Тем временем в вестибюле появился Дед Мороз. Он вытащил на середину большой, но, по-видимому, легкий мешок, на котором было написано: «Подарки».
— Ну-ка, Дедушка Мороз, что ты нынче нам принес? — игриво спросила Снегурочка голосом Антонины Васильевны.
— Я вам денежки принес за работу за декабрь! — сказал Дед Мороз голосом Христофора Ивановича и тут же добавил: — Шутка!
Он открыл мешок и стал вынимать из него разноцветные бумажки. На каждой бумажке были написаны какие-нибудь слова, Дед Мороз громко их зачитывал и вручал кому-нибудь из вставших в круг гостей.
— Списание долгов по квартплате за 1998 год. Кому?
— Мне, мне! — протягивалось к нему сразу несколько рук, Дед Мороз отдавал разрисованную снежинками бумажку и лез в мешок за следующей.
— Освобождение от натурального налога сроком на один квартал!
— Мне! Мне!
— Охотничья лицензия на зимний сезон 2000 года! Льготная!
— Ого! Мне! Нет, мне! Сюда давайте!
— Плацкартный билет до Москвы!
— Мне-е-е! — не своим голосом заорал кто-то.
Все обернулись и увидели входящего в вестибюль Гогу-Гошу.
— Новогодняя шутка! — виноватым голосом сказал Дед Мороз.
Все засмеялись, а какой-то мужик подошел к Гоге-Гоше вплотную, дернул за подбородок и сказал: