Джебе - лучший полководец в армии Чигизхана
Шрифт:
– Да, – ответил он.
Главаря удовлетворил его ответ, и он ушел.
К вечеру банда села на коней и по холодку направилась через солончаковые топи в степь.
Они залегли на взгорке, с которого хорошо просматривались три юрты меркитов. Ждали до утра, боясь чихнуть, чтобы не выдать себя чутким юртовым псам.
Перед рассветом от стана отъехали четыре всадника и умчались в степь. Разбойникам это было на руку. Выждав немного, до первых лучей солнца, они с криками и воплями скатились из засады к аулу. И тут поднялась страшная паника. Из юрт выскакивали
Возбужденные подростки ворвались в юрты, почти без разбора хватая первое, что подвернется под руку, стараясь успеть до того, пока обитатели не распознали, что они всего лишь пацаны. Торопливо грузили хабар на коней и стремглав уносились в степь.
Чиркудай не участвовал в разбое. И не потому, что считал это плохим делом. Нет. Просто он первый раз был в налете и не знал, что нужно брать. Подъехав к юртам, он заметил на деревянном приступке одной из них лук с колчаном стрел. Вот это и взял. А потом, подхваченный всеобщей суматохой, метнулся на своем Чёрном, вслед за удиравшей в степь бандой.
Отъехав от стана достаточно далеко, Чиркудай, в возбужденных криках парнишек разобрал женский голос: оказывается главарь прихватил молодую меркитку, и бросил ее поперек своего коня. И криво ухмылялся, слушая, как она кричала в голос, пытаясь вырваться.
Уходили быстро и не в ту сторону, где были их юрты. Знали – погони не миновать. Но вожак был мастаком насчет запутывания следов. Никто за ними не погнался.
В свое логово приехали к вечеру. Главарь сбросил почти потерявшую сознание женщину на землю и велел всем показывать добычу.
Разбойники сложили в несколько куч шкуры лисиц и соболей, халаты, обувь, котлы для приготовления еды, две старые сабли без ножен и еще какую-то рухлядь. Главарь стал отбирать себе из награбленного лучшее, затем предложил остальным делить то, что осталось. Взглянув на новенького, пригласил к добыче и его. Но Чиркудая не интересовали вещи, и он отрицательно помотал головой.
– Как знаешь, – промычал главарь и, заухмылявшись, подхватив лежащую на земле меркитку, понёс ее, под одобрительные возгласы четверки своих приближенных, в юрту.
Чиркудай слышал, как надсадно закричала женщина. Но крик был недолгим. Вскоре она замолчала. Уже в темноте из юрты вышел довольный главарь, самодовольно подтянул штаны и мотнул головой своему брату, разрешая идти вместо себя, а сам направился к Чиркудаю. Он по-хозяйски уселся на кошмы и предложил:
– Иди в мою юрту, к женщине... Сладкая... Иди, попробуй, – при этом самодовольно ухмылялся.
Чиркудай мельком взглянул на вожака и, ничего не сказав, поудобнее улегся на кошмах. Вожак понял его молчание.
– Как хочешь, – равнодушно сказал он, встал с кошм и направился к юртам, где кучковались подростки.
Чиркудай видел, что половина мальчишек не рискнули идти в юрту. Очевидно, они в банде появились недавно. Трое из нерешительных подошли к кошмам Чиркудая и стали топтаться, не осмеливаясь заговорить. Но один из них не выдержал и спросил:
– Можно, мы тоже здесь ляжем?
– Места много, ложитесь, – ответил Чиркудай.
Ребята быстро примостились в сторонке. Чиркудаю была безразлична выказанная таким образом их солидарность с ним. Немного поразмышляв, он спросил ближнего:
– Как тебя зовут?
Но на его вопрос ответил другой, тот, кто спрашивал у него разрешение лечь на кошмы.
– Тохучар.
Больше Чиркудай не сказал ни слова. Молча укрылся кошмами, и уставился в звездное небо.
Ночью его разбудили всхлипывания меркитки, которая вышла из юрты и направилась в степь. Крепыш высунулся из входного отверстия и сказал брату:
– Она утонет в солончаке. Дорогу не знает.
– Вот и хорошо, – донесся сонный голос вожака. – Нам спокойней будет. Чиркудай не пожалел меркитку. Он не умел сочувствовать другим и себе тоже. Не осуждал и главаря. Считал, что тот может поступать так, как ему хочется. Мальчишки рядом с ним немного пошептались, и угомонились. И он опять задремал.
Утром они ели баранину на побелевших от инея кошмах. Мясо прихватили вместе с котлом в ауле и доварили на своем очаге. Меркитка исчезла.
Чиркудай навестил Чёрного. Вернувшись, осмотрел лук и стрелы. Оружие было не новое, но еще хорошее. Несколько стрел оказались кривыми, и Чиркудай их выкинул, сняв наконечники. А остальные стал шлифовать о войлок.
Мальчишки, ночевавшие с ним, с интересом наблюдали за его действиями. У них, кроме старых ножей в ременных поясных петлях, никакого другого оружия не было. Стрелять, как догадывался Чиркудай, в банде никто не мог. Он присмотрелся к Тохучару, который с нескрываемым любопытством следил за его работой. И будто увидел со стороны себя. Но не сегодняшнего, а того, забитого в прошлом мальчишку. Однако, в отличие от него, Тохучар был веселым, умел улыбаться и строить рожицы по любому поводу.
В это время крепыш, который никак не мог успокоиться из-за своего поражения, стоя около юрт, в двадцати шагах от них, посматривал в сторону соперника. Его лицо искривилось недовольной гримасой, когда он увидел, что Тохучар стал помогать Чиркудаю шлифовать стрелы. Крепыш снял с головы войлочный малахай, подбросил его в воздух, и крикнул Чиркудаю:
– Эй ты!.. А ну, попади!..
Чиркудай моментально положил стрелу на лук и, зацепив тетиву китайским хватом, двумя пальцами, не целясь, выстрелил. Тонко свистнув, стрела мелькнула в небе и прошила шапку крепыша еще на взлете.
Мальчишки, сидевшие около него, удивленно поцокали языками и во главе с Тохучаром шумно побежали за стрелой. Главарь понаблюдал, как с неба падает простреленная шапка брата, и направился к Чиркудаю. Крепыш недовольно вырвал у парнишек свой продырявленный малахай и отвернулся. Вожак подошел, уселся на кошмы, прочистил горло и сказал:
– Ты хорошо стреляешь. Для меня ты непонятный. Я не знаю, кто ты. Кто же ты?
Чиркудай помедлил. Взял принесенную стрелу у Тохучара, осмотрел наконечник и негромко ответил: