Дзержинский
Шрифт:
У Бутырок часам к трем скопилась порядочная толпа. Пришли рабочие авиационного завода «Дукс», табачной фабрики «Ява», кондитерской фабрики «Сиу», кинофабрики братьев Патэ, ближайшего трамвайного депо.
К воротам тюрьмы, непрерывно сигналя, медленно продвигался сквозь толпу грузовик с вооруженными солдатами и рабочими.
Командир в сопровождении нескольких бойцов, соскочивших с грузовика, прошел в тюрьму. Минут тридцать-сорок томительного ожидания, и из проходной показались первые заключенные. Толпа встретила их восторженными криками.
Последними покидали тюрьму
В арестантской одежде, с полупустой котомкой за плечами, изможденный, но сияющий от счастья, шел Феликс Эдмундович Дзержинский. Рядом товарищ по заключению, коренастый латыш Ян Эрнестович Рудзутак.
Появление каторжан вызвало новый взрыв овации. Освобожденных несли на руках. Чьи-то руки подхватили и Дзержинского. В следующую минуту он оказался на грузовике. Рабочие, солдаты, студенты и освобожденные политзаключенные стояли в кузове, тесно прижавшись друг к другу. Хорошо, что он у борта. Все будет видеть, и не так душно.
— Куда мы едем? — спросил Феликс Эдмундович стоявшего рядом студента.
— На заседание Московского Совета рабочих депутатов!
Автомобиль медленно пробирался среди ликующей толпы. Проехали Малую Дмитровку, обогнули Страстной монастырь. и выехали на Тверскую. Чем ближе к центру, тем гуще становилась толпа. На Скобелевской площади митинг. Дзержинского и его товарищей в тюремной одежде шумно приветствуют.
И Феликс Эдмундович произносит короткую, взволнованную речь. Первую речь на свободе после долгих лет тюрьмы. Как много хочется сказать, но машина трогается и медленно пробирается дальше.
И вот уже здание Городской думы, где идет заседание Московского Совета, и Дзержинский, все еще в арестантской одежде, выступает перед депутатами московских фабрик и заводов.
Окончилось заседание. На улице Феликс Эдмундович неожиданно встретил Новикова.
— Вы куда?
— Я с вами, Феликс Эдмундович!
— Ну, нам не но пути. Я иду в Московский комитет большевиков, а вы анархист.
— Да, но вы выиграли пари. Теперь я ваш «раб» и обязан следовать за своим «господином». А если серьезно, то я хочу стать большевиком и прошу вашей помощи.
— Тогда пошли, — весело сказал Дзержинский.
В Московском комитете Новиков заявил о своем разочаровании в анархизме и желании вступить в партию большевиков. И после поручительства Дзержинского был принят.
Поздним вечером, едва держась на ногах от усталости, Феликс Эдмундович остановился в Кривом переулке у дома № 8 и постучал в дверь.
— Войдите, — раздался женский голос.
— Принимаете? — спросил Феликс Эдмундович.
В следующий момент он уже обнимал бросившихся к нему сестру и племянницу.
На следующий день Ядвига Эдмундовна принесла брату из Польского комитета помощи беженцам костюм и пальто.
— Теперь я чувствую себя по-настоящему свободным человеком, — говорил Дзержинский, сбрасывая арестантскую одежду.
В коридорах и аудиториях Петроградского женскою медицинского института толпились совсем необычные для его стен люди. Преобладали мужчины — старые и молодые. Грубые рабочие куртки перемежались
В вестибюле перед лекционным залом девушки-медички и курсантки-бестужевки регистрировали делегатов, прибывших на VII (Апрельскую) конференцию Российской социал-демократической рабочей партии большевиков.
— Вы, товарищ, от какой организации? — спросила девушка-регистратор.
— От Московской!
Не успел Дзержинский зарегистрироваться, как сразу оказался в объятиях старых товарищей. Тут были его однодельцы Иосиф Уншлихт и Софья Пшедецкая, успевшие вернуться из Сибири, соратник по подполью Эдвард Прухняк, Юлиан Лещинский — с ним вместе голодали в Орловской тюрьме — и многие другие.
— Ну, Юзеф, тебя не сразу узнаешь. Остригся наголо, без бороды, — говорил Прухняк.
— Должна сказать, что солдатская шинель, фуражка и сапоги тебе очень к лицу, — вмешалась Пшедецкая, — но откуда они у тебя? Насколько мне известно, ты никогда в армии не служил.
— Дело в том, — отвечал Дзержинский, — что Московский комитет ввел меня в комиссию по восстановлению большевистских организаций в армии и созданию Красной гвардии. Мне приходится часто выступать перед солдатами; вот товарищи и одели меня соответствующим образом.
Беседу прервал звонок, приглашающий делегатов в зал.
Феликс Эдмундович с напряженным вниманием вслушивался в доклад Ленина о текущем моменте. Владимир Ильич развивал идеи, заложенные в его Апрельских тезисах. Борьба за перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую, лозунг «Вся власть Советам!», прекращение империалистической войны… Все это подтверждает правильность его собственных мыслей и убеждений. Смущает только вопрос о «контроле» Советов за Временным правительством.
Владимир Ильич говорит, что позиция «контроля» вредна, она предполагает оставление власти в руках буржуазного Временного правительства и создает у масс ложное представление, будто Временное правительство, пусть под нажимом, но вое же может действовать в интересах революции.
Все это так, но позиции «контроля» до приезда Ленина придерживалось Русское бюро ЦК РСДРП(б), ее разделяли многие крупные партийные работники, да и областная конференция московских большевиков, делегатом которой он был, одобрив Апрельские тезисы, все-таки внесла пункт о желательности «контроля». И поскольку буржуазное правительство существует, почему бы Советам не держать под контролем его деятельность? И Дзержинский берет слово к «порядку дня».
— Вношу предложение: заслушать доклад, выражающий иную, чем у товарища Ленина, точку зрения на текущий момент.
— Как раз это мы и собираемся сейчас сделать, — ответил председательствующий и предоставил слово для содоклада Каменеву.
Каменев говорил о том, что страна еще ве созрела для социалистической революции, следовательно, правильной тактикой будет не разрыв с Временным правительством, а контроль над ним. Его поддержал Рыков. Он тоже говорил об отсутствии в России «объективных условий» для социалистической революции, о том, что «толчок к социалистической революции должен дать Запад».