Шрифт:
Глава 1Дело чести
Над занесенной снегом пустошью Уинслоу быстро сгущались сумерки. Опоздание раздражало Джека Абсолюта: заставлять ждать людей, собравшихся ради такого дела, не по-джентльменски. Кроме того, задержка означала, что к тому времени, когда они доберутся до места, соблюдут процедуру взаимного представления, разметят площадку и обсудят все формальности, связанные с завещаниями и похоронами, будет уже слишком темно для того, чтобы стреляться из пистолетов.
Придется биться на шпагах, а это явно давало противнику Джека серьезное преимущество. Будучи на двадцать лет моложе, он вдобавок являлся кадровым кавалерийским офицером и, стало быть, практиковался в фехтовании ежедневно,
В очередной раз поскользнувшись на обледеневших отпечатках сапог тех, кто прошел перед ним, Джек выругался:
— Сколько же, черт подери, соберется народу?
Об этой истории раззвонили так широко, что дальше некуда, и увидеть воочию сей поединок, изрядно нашумевший еще до того, как он состоялся, захотят многие. Уже делались ставки, и Джеку было бы интересно узнать, в каком соотношении. Джек, как куда более опытный дуэлянт, мог иметь определенное преимущество, тем паче что ему довелось убить не одного противника. В действительности таких побед у него было больше, чем знали джентльмены из Лондона. Но его нынешний соперник — намного моложе, наверняка сильнее физически и, самое главное, воспламенен куда большим рвением. Он дрался не просто так. Он дрался за любовь.
А что же Джек? А Джек сражался лишь потому, что по глупости и упрямству не уклонился от вызова.
Он презрительно фыркнул. В довершение всех бед его, похоже, угораздило простудиться. Чего бы ему сейчас хотелось, так это сидеть в тепле и уюте «Королевской кофейни» с кружкой подогретого эля в руке. И уж во всяком случае не скользить по насту морозной пустоши навстречу возможному увечью, а то и смерти.
— Ты ведь сражался в пяти или шести поединках, Дагановеда?
Джек, внимательно следивший лишь за тем, куда поставить ногу на скользкой тропе, перевел взгляд на ноги идущего рядом. Их нагота производила впечатление бахвальства. Насколько знал Джек, у его спутника в их комнатах в «Сен-Жиле» осталась пара превосходных, подбитых овчиной башмаков. Однако Ате никогда не упустил бы случая продемонстрировать полнейшее превосходство индейца-ирокеза над бледнолицыми во всем, что касается стойкости и выносливости. Вероятно, он и вовсе остался бы обнаженным, не предупреди его Джек о том, что на месте поединка могут присутствовать леди. Имея это в виду, индеец натянул отделанные бисером и бахромой плотные штаны из шкуры молодого оленя и безрукавку из китайского шелка, оставлявшую открытой его широченную грудь, бугрящуюся могучими мышцами и разукрашенную татуировкой. На его почти обнаженные плечи волнами ниспадали черные, как ночь, волосы.
Один лишь взгляд на индейца заставил Джека поежиться и плотнее запахнуть плащ.
— Шесть дуэлей, Атедавенет. Наверняка ты помнишь. Включая и поединок с тобой.
— О, — Ате повернулся, и его темные глаза вспыхнули, — ты считаешь дуэлью поединок с «дикарем»? Я польщен.
Индеец отвесил самый ничтожный из возможных поклонов. Ирокезский язык как будто нарочно был создан для иронии. Джек выпил сегодня слишком много коньяку (его первая ошибка за сегодняшний вечер) и для состязания в остроумии явно не годился. Поэтому он снова перешел на английский:
— В чем дело, Ате? Тебя вновь посетила тоска по дому?
— Не то чтобы тоска, брат... Я вот о чем подумал: если этот юный храбрец тебя убьет, что весьма вероятно, поскольку он вдвое тебя моложе и выглядит вдвое бойчее, то как я оплачу мое возвращение через большую воду в родные края?
— Не переживай из-за этого, брат. Наш здешний друг даст тебе денег. Это самое малое, что он может сделать. В конце концов, он в долгу передо мной, не так ли, Шерри?
Последняя фраза была брошена через плечо джентльмену, который, как и положено по дуэльному кодексу, выступал в качестве его первого секунданта. Темноволосый молодой человек старался не отставать от своих более рослых спутников; лицо его приобретало попеременно то зеленоватый оттенок, то бледно-желтый. Накануне вечером Ричард Бринсли Шеридан выпил еще больше коньяку, чем Джек.
— А, деньги, Джек, да. С ними всегда возникают маленькие затруднения.
Хотя Шеридан покинул Ирландию еще мальчиком, в его речи, особенно в напряженные моменты, слышался легкий ирландский акцент.
— Но сегодня ты, несомненно, победишь, так что ни в каких деньгах надобности не возникнет. Пока мы тащимся по снегу, может быть, ты с твоим дивным другом поговоришь еще немного на том удивительном языке? Я, конечно, ни слова не понимаю, но не могу не восхищаться столь изысканным звучанием.
Джек вытащил из кармана большой, не слишком чистый полотняный платок и, звучно высморкавшись, сказал:
— Будь осторожен, Ате! Тебе ничего не стоит угодить в одну из его пьес. А мы все знаем, чем это чревато.
Драматург протер краем плаща лоб, вспотевший несмотря на холод, и проворчал в ответ:
— Ну сколько, скажи на милость, я еще должен извиняться? Сказано же было: все считали тебя умершим, вот я и решил использовать твое ублажающее слух имя. Не пропадать же попусту такому добру!
— Ну что ж, не исключено, что очень скоро я умру по-настоящему. Тогда наконец муки совести оставят тебя, да и извиняться больше не придется, — пробормотал Джек.
Впереди, за завесой деревьев, угадывалось движение.
«Если народу набежит чересчур много, — подумал он, — то, может быть, шумное сборище привлечет внимание какого-нибудь караула, который явится сюда, чтобы пресечь беззаконие».
Некогда Джек воспринял бы любую попытку ограничить его право драться на дуэли как оскорбление, но те времена давно миновали. Тогда... тогда он, наверное, был так же молод, как его нынешний противник. Ну а теперь ему оставалось лишь надеяться на то, что власти осведомлены о происходящем.
Увы, никаких признаков стражи за деревьями не обнаружилось. Джека приветствовали лишь десятка два джентльменов в коричневых или зеленых плащах и несколько армейских офицеров в красных мундирах. Ну а в центре, в кругу собравшихся, стоял человек, бросивший ему вызов, — Банастр Тарлтон.
Джека уже не в первый раз поразило его лицо. Юноша — ему вряд ли было более восемнадцати — обладал почти женственной красотой. Его очи прикрывали длинные, густые ресницы, а пышные каштановые кудри выбивались из-под перехватывавшей их розовой ленты. Правда, в его движениях, когда он со смехом сделал выпад воображаемой шпагой, не было и намека на девичью хрупкость.
«У этого малого такой вид, будто он на лужайке и собирается сыграть в крикет», — подумал Джек, но это наблюдение тут же вытеснила неприятная мысль о том, холод ли заставляет его постоянно кутаться в плащ.
Он обвел взглядом круг возбужденных лиц, обернувшихся к нему. Хорошо еще, что здесь не было никаких женщин. Ни одной, включая и ту, из-за которой все случилось, эту маленькую, дерзкую кокетку Элизабет Фаррен. Близился час, когда в «Друри-Лейн» зажигаются огни рампы, и ей надлежит участвовать в представлении. Впрочем, она с удовольствием устроила бы представление прямо здесь. Замечательное представление. Со вздохами и рыданиями, которые исторглись бы из ее вздымающейся, умело приоткрытой и правильно освещенной груди при виде того, как два воздыхателя сходятся в смертельном поединке. Сперва она выказала бы необыкновенное мужество, а затем была бы близка к тому, чтобы лишиться чувств.