Дж.
Шрифт:
– Ать, ать!
«Если Сильвер бекаса поднимет, в сумерках и не увидем», – подумал Джослин.
По традиции в конце дня усталые мужчины прекращают свои занятия и возвращаются домой – на негнущихся ногах, голодные, замерзшие или вымокшие, покрытые грязью. Дома они подносят друзьям и женщинам эфемерные творения, созданные совместно с природой: перепачканную, изорванную одежду, напряженное тело, рассеянные, восхищенные взгляды, имена своих спутников
– Ать, ать!
Мальчик откликнулся так же, как и раньше, – четко и равнодушно, без заговорщицкой энергичности дядюшки.
Он держался на одной линии с Джослином, проделывал все положенные маневры, давал о себе знать только предписанным возгласом и внезапно осознал, что на его месте мог быть любой другой. Так незаметно он влился в общество мужчин.
Они вышли из рощи и двинулись по полю. Теперь они видели друг друга, и в криках больше не было необходимости. Джослин негромко подозвал пса, чтобы тот не забегал далеко вперед. Разговор с собакой велся на том же символическом языке.
Ярдах в двадцати пяти из норы выскочил заяц. Джослин выстрелил из одного ствола. Грохот выстрела эхом отразился от каменоломни, на миг пронзив сизые сумерки, будто два звука были двумя полюсами магнита, притянувшими и собравшими вокруг себя крупицы мрака.
Заяц мерными скачками мчался наискось через поле, открыв бок выстрелу мальчика.
Зверек казался размытым коричневатым мазком, выписывающим зигзаги по полю. Мальчик видел, как сокращаются заячьи мускулы на передних и задних лапах. Он не заметил, как нажал на спусковой крючок, не ощутил даже, как секунду спустя приклад ударил в плечо. На середине прыжка заяц сжался и упал.
Представьте себе невидимую сеть, летящую по воздуху, но остающуюся открытой, как сачок: сеть несется к зайцу, зверек заскакивает в сеть, однако в отверстие помещаются только голова и передние лапы, так что ему приходится подобраться, как кролику, втискивающемуся в узкую нору. Едва заяц подбирается, как сеть мгновенно наполняется свинцом и падает на землю.
Пес заскулил.
– Надо же, в сумерках подстрелил, – сказал Джослин, сжимая мальчику локоть и поднимая зайца за задние ноги. – Я бы так не смог.
– Что значит castrati? – спросил он Умберто.
– Castrati? Castrati! – удивленно повторил Умберто, обрадованный вопросом, прямо противоположным тому, что отец собирался сказать сыну. – Un castrato не может быть отцом, – начал он, налил сыну вина и пустился в подробные объяснения, демонстрируя основные пункты на пальцах – то отсекая, то сжимая их крючком, то раскачивая.
Мальчик видел, как холостят ягнят – Том стремительным
Умберто гордо объявил себя отцом и хлопнул широкой ладонью по низу живота. Он склонился над столом, приблизив огромное лицо к лицу сына.
– В наши дни il castrato – оскорбление. Таким словом называют не кастрата-евнуха, а слабого, трусливого, беспомощного человека. Quest’uomo `e castrato. Вот как его можно назвать: un castrato. – Не удержавшись, он касается щеки сына. – Ecco, вот как, мальчик мой.
На стене оружейной – небольшой квадратной комнаты с высоким потолком – висела пара оленьих рогов, посеревших от пыли и времени. Керосиновая лампа отражалась в черном окне без занавесей. Джослин стоял у рабочего стола, на котором была разложена двустволка, разобранная на три части. Мальчик растянулся в продавленном кресле у нерастопленного камина.
– Почему тебе не нравится, что тетушка Беатриса вышла замуж? – спросил он, уставившись в черное окно.
– Эту тему я обсуждать не намерен.
Мальчик окинул взглядом тесно заставленную комнату: сапоги, дождевики, удочки, корзины, стопки старых газет «Спортсмен», два чучела лис, подставка для курительной трубки, складная лесенка – и на все, торчащее вертикально, нацеплены старые шляпы и кепи. Мальчик с детства помнил эту комнату. Раньше его сюда не пускали, но в приоткрытую дверь он часто замечал мужчин без сюртуков, горящий камин, странные запахи.
Он умолк и чуть погодя снова начал:
– С тех пор как она уехала, все изменилось.
Джослин старательно прикрутил ершик к медному шомполу. От стола пахло ружейной смазкой. Запах напомнил Джослину об отце: ружейная смазка, запах металла и пороха – запах спорта, неуловимо похожий на аромат еды. Наверное, такое сравнение связано с возвращением охотников домой, но, скорее всего, графитный запах ружейной смазки чем-то близок запаху сливочного масла в только что испеченном печенье. Полная противоположность аромату сирени. Джослин поежился от холода – в нетопленой комнате было прохладно – и произнес:
– Она не хотела оставаться.
– Он ее обаял? – спросил мальчик.
– Он увивался за ней, как щенок.
– Она с ним счастлива?
– Вряд ли, – ответил Джослин, плавным движением виолончелиста вставил шомпол в ствол (ему всегда нравилось это действие), прикоснулся к голубоватому шлифованному металлу ружья и продолжил: – У нее слишком высокие требования. Такой уж характер.
– А он красивый? – лукаво спросил мальчик.
– Гад он, – вздохнул Джослин. Рука у него дрогнула.