Джек Ричер, или Сплошные проблемы и неприятности
Шрифт:
Они устроились в номере Диксон. Портье сказал им, что здесь однажды останавливался Ди Каприо, но его бывшего присутствия ничто не выдавало. Ричер разложил семь листков в ряд на кровати и стал наблюдать за Диксон, которая наклонилась и принялась их изучать, так же как некоторые люди читают ноты или стихи.
– Главная особенность, – сказала она, – заключается в том, что здесь нет стопроцентных значений. Например, десяти из десяти или девяти из девяти.
– И что?
– На первых трех страницах
– Что это значит?
– Я не знаю. Но ни одна из страниц не заполнена до конца. Таким образом, двадцать шесть и двадцать семь имеют какое-то значение. Это сделано не случайно, а сознательно. Перед нами вовсе не длинный список чисел, который продолжается с первой страницы по седьмую. Иначе Франц записал бы их на шести страницах, а не на семи. Значит, у нас семь отдельных категорий чего-то.
– Отдельных, но похожих, – сказал Ричер. – Это последовательный ряд.
– Результаты становятся все хуже, – заметила Диксон.
– Гораздо хуже.
– И резко. Сначала они вполне приличные – и вдруг словно падают в пропасть.
– Но что это такое?
– Понятия не имею.
– Что можно измерить таким образом, периодически повторяя? – спросил Ричер.
– Думаю, что угодно. Например, умственные способности при помощи ответов на простые вопросы. Или физическое развитие при помощи заданий на координацию. Возможно, здесь зарегистрированы ошибки, и в таком случае результат становится лучше, а не хуже.
– О каких категориях идет речь? На что мы смотрим? Семь чего?
– Это и есть ключ к разгадке, – кивнула Диксон. – Первым делом нам нужно понять именно это.
– Явно не медицинские исследования. И не какие-то другие тесты. Зачем вставлять двадцать семь вопросов в середину последовательности из двадцати шести? Это разрушает логику.
Диксон пожала плечами и выпрямилась. Она сняла пиджак и бросила на стул. Подошла к окну, отодвинула выцветшую занавеску и выглянула вниз, на улицу. Потом посмотрела на горы.
– Мне нравится Лос-Анджелес, – сказала она.
– Наверное, и мне тоже, – откликнулся Ричер.
– Но Нью-Йорк я люблю больше.
– Наверное, я тоже.
– Но они классно контрастируют друг с другом.
– Наверное.
– Мы встретились при дерьмовых обстоятельствах, но я рада тебя видеть, Ричер. Очень рада.
Ричер кивнул.
– Я тоже рад тебя видеть. Мы думали, что ты погибла. Это было отвратительно.
– Можно мне тебя обнять?
– Ты хочешь меня обнять?
– Я хотела обнять вас всех, когда увидела перед офисом «Херца». Но я не стала, потому что Нигли это не понравилось бы.
– Она пожала руку Анджеле Франц. И мегере из «Новой эры».
– Это прогресс, –
– До некоторой степени, – согласился Ричер.
– Думаю, в прошлом ее изнасиловали.
– Она об этом не говорит, – сказал Ричер.
– Грустно.
– Да уж.
Карла Диксон повернулась к нему, Ричер обнял ее и крепко прижал к себе. От нее восхитительно пахло. Волосы окутывал едва уловимый запах шампуня. Ричер поднял ее в воздух и медленно закружил. Она казалась легкой, хрупкой и тоненькой. У нее была узкая спина. Кожа под черной шелковой блузкой излучала тепло. Ричер снова поставил ее на ноги, она выпрямилась и поцеловала его в щеку.
– Как же я скучала по всем вам!
– Я тоже, – сказал Ричер. – Я и сам не понимал, как сильно соскучился.
– Тебе нравится жизнь после армии? – спросила она.
– Да, очень нравится.
– А мне – нет. Но может быть, тебе лучше меня удалось перестроиться.
– Я не знаю, удалось ли мне перестроиться. И вообще что со мной происходит. Я смотрю на вас, и мне кажется, будто я еле-еле держусь на плаву. Или вообще тону. А вы все прекрасно плаваете.
– Ты действительно на мели?
– У меня практически ни гроша.
– У меня тоже, – призналась она. – Я зарабатываю триста тысяч в год и едва свожу концы с концами. Такова жизнь. Но ты в эти игры не играешь.
– Обычно меня это устраивает. Пока не приходится возвращаться в реальность. Нигли положила на мой банковский счет тысячу тридцать долларов.
– Намек на радиокод десять-тридцать? Умница.
– И чтобы я смог купить билет на самолет. Без ее денег я бы все еще добирался сюда автостопом.
– Ты бы шел пешком. Никто в здравом уме не посадит тебя в свою машину.
Ричер посмотрел на себя в старое запятнанное зеркало: шесть футов пять дюймов, двести пятьдесят фунтов, ладони огромные, точно замороженные индюшки, вздыбленные волосы, щетина на щеках, обтрепавшиеся манжеты рукавов, закатанных на предплечьях, как у чудовища Франкенштейна.
Бродяга.
«Из большой зеленой машины – и сюда!»
– Можно задать тебе вопрос? – спросила Диксон.
– Валяй.
– Я всегда хотела, чтобы мы были чем-то большим, чем просто сослуживцы.
– Кто?
– Ты и я.
– Это было утверждение, а не вопрос.
– Ты чувствовал то же самое?
– Честно?
– Пожалуйста.
– Да, то же самое.
– Так почему же мы ничего такого не делали?
– Это было бы неправильно.
– Мы игнорировали кучу других правил.
– Это разрушило бы наш отряд. Остальные завидовали бы.
– Включая Нигли?
– В определенном смысле.
– Мы могли хранить наши отношения в тайне.
– Размечталась, – усмехнулся Ричер.