Дюна
Шрифт:
— Лит…
Каинз недовольно обернулся. Рабочий пристыженно замолчал.
Один из спасенных внезапно зашелся в кашле — сухом и хриплом. Прокашлявшись, он прошипел:
— Пропади оно все пропадом!
Ему отозвался высокий, тот, кто последним вышел из фабрики:
— Успокойся, Кос. А то ты никогда не откашляешься… — он принялся распихивать плечами остальных, пока не устроился так, что ему стал виден затылок герцога. — Я думаю, вы и есть герцог Лето. Значит, это вам мы должны говорить спасибо, что остались в живых. Не пролетай вы тут, нам всем пришел бы конец…
— Успокойся, парень,
Поль покосился на него. Похоже, Джерни тоже разглядел складки в уголках рта Лето. Когда герцог бывал не в духе, то окружающие предпочитали помалкивать.
Махолет закончил свою дугу и собрался лечь на обратный курс, как вдруг внизу показались люди. Песчаный червь уже ушел на глубину, но рядом с местом, где только что стояла фабрика, отчетливо виднелись две человеческие фигуры. Они направлялись на север, и у Поля возникло ощущение, что они скользят над песком, почти не поднимая за собой пыли.
— А это еще что такое? — рявкнул герцог.
— Два недотепы отправились прогуляться, господин герцог, — ответил высокий рабочий.
— А почему вы про них ничего не сказали?
— Так они же вытянули жребий!
— Милорд, — вмешался Каинз, — местным людям хорошо известно, что тому, кто остался на территории червей, уже ничем не поможешь.
— Я вызову с базы спасательную бригаду.
— Как хотите, милорд. Но думаю, пока они сюда доберутся, спасать уже будет некого.
— Все равно я вышлю машину,
— Они вынырнули прямо из того места, где был червь, — сказал Поль. — Как им удалось убежать?
— У песчаной воронки пологий склон, и возникает обман зрения, — хладнокровно ответил планетолог.
— Мы только попусту расходуем топливо, мой господин, — рискнул вмешаться Халлек,
— Ладно, Джерни.
Герцог развернулся в сторону Большого Щита. Охрана заняла положенные позиции: под ними, сверху и по бокам.
Поль обдумывал слова высокого рабочего и Каинза. Он чувствовал в них полуправду, почти ложь. Те, внизу, двигались так уверенно, словно знали способ перемещаться, не привлекая червей.
Его озарило: Вольнаибы! Кто еще может так спокойно ходить по пустыне? О ком еще можно совершенно не беспокоиться, зная, что они в полной безопасности? Они знают, как выжить в пустыне! Они знают, как обмануть песчаных червей!
— Что делали вольнаибы на фабрике? — спросил Поль.
Каинз резко обернулся.
Высокий посмотрел на Поля широко раскрытыми глазами, синими-синими, без намека на белки.
— А это что за малец? — спросил он.
Халлек протиснулся между ним и Полем:
— Это Поль Атрейдс, наследник герцога.
— Почему он говорит, будто на нашей жужелице были вольнаибы?
— Потому что они похожи на вольнаибов, — спокойно ответил Поль.
Каинз фыркнул.
— По внешнему виду вольнаибов не отличишь, — он посмотрел на рабочего: — Эй, ты, — кто эти двое?
— Да приятели одного из наших. Простые деревенские парни, которые захотели посмотреть, как добывают пряности.
Каинз отвернулся:
— Вольнаибы!
Но он помнил, что говорила легенда: «И распознает Лизан аль-Гаиб всякую ложь вашу!»
— Эти
Но Поль знал, что они лгут. Не зря Джерни инстинктивно занял оборонительную позицию. Он сухо сказал:
— Не очень-то приятно умирать в таком месте.
Не оборачиваясь, Каинз ответил:
— Когда Господь указывает человеку, где умереть, он делает так, что человек сам туда приходит.
Лето исподлобья посмотрел на него.
Каинз ответил ему таким же взглядом. Он чувствовал себя неуютно и попытался сформулировать свои мысли: Герцога больше волнуют люди, чем пряности. Чтобы спасти людей, он рисковал своей жизнью и жизнью своего сына. Ему было наплевать на фабрику с полным грузом пряностей. А то, что людям угрожала опасность, вывело его из себя. Такой вождь способен внушить своим подданным безграничную преданность. Голыми руками его не возьмешь.
Против своей воли, пренебрегая всеми сделанными прежде выводами, Каинз вынужден был признать: Мне нравится этот герцог.
~ ~ ~
Великая личность — понятие сиюминутное. Величие не есть нечто постоянное. В основном оно опирается на способность людей к мифотворчеству. Так называемый великий человек должен постоянно ощущать, что он как бы находится внутри мифа. Он должен, как зеркало, отражать направленные на него лучи славы. И должен обладать обостренно критическим отношением к себе. Только это может спасти его от восхищения собственными достоинствами. Только это может дать ему чувство внутренней свободы. Если человек не самокритичен, то его может погубить далее случайная слава.
С наступлением сумерек в огромной столовой аракинского замка зажглось множество поплавковых ламп. Бьющий в потолок свет тускло отражался на бычьей голове с испачканными кровью рогами и поблескивал на портрете старого герцога.
Внизу, под фамильными реликвиями, сверкала белизной скатерть с разложенным на ней старинным серебром Атрейдсов. Подле каждого прибора возвышались маленькие фарфоровые архипелаги, окруженные сверкающей колоннадой хрустальных бокалов. Вокруг стола выстроились массивные деревянные стулья, а с потолка свисала огромная люстра в классическом стиле. Ее еще не зажгли, и тяжелая цепь скрывалась в полумраке высокого свода, где был уже установлен мощный чувствительный ядолов.
Как раз об этом ядолове как символе современного общества и размышлял герцог, заглянувший в столовую проверить, все ли готово.
Все одно к одному, думал он, сами слова, которыми мы пользуемся, выдают нас с головой. Это язык предателей, лжецов и убийц. Что нас сегодня ждет: чемерк в вине или чомас в телятине?
Он покачал головой.
Стол был уставлен большими хрустальными графинами с водой — напротив каждого прибора. Герцог прикинул, что этой воды какой-нибудь бедной аракианской семье хватило бы на год.