Джек Мэггс
Шрифт:
– Теперь посмотрите на себя, – велел Констебл. – Достаточно, чтобы кошки лопнули от смеха.
Глава 7
Где-то после полуночи Джек Мэггс стал подводить итог своего первого дня в роли лакея.
К шести вечера он превратился в настоящего ливрейного лакея. Он пил свой чай, сидя у длинного стола в обществе всей прислуги. В половине восьмого он был уже готов к своему первому появлению в столовой – держал в руках супницу с горячим супом из угрей и готовился подняться с ней по лестнице.
Обувь жала ноги. Твердая как гипс прическа сжимала
Проходя через холл, он увидел скрытый гнев в своих глазах, не когда вошел в столовую, то уже выглядел как владелец бара, а не лакей; он шел мимо джентльменов с улыбкой до тех пор, пока напудренный Констебл не приказал ему на ухо свистящим шепотом:
– Не улыбаться!
Затем Эдвард Констебл, подведя новичка к столу, движением плеча заставил его обогнуть стол и подойти к стулу, где на почетном месте сидела важная персона по имени Тобиас Отс. Он и был главным гостем на этом ужине. Констебл снял крышку с супницы.
– Стойте, – прошептал он Джеку, положив крышку на доску буфета. Мэггс в это время разглядывал гостей. Он заметил, что главному гостю не более двадцати пяти лет. Он был мал ростом – почти все гости были низкорослыми, – но Отс был к тому же худощав, а его лицо, если бы не кривая улыбка, можно было бы назвать лицом херувима.
– Выше, – прошипел Констебл.
– Выше?
– Выше держите супницу.
Джек Мэггс поднял супницу. Было что-то странное в этом сборище лысых стариков с седеющими бородами, чьи носы свидетельствовали о пристрастии к бутылке с бренди. Здесь был и хозяин с зубами бедняка и жидкими волосами, зачесанными так, чтобы прикрыть лысую макушку. Все свое внимание они сосредоточили на мистере Отсе, ничем не примечательном молодом джентльмене.
По мнению Джека, он не заслуживал того, чтобы так взбудоражить воображение говорившей о нем Мерси Ларкин. Он был ловок, как жокей, одет, как уличный актер или букмекер в ярко-зеленый в сине-желтую полоску камзол. Он был непоседлив, возможно, сварлив, глаза его бегали, а руки находились в постоянном движении, словно он спешил утвердиться в своем положении и, как навигатор, отмерял расстояние, отделявшее его от стула, стола или стены. Его характер показался Джеку Мэггсу столь беспокойным, что позднее он посвятит не менее ста слов его описанию.
Отс внимательно следил за тем, как ему наливали в тарелку суп из угрей. Он поправил прибор, лежавший около тарелки. Еще раз посмотрел на меня. А затем начал рассказывать странную историю о некоем «Ловце» воришек, которого звали Партридж: он-де хвастался, что ему ничего не стоит отыскать любого человека в Англии. В данный момент он преследовал одного вора-домушника от Глостера до Боро 3 , где и арестовал его при весьма деликатных обстоятельствах.
[3]
Район Лондона.
Джек Мэггс с супницей в руках обходил стол, следуя за Констеблом, наливавшим суп в тарелки гостей. Джек невольно приглядывался к гостям и особенно к Отсу. Когда писатель убедился, что внимание гостей сосредоточено на нем одном, его постоянно двигавшиеся руки стали спокойны и он одарил аудиторию ласкающей, полной обаяния улыбкой, продолжая рассказывать свою неправдоподобную историю с уверенностью человека, привыкшего, что никто не осмелится его прервать.
Мистер Бакл трижды откладывал ложку и открывал рот, чтобы что-то сказать, и трижды ему изменяла смелость. Когда же он, наконец, заговорил, головы всех сидевших за столом повернулись в его сторону.
– Но суть в том… – мистер Бакл легким кивком поблагодарил гостей за внимание, – …что главного вы не сказали. Я прав, мистер Отс? «Ловец» воров обладал сведениями, которых не было у полиции. В этом вся суть рассказа, или я ошибаюсь?
– Это я ошибаюсь, – ответил Отс. – Я начал рассказывать, а потом понял, что не совсем прилично рассказывать такие истории в обществе мистера Хауторна.
Лысый, с черной бородой мужчина по имени Генри Хауторн, был, как успела сказать Джеку Мерси Ларкин, главным актером в «Лицее», театре мистера Бакла.
Это он благодаря своему великодушию (и себе на пользу) собрал за столом у Бакла всех этих никому неизвестных людей. Крупный, с грудью как бочка, Хауторн обладал глубоким и звучным голосом.
– О Господи, – прогудел он, намазывая хлеб маслом и тряся головой, чтобы усилить эффект своего неодобрения. – Вам еще не надоело ваше хобби, ваш конек?
– Буфет, – шепнул Констебл. – Супницу на буфет. Мэггс поставил супницу на доску буфета и взял протянутую ему Констеблом бутылку кларета.
– И чтоб ни капли мимо.
– Это так называемый животный магнетизм, – объяснял писатель джентльменам за столом, с интересом снова повернувшимся к нему. – Мой друг называет это моим хобби или коньком.
– На живодерню бы таких, – воскликнул Генри Хауторн, пододвигая Мэггсу свой стакан, чтобы тому было легче наполнить его.
– Наш «Ловец», – заявил Тобиас Отс, – не какой-нибудь жулик, как Джонатан Уайльд. Он образованный, современный человек, получающий свои сведения с помощью гипнотических пассов, – здесь он сделал руками плавные движения прямо перед недрогнувшим взглядом Хауторна. – Он сделал их перед четырьмя свидетелями после того, как их уже допросили в полиции; он ввел каждого из них в состояние гипнотического сомнамбулизма. Этот «Ловец», которого зовут Вилфред Партридж, подобным методом получил самое подробное описание подозреваемого от тех, кто считал, что едва разглядели его.
– Да, – подтвердил хозяин дома, но на этот раз так тихо, словно разговаривал сам с собой.
– Человеческий мозг, – продолжал Тобиас Отс, переводя взгляд с одного своего слушателя на другого, – это сосуд, который никогда не дает течи. Он хранит все и помнит все. И если мистер Хауторн предпочитает думать о животном магнетизме как о салонной игре, построенной на обмане, то это потому, что он не читал Вилльера или Пьюзегюра.
– А вы читали в «Морнинг кроникл» о некоем русском джентльмене? – спросил Хауторн. – Он приехал из такой дали, как Севастополь, чтобы в Лондоне поучиться гипнотизму? Читали об этом? Нет? Пишете, но не читаете. Жаль. Кое-кто подумывает использовать ваше благородное искусство для соблазна юных дев.