Дюна
Шрифт:
— Самый распрекрасный ментат отдает себе отчет, что может допустить ошибку в своих построениях.
— Я, что, с этим спорю?
— Тогда проанализируй все признаки, которые видны нам обоим: пьянство, ссоры, сплетни и дикие слухи про Аракисе. Они стали пренебрегать элементарными…
— Это все от безделья, ничего более. Вы пытаетесь переключить мое внимание на ерунду и придаете ей таинственную окраску!
Она смотрела на него и представляла себе солдат герцога — как они перешептываются по ночам в бараках, изливают друг другу душу. Она почти ощутила эту атмосферу безнадежной тоски. Они
— Почему ты никогда не хотел в полной мере использовать мои способности для службы герцогу? Боялся, что я окажусь опасным соперником?
Он с ненавистью смотрел на нее, его глаза горели:
— Я знаю, чему учат бен-джессеритских… — он замолчал, поперхнувшись собственными словами.
— Ну, давай, договаривай. Бен-джессеритских ведьм.
— Я кое-что знаю о том, чем вы на самом деле там занимаетесь. Это уже видно по Полю. Меня красивыми словами не одурачишь: мы, мол, существуем, только чтобы служить!
Встряска должна быть жестокой, и он уже почти созрел для нее, подумала Джессика.
— Ты всегда внимательно слушал меня на заседаниях штаба, но почти никогда не следовал моему совету. Почему?
— Я никогда не доверял бен-джессеритской политике. Вам кажется, будто вы умеете видеть человека насквозь, будто вы можете заставить его делать то, что вам…
— Ты жалкий глупец, Суфир, — вспыхнула она.
Он только плотнее вжался в спинку стула.
— Чтобы там ни болтали про наши школы, их задачи гораздо величественнее. Если захочу уничтожить герцога… или тебя, или любого, до кого я могу дотянуться, тебе меня не остановить.
И подумала: Как я могла допустить, чтобы гордость завела меня так далеко? Разве этому меня учили? Мне следует нанести удар совсем с другой стороны.
Рука Хайвата скользнула за пазуху, где у него был крохотный игломет. Мои иглы отравлены, мелькнуло у него в голове, а щита у нее нет. Чего ради она берет меня на испуг? Я могу прикончить ее на месте, только… а если я ошибаюсь?
Она увидела его жест и спокойно сказала:
— Давай вместе помолимся, чтобы рука ни одного из нас не поднялась на другого.
— Хорошая молитва, — согласился ментат.
— И все-таки, раз уж мы так болезненно воспринимаем друг друга, я снова спрашиваю тебя: разве не разумно предположить, что Харконнены заронили это подозрение специально, чтобы посеять между нами вражду?
— Опять начинается игра в кошки-мышки.
Она вздохнула и решила: Теперь он почти готов.
— Мы с герцогом заменяем нашим людям мать и отца. Это обязывает меня…
— Он на вас не женился.
Спокойно, сказала она себе. Старик тоже умеет бить в точку.
— Но он не женился и ни на ком другом. И не женится, пока я жива. Итак, мать и отца. Разрушить это естественное положение вещей, внести путаницу, неясность — что может быть более
Хайват почувствовал, куда она клонит, и его лицо начало понемногу вытягиваться.
— Герцог? — спросила Джессика. — Очень привлекательная цель, но никто, за исключением разве что Поля, не защищен так надежно, как он. Я? Тоже очень соблазнительно, но они знают, что с Бен-Джессеритом шутки плохи. Но есть еще кое-кто, по кому можно бить без промаха. Человек, для которого подозрение естественней, чем дыхание. Вся жизнь которого — интриги и тайны, — она резко выбросила правую руку вперед. — Ты!
Ментат приподнялся, собираясь вскочить на ноги.
— Я тебя не отпускала, Суфир!
Старый ментат рухнул обратно на стул — настолько внезапно тело перестало ему повиноваться;
Джессика невесело улыбнулась.
В горле у Хайвата пересохло. Ее слова прозвучали настолько непререкаемо, таким властным, повелительным тоном, что он оказался совершенно не способен сопротивляться. Его тело подчинилось ей еще до того, как он сообразил, что происходит, Он не смог противостоять ей — ни своим гневным порывом, ни своей логикой… ничем. То, что она сделала, лучше любых доказательств говорило о ее невероятных способностях управлять человеческой психикой, о ее глубоких, непостижимо глубоких знаниях.
— Я тебе уже говорила, Суфир, что нам было бы полезно научиться понимать друг друга. Я имела в виду, что это для тебя полезно. Мне и так все про тебя понятно. Я щажу тебя по единственной причине — из-за твоей преданности герцогу.
Хайват, не сводя с нее глаз, облизнул пересохшие губы.
— Если бы я хотела жить с марионеткой, то мне ничего бы не. стоило женить на себе герцога. Он даже думал бы, что делает это по собственной воле.
Ментат опустил голову, продолжая смотреть на нее сквозь редкие белесые ресницы. Только огромным напряжением воли он удерживался от того, чтобы вызвать охрану. Напряжением и… он очень сомневался, что ему это удастся. При воспоминании о том, как резко она взяла его в оборот, у него начинала зудеть кожа. Ей ничего не мешало воспользоваться мгновением замешательства, выхватить кинжал и убить его на месте!
Неужели в каждом человеке есть такая мертвая точка? Неужели любому из нас она может приказать все, что хочет, не боясь встретить сопротивление? Эта мысль поразила его. Кто в состоянии остановить существо, наделенное такой силой?
— Тебя ударила рука в бен-джессеритской перчатке. Немногие оставались в живых после такого удара. То, что я сделала, для нас совсем не сложно. Ты еще не знаешь всех моих возможностей. Подумай об этом…
— Почему же вы не расправитесь с врагами герцога? — спросил Хайват.
— С кем ты мне предлагаешь расправиться? Ты хочешь, чтобы наш герцог стал тряпкой, чтобы он во всем полагался на меня?
— Да, но такие возможности…
— Мои возможности — это палка о двух концах, Суфир. Ты думаешь: «Как легко могла бы она, даже безоружная, поражать врага в самое сердце!» Правильно, Суфир. Тебя я тоже могла бы поразить в самое сердце. Но чего бы я этим добилась? Если бы все бен-джессеритки делали это, как относились бы люди к Бен-Джессериту? Нам ни к чему это, Суфир. Мы не хотим губить сами себя. Мы на самом деле существуем только для того, чтобы служить.