Дзержинский
Шрифт:
Сказано это было дружелюбным тоном и с такой горечью, что Дзержинский сконфузился.
— Всякие бывают среди вас, — ответил он.
За этим разговором прошла минута, но жандарм накинул еще одну.
Феликс постарался запомнить этого жандарма.
Увы! Больше он его не видел. Заведующий X павильоном Елкин был с заключенными мил, предупредителен, любезен, но постепенно вводил все более и более строгий режим. Через специально присланного из жандармского управления вахмистра шпионил за жандармами и тех из них, кто
Однако командир отказывался их принимать. «Они мне развратят весь эскадрон, а те, которых мне придется прислать на замену, тоже развратятся, сталкиваясь с заключенными», — рассуждал он.
Командир эскадрона был по-своему прав, но только отчасти. Дело в том, что многие новобранцы приходили в армию, уже находясь под влиянием революционных идей, и, в свою очередь, «развращали» остальных. Были такие и среди новобранцев, попадавших по набору в жандармерию. Так на смену одним попадали в X павильон другие солдаты и жандармы, втайне сочувствующие заключенным там революционерам.
Настал день, когда Феликс лично убедился в этом. Вечером при свете лампы Дзержинский сидел над книгой. Снаружи послышались тяжелые шаги, а затем он увидел силуэт часового, прильнувшего лицом к стеклу.
Дзержинскому захотелось взглянуть на солдата. Он быстро влез на стол. Густая сетка, прибитая к форточке, мешала солдату разглядеть узника, но Дзержинский хорошо его видел.
— Ничего, брат, не видно! — сказал Феликс дружелюбно.
— Да! — послышалось в ответ. Солдат тяжело вздохнул и секунду спустя спросил:
— Скучно вам? Заперли (последовала крепкая русская ругань) и держат!
Кто-то показался во дворе. Солдат ушел.
Эти несколько грубых, но сочувственных слов вызвали волну чувств и мыслей,
«Революция разбудила умы и сердца, вдохнула в них надежду и указала цель. Этого никакая сила не в состоянии вырвать! И если мы в настоящее время, видя, как ширится зло, с каким цинизмом люди убивают людей, приходим иной раз в отчаяние, то это ужаснейшее заблуждение…» — записал он в дневник, подводя итог своим размышлениям, вызванным мимолетным разговором с неизвестным ему солдатом.
А через несколько дней того солдата назначили во внутренний наряд. Теперь в его обязанности входило убирать камеры, приносить заключенным обед и чай, уносить порожнюю посуду, заправлять лампы и ходить за покупками для заключенных в тюремный ларек.
Дзержинский сразу узнал своего собеседника, как только тот вошел в его камеру. С удовольствием смотрел Феликс на его крепко сбитую фигуру и скуластое лицо, украшенное пшеничными усами, и ласково ему улыбнулся. Солдат ответил взглядом, выражающим полное недоумение, и молча принялся за уборку.
Стук в дверь где-то в другом конце коридора заставил жандарма, наблюдавшего за уборкой, оставить их одних.
— Скучно вам? Заперли (Феликс повторил
— Так это я с вами разговаривал? — сказал солдат и засмеялся.
Нескольких минут оказалось достаточно, чтобы узнать фамилию солдата — Лобанов — и его печальную жизнь.
— Дома хлеба нет, — шептал, не отрываясь от работы, Лобанов, — казаки в нашей деревне ужас что делают! Засекли розгами нескольких баб и мужиков. Мы здесь страдаем, а дома жены с ребятишками сидят голодные.
— Вся Россия сидит голодная, во всем государстве розги свистят! — успел ответить Дзержинский. Но тут их беседе помешал возвратившийся жандарм.
Феликс решился. Попросил жандарма послать Лобанова в тюремную лавочку за сахаром и папиросами, а когда тот вернулся, передал ему незаметно несколько листков дневника и шепнул адрес. Лобанов мгновенно сунул бумагу за пазуху и слегка кивнул в знак согласия головой.
Спустя пару дней вместе с передачей с воли Дзержинский получил извещение о том, что посланные им записи дошли по назначению.
Еще несколько раз Лобанов относил по указанному Дзержинским адресу странички из дневника, а потом вместо него появился другой солдат.
— А где же Лобанов?
Солдат промолчал.
— Арестован ваш Лобанов, — со злостью ответил за него жандарм. — Так ему, дураку, и надо. Свяжись с вами, вы же нашего брата и продадите!
У Дзержинского похолодело в груди. Неужели он косвенный виновник его ареста?
Заработал во все стороны тюремный «телеграф». Дзержинский требовал сообщить ему все, что известно об аресте солдата Лобанова.
Выяснилось, что Лобанов передавал на волю письма и от других заключенных, в том числе от анархиста Ватерлоса. После того как Лобанова перевели из того коридора, где сидел Ватерлос, он переписывался с ним. И вот Ватерлос допустил непростительную неосторожность: не сжег вовремя письмо Лобанова, и оно было найдено в его камере во время очередного обыска.
Дзержинский был возмущен. Жаль Лобанова, пропала возможность передавать на волю дневник. Когда-то она вновь появится? И появится ли вообще?
Единственное слабое утешение — не он, все-таки не он виновник ареста этого славного, простодушного русского солдата.
Дзержинский возвращался со свидания. Перед глазами все еще стояла Стася, жена брата Игнатия. Она передала ему приветы от родных, прелестные цветы, фрукты и шоколад.
Комната свиданий помещалась напротив канцелярии, и в коридоре Дзержинский проходил мимо двух наказанных жандармов. Они стояли рядом, вытянувшись в струнку, с обнаженными шашками в руках, на полшага от стены и не смели ни опереться, ни отдохнуть. Так они должны были простоять два часа. И вероятно, стояли уже давно, Дзержинский определил это по их измученному виду. В глазах одного он заметил блеск ненависти, в глазах другого — мертвый животный страх.