Джек и Фасолька
Шрифт:
— Здесь нечего прощать.
— Спасибо, папа. Ты помнишь мое платье? То, зеленое, которое я надевала к Сагерсен Хоп в прошлом году, с большим красным цветком впереди?
И она продолжала объяснять, как цветок был необходим в прошлом году, когда у нее совсем не было груди, но теперь необходимо снять цветок и посмотреть, что получится. Пока она продолжала подробно описывать, какие фасоны придумали они с матерью, я думал над тем, что она сказала несколькими минутами раньше, что мы еще много времени будем проводить вместе.
Я считал, что Санни Мак-Кинни убежала из-за собственного
Она тоже больше не была ребенком.
Я открыл для самого себя, что она была на грани превращения в независимую молодую женщину. Она дала понять мне, что у нее есть право решать, как проводить этот уик-энд, нисколько не заботясь о юридических тонкостях. Сопоставляя свои четырнадцать лет и всю вселенную, она убеждала меня, что мы еще много времени будем проводить вместе. Мне показалось, что, вероятно, первый раз в жизни я видел ее. Возможно, до нынешнего момента я на нее только смотрел.
— …на Круг сегодня, чтобы купить новые туфли, — говорила она, — потому что зеленые атласные, которые я носила в прошлом году, стали совсем старыми.
Я колебался какое-то мгновение, а потом сказал:
— Джоанна, я должен кое-что сказать тебе.
— Конечно, папа, а что?
Я глубоко вздохнул.
— Мы больше не встречаемся с Дейл.
Гробовое молчание на линии.
— Гм, — сказала Джоанна.
Молчание продолжалось.
— Очень жаль это слышать, папа, — сказала она наконец. — Я знаю, она много значила для тебя. — Опять молчание, и затем: — Папа, я правда должна идти, мы хотим попасть на Круг до закрытия магазинов. Я очень тебя люблю, папа, и огромное спасибо, ты не знаешь, как это важно для меня.
— Я тоже тебя люблю, детка.
— Ты уверен, что все хорошо?
— Уверен.
— Я расскажу тебе обо всем в понедельник, ладно?
— Желаю хорошо провести время, детка.
— Пока, папа, — сказала она.
Я положил трубку и несколько мгновений сидел, глядя на телефон. Конечно, я должен был позвонить Веронике, но не говорить ей, что мои планы на уик-энд изменились и теперь я был свободен. У меня был большой соблазн пригласить ее на прогулку в последнюю минуту, потому что девушка, которую я пригласил вначале, отказалась.
Я позвонил, чтобы сообщить ей последние сведения по делу о земле, которую собирался купить ее сын. Ее голос стал холодным и чужим, когда она поняла, кто звонит. Она терпеливо слушала, пока я объяснял ей, что дочь Берилла подписала отказ. Я спросил, сможет ли она прийти
Я обедал в одиночестве.
Перед едой я выпил два мартини, а за обедом полбутылки красного вина и сидел, потягивая коньяк и читая газету. Было всего восемь часов, я был одет, но мне некуда было идти. В Калузе две ежедневных газеты — «Геральд трибюн» утром и «Джорнал» после обеда. Обе они принадлежат одному и тому же владельцу, и точка зрения передовицы была одна и та же.
Фактически, кроме юмористических полос, они были точной копией одна другой. Возможно, именно поэтому владелец оставил себе дневной выпуск газеты, а утреннюю продал «Нью-Йорк таймс». После этого газета не очень изменилась, за исключением того, что теперь в ней помещали книжное обозрение, публиковавшееся раньше в «Таймс». Это означало, что многие (включая и моего компаньона Фрэнка) могли, как в «Нью-Йорк таймс», публиковать литературно-критические статьи. Я перескочил через книжное обозрение, прочитал рекламу кинофильмов и затем обратился к заметке, озаглавленной «Официальное сообщение об арестах».
«Окружные органы правопорядка Калузы сообщают о следующих арестах, произведенных в среду и в четверг», — так начиналась статья, и далее шло перечисление имен, возрастов, адресов мужчин и женщин, которые обвинялись в различных преступлениях, таких, как мелкая карманная кража, кража собственности, крупное воровство, хранение марихуаны, побои сотрудников полиции, хранение кокаина, опять крупное воровство, снова хранение марихуаны… и снова… и снова…
Калуза превращалась в маленький деловой город.
Я вышел из ресторана в половине девятого, и, когда вернулся домой, было уже темно. Еще на полпути от улицы я заметил в своей подъездной аллее красный «порше». Санни, подумал я и вспомнил, что она сказала при нашей первой встрече: «Мистер, я злобная, как дикий тигр». Видимо, прийти сюда, вместо того чтобы пойти домой к матери, было проявлением ее злобы. Потом меня осенило, что на «порше» могла приехать Вероника. Может быть, Санни в конце концов вернулась домой, и, может быть, Вероника сейчас здесь, чтобы сообщить мне хорошие новости. Я поставил «гайа» за «порше», вошел в дом через кухонную дверь и включил свет в доме и в бассейне. Потом открыл раздвижную дверь и вышел на террасу, намереваясь приветствовать или леди, или тигра.
Это была Санни, и она снова была в моем бассейне.
Но на этот раз она не была нагой. Она была одета в фиолетовое платье, которое расплылось вокруг нее как чернильное облако.
Но она не плавала.
Она лежала на дне бассейна лицом вверх.
Два полицейских водолаза с аквалангами, в масках и скафандрах спустились за телом. Не думаю, что скафандры были необходимы, так как термометр показывал температуру воды восемьдесят восемь градусов. Но вероятно, департамент полиции Калузы имеет собственный свод правил относительно одежды водолазов при извлечении мертвой двадцатитрехлетней девушки со дна плавательного бассейна.