Джек Ричер, или Средство убеждения (Убедительный довод)
Шрифт:
– Это уже пятый раз, – шепнула мне Коль. – И третья поездка с тех пор, как были закончены работы с оболочкой.
– Пока что все как всегда? – спросил я.
– Абсолютно.
Горовский был занят газетой минут двадцать. Я видел, что он действительно ее читает. Он внимательно изучил все разделы, кроме спорта, что показалось мне несколько странным для болельщика «Янкиз». Впрочем, я решил, что болельщику «Янкиз» вряд ли приятно читать о том, как его команду втоптали в грязь «Ориолз».
– Сейчас начнется, – вдруг шепнула мне Коль.
Оглянувшись по сторонам, Горовский вытряхнул из газеты большой
– Очень аккуратно, – заметил я.
– Это точно, – согласилась Коль. – Этот мальчик знает свое дело.
Я кивнул. Горовский держался великолепно. Он встал со скамейки не сразу. Посидел еще минут десять, читая. Наконец аккуратно сложил газету, встал, подошел к парапету и принялся снова смотреть на яхты. Затем развернулся и направился к своей машине, держа газету под мышкой.
– А теперь смотри! – воскликнула Коль.
Я увидел, как Горовский достал правой рукой из кармана брюк кусочек мела. Прошел вплотную к фонарному столбу и оставил на нем белую полоску. Уже пятую. Пять недель, пять полосок. Первые четыре в разной степени побледнели от времени соответственно прошедшему сроку. Я проследил в бинокль, как Горовский прошел на стоянку, сел в свою спортивную машину и медленно выехал на дорогу. Затем я обернулся и снова сосредоточил внимание на мусорном баке.
– И что будет дальше? – спросил я.
– Совершенно ничего. Я уже дважды наблюдала за этим. Два воскресенья. Сюда никто не придет. Ни сейчас, ни ночью.
– Когда из бака заберут мусор?
– Завтра рано утром.
– Быть может, мусорщик является посредником.
Коль покачала головой.
– Я проверяла. Мусоровоз спрессовывает в своем кузове все в один плотный кусок и уезжает прямо на мусоросжигательный завод.
– Значит, наши секретные чертежи сгорают на муниципальной помойке?
– Что ж, это достаточно безопасно.
– Быть может, в разгар ночи одна из яхт скрытно подходит к берегу.
– Тогда на ее борту должен находиться человек-невидимка.
– В таком случае, возможно, никого нет, – предположил я. – Возможно, все было обговорено заранее, но связника взяли на чем-то другом. Или он что-то заподозрил и смылся отсюда. Или заболел и умер. Быть может, схема не работает.
– Ты так думаешь?
– Если честно, нет, – признался я.
– И ты намереваешься вытащить затычку? – спросила Коль.
Я кивнул.
– У меня нет выбора. Возможно, я идиот, но все же не полный. Дело вышло из-под контроля.
– Я могу перейти к плану Б?
Я снова кивнул.
– Тащи Горовского к нам и пригрози ему расстрелом. А затем скажи, что, если он нам поможет и передаст ложные чертежи, мы проявим к нему снисхождение.
– Будет очень нелегко сделать чертежи убедительными.
– Скажи ему, пусть составит сам, – нахмурился я. – В конце концов, на кону стоит его задница.
– И жизнь его детей.
– Все это – часть родительского счастья. Это заставит Горовского пошевелить мозгами.
Некоторое время Коль молчала. Затем сказала:
– Ты по-прежнему хочешь танцевать?
– Здесь?
– До
– Хорошо, – согласился я.
Затем мы пришли к выводу, что для танцев еще слишком рано, поэтому выпили по паре кружек пива и стали ждать вечера. В баре, куда мы зашли, было темно и тесно. Повсюду дерево и кирпич. Очень милое местечко. В нем был музыкальный автомат. Мы с Коль долго стояли рядом, склонившись над ним, и выбирали первую мелодию. У нас завязался оживленный спор. Постепенно этот вопрос приобрел огромное значение. Я пытался разбираться в предложениях Коль, анализируя темп. Мы будем обниматься? Она предлагает такой танец? Или речь идет о независимых, обособленных прыжках? В конце концов мы пришли к выводу, что разрешить наш конфликт сможет только Организация Объединенных Наций, поэтому, бросив в автомат монетку, закрыли глаза и ткнули кнопку наугад. Мы попали в «Шоколадку» «Роллинг Стоунз». Замечательная композиция. Мне она всегда очень нравилась. И Коль, как оказалось, танцевала весьма неплохо. А вот я был ужасен.
Затем, запыхавшиеся, мы снова сели за столик и заказали еще пива. И вдруг до меня дошло, что сделал Горовский.
– Конверт тут ни при чем, – сказал я. – В нем ничего нет. Все дело в газете. Чертежи в газете. В спортивном разделе. Горовский в него даже не заглянул. А конверт – это лишь отвлекающий маневр на случай слежки. Горовского прекрасно проинструктировали. Газету он бросит в другой мусорный бак, позже. После того как сделает отметку мелом. Вероятно, выезжая со стоянки.
– Проклятье! – выругалась Коль. – Я потеряла впустую пять недель.
– И кто-то получил три настоящих чертежа.
– Это один из нас, – сказала она. – Военная разведка, ЦРУ или ФБР. Такое мог придумать только профессионал.
Газета, а не конверт. Десять лет спустя я лежал на кровати в особняке на побережье штата Мэн и вспоминал танцующую Доминик Коль и типа по фамилии Горовский, который медленно и тщательно складывал газету, глядя на мачты сотен яхт у причала. Газета, а не конверт. Почему-то мне казалось, что это замечание очень важно и сейчас. Это, а не то. Затем я подумал о горничной, спрятавшей мой сверток под полом в багажнике «сааба». Больше она там ничего не прятала, иначе Бек обнаружил бы это и добавил к своей коллекции улик обвинения. Но обивка салона старая, местами отстает. Если бы я был человеком, способным спрятать пистолет под запасным колесом, возможно, я бы спрятал бумаги под обивкой салона. Правда, еще нужно было бы, чтобы я был человеком, который делает заметки и хранит их.
Соскочив с кровати, я подошел к окну. День заканчивался. Приближалась ночная темень. День номер четырнадцать, пятница, практически завершился. Я спустился вниз, размышляя о «саабе». В коридоре мне встретился Бек. Он торопился. Был чем-то озабочен. Войдя на кухню, он снял трубку телефона. Послушал, затем протянул мне.
– Все телефоны молчат, – объявил Бек.
Приложив трубку к уху, я стал слушать. В ней не было ничего. Ни непрерывного гудка, ни хриплого шипения открытых контактов. Только тупая инертная тишина и стук крови у меня в висках. С таким же успехом можно было прикладывать к уху морскую ракушку.