Дыши, Энни, дыши

Кеннелли Миранда

– Ну же, Энни, – мягко говорит Мэтт. Он помогает мне встать на ноги. – Ты великолепно справилась. Серьезно, великолепно.

Я вращаю плечами и сглатываю. Оглядываюсь, высматривая, здесь ли Джереми. Его нет. Мэтт сжимает мою руку:

– Расслабься. Отпусти напряжение.

«Отпусти», – говорю я себе.

Отпусти.

***

Я едва успеваю добраться до туалета, когда меня снова рвет.

Мне пришлось дважды останавливаться по пути домой и блевать у обочины. Встаю

на колени и стискиваю сиденье на унитазе, глубоко дыша. Меня опять стошнило. И опять. Почему мой желудок так сжимается? Из-за сегодняшних скоростных рывков мне хуже, чем когда тренер Вудс застала меня бегающей словно бабуин вокруг стадиона. В конце концов, я же приняла ибупрофен. Насколько плохо мне было бы, если б я этого не сделала?

Дверь ванной открывается со скрипом, обнаруживая маму, стоящую там с полотенцем. Она садится на корточки рядом со мной и гладит по спине, пока меня тошнит. Молочная кислота, разливающаяся под моей кожей, вызывает дрожь и не в хорошем смысле. Если я не могу даже десять миль пробежать, не чувствуя себя так отвратительно, как же я пробегу двадцать шесть?

– Ты финишировала? – тихо спрашивает она, поглаживая мое лицо полотенцем.

– Да. Десять миль.

– Ух ты. Он бы гордился тобой.

– Мама, не надо. Не сейчас.

Я чувствую, как она напрягается рядом, и мы обе отводим взгляд. Слышу, как она всхлипывает. Мне плохо, из-за того что я рыкнула на нее, правда плохо. Но нужно ей было сейчас напоминать о Кайле?

– Я ничего не могу поделать с этим, – говорит она. – Я только знаю, что он был бы изумлен. Это вредно – никогда не говорить о нем, милая. Тебе нужно отпустить это.

Я наклоняюсь над унитазом, положив голову на руки.

– Я позвоню Стефани, – говорит мама тихо, убирая волосы с моего лица. – Скажу ей, что ты не выйдешь на работу сегодня вечером.

– Нет! – вскрикиваю я, и меня вновь тошнит. Хватаюсь за унитаз и ненавижу свой желудок. Ненавижу его. – Мне нужны деньги.

– Ты не сможешь обслуживать столики в таком состоянии. Людям нравится, когда их официантка здорова.

Она права. Если я покажусь на работе вся потная, с красным лицом и с приступами рвоты через каждые две минуты, Стефани в любом случае не позволит мне обслуживать столики. Но если я не пойду, то потеряю из-за этого как минимум семьдесят пять долларов чаевых. Это же моя прибыльная ночь!

– Мама, – плачу я, – я не смогу оплатить свои тренировки. Я не смогу скопить деньги на колледж. Сейчас у меня всего около трехсот долларов.

Она тянет меня в свои руки и обнимает.

– Я знаю, малышка. Но ты не можешь пойти на работу в таком состоянии. Хотела бы я, чтобы ты не взваливала столько на себя. Хотела бы я суметь заплатить за все. Ты же знаешь, я бы сделала это, если бы могла.

Я знаю. Я знаю.

***

Мой будильник вопит словно сигнал пожарной тревоги.

Дотягиваюсь и бью по кнопке повтора. Пять утра. Я закончила

работать в полночь, а сейчас должна ехать в Нэшвилл ради семимильной пробежки? Или, как Мэтт и Джереми назвали бы это, дня отдыха.

Опять раздается звон будильника. Не может быть, чтобы я проспала еще пять минут! Я стону в подушку.

Последствия забега в прошлую субботу, после которого меня тошнило четыре часа подряд и из-за чего я пропустила работу, были настолько ужасающими, что я не бегала всю неделю. Я пропустила три коротких забега и не ездила на велосипеде во время кросс-тренинга, как должна была.

Станет ли мне плохо, и придется ли опять отпрашиваться с работы, если побегу этим утром семь миль? Я не могу рисковать и опять терять работу на этой неделе… Я не смогу заплатить за тренировки, не говоря уже о бензине, чтобы поехать на нее. И как насчет всяких принадлежностей для колледжа: типа новых простыней, полотенец, учебников, посуды?

Мой желудок так сильно болел на прошлой неделе… Я не хочу опять почувствовать эту боль.

Когда будильник звонит в третий раз, я тянусь и выключаю его, а затем ныряю обратно под простыни.

В следующий раз меня будит телефонный звонок. На часах пять минут восьмого. На экране высвечивается имя Мэтта. Черт. Я должна была позвонить ему.

– Алло, – тихонько говорю я, прогоняя сон из глаз.

– Где ты? – запыхавшись, спрашивает он. – С тобой все в порядке?

– Эмм… Прости, я уснула.

– Тебе плохо?

– Нет…

– У тебя что-то болит?

– Нет.

– Тогда почему ты не здесь? Все остальные тут.

Мне становится стыдно.

– Слушай, прости. Я проснулась и была не в состоянии бегать.

– Ты должна была позвонить мне.

Я зеваю в руку.

– Ты прав. В следующий раз я так и сделаю.

– Не будет никакого следующего раза, если ты не будешь относиться к тренировкам серьёзно, Энни.

– Что?

– Если ты не будешь появляться на моих тренировках, я не буду заниматься с тобой. Все очень просто.

– Почему? Имею в виду, я ведь плачу за это.

Долгая тишина.

– Энни, ты бегаешь в моей команде, под моим именем. Каждый, кого я тренировал, кто занимался до самой гонки, финишировал. Я помог более чем двумстам людям пробежать марафон. Если клиент не воспринимает меня всерьез, я не тренирую его. Я хочу сохранить свой стопроцентный успех в день гонки.

– Понимаю…

– А теперь ты скажешь мне, что не так? Если это касается тренировок, мы можем уладить это. Если тебе нехорошо, мы уладим это. Но ты должна рассказать мне, окей?

Я глубоко вздыхаю и прижимаю подушку к груди.

– Я боялась за свой желудок. Он ужасно болел на прошлой неделе. Меня тошнило после тех жутких скоростных рывков с тобой. Меня вырвало около восьми раз.

Еще одна пауза.

– Значит мы сменим твою диету. Может попробуем заменить кукурузные хлопья и овсянку на тосты и английские маффины. Может перестанем давать тебе Гаторэйд. Сахар мог вызвать у тебя тошноту.