Джек в Австралии. Рассказы
Шрифт:
Размышления об этом сводили его с ума. Он должен был разыскать Казу. Мысль об этом не давала ему покоя. Он побрел к одному из сараев. Кто-то тайком прикатил туда бочонок пива. Он знал, что мужчины сидят там и пьют.
— Хочешь кружку, парень?
— Спасибо!
Он уселся на ящик у двери и выпил теплого пива. Голова его поникла. Он сознавал, что уже почти засыпает. Казу вынырнул из темноты без куртки, без шапки, с расстегнутой рубашкой и потребовал пива. Казу захотелось пить, его мучила жажда. Как можно затевать ссору с человеком, жаждущим пива? Джек свалился на пол и заснул мертвым сном.
ГЛАВА X
Предвестники
Но
Теперь же он был лишен его; это его беспокоило и огорчало. Над ним нависли жаркие, безумно жаркие январские дни со множеством мух и москитов. Работа шла беспрерывная — тяжелая фермерская работа. Приходилось потеть весь день. Это было как во сне. Старой английской бодрости оставалось все меньше и меньше. Иногда казалось, что даже душа начинает таять. Всякий, кто побывал в тропиках, знает это.
Обычно Джек был так занят работой, что ни о чем другом думать не мог. Он был до такой степени измучен жарой, что был не в состоянии думать даже о Монике и Казу. Только в воскресные дни он пробуждался от своей дремоты. Но в такие дни все было как-то странно, необычно и немного страшно.
Па вернулся к жатве домой, но с сердцем его было не лучше, и страшное, грозовое облако висело над ним. А про бабушку говорили, что она сдает. Бабушка, как это ни странно, была высшим божеством в доме. До сих пор дух ее царил над всем. И вот она начала сдавать. Она обожала Ленни, но он боялся ее.
В воскресные дни шла общая дружная, семейная жизнь. Было установлено, что поочередно кто-нибудь вставал вовремя и приготовлял завтрак, а все остальные продолжали лежать и наслаждались необходимым отдыхом. Тот, чей черед наступал, вскакивал с рассветом, натягивал на себя рубашку и штаны и разводил «вечный» огонь, с помощью нескольких веток и вдыхал запах горящего эвкалипта. Наполнял почерневший котел водой и ставил на огонь. Затем шел умываться, после чего нарезал хлеб для бутербродов: маленькие ломтики для бабушки, средние — для верхних обитателей и огромные кусища для общей спальни. Окончив, заваривал, чай и созывал всех, когда он был налит. Одна из девочек, накинув на рубашку халат и закрутив в узел волосы, появлялась босиком и несла поднос к бабушке и наверх. Это был предварительный завтрак. Воскресная роскошь. Чай в постели. Немного позднее раздавался крик мальчиков, требующих себе чистые рубашки и полотенца, и женщины подымались на их зов. Начиналась стрижка волос и ногтей, пришивание пуговиц, — все под наблюдением Ma. Потом бежали к пруду купаться, после чего все, чистенькие и приодетые собирались в гостиную слушать чтение Библии.
Семейная Библия хранилась в гостиной, в тепле, завернутая в вязаный шерстяной платок. Было строжайше запрещено что бы то ни было класть на нее. Дети с суеверным страхом подчинялись этому приказанию. Каждое воскресенье Ленни, Веньямин своего отца Якова, торжественно приносил Библию и клал ее на стол перед отцом. Бабушка появлялась в чепце и с палкой и усаживалась в кресле у окна. Миссис Эллис и дети сидели, как святые, с молитвенно сложенными руками. Мистер Эллис вытирал очки, откашливался и начинал чтение заунывным, как шарманка, голосом. Никто, кроме миссис Эллис, не глядел на него. Тик-так, били часы. Это была маленькая вечность.
Джек, как благовоспитанный племянник своих теток, довольно хорошо знал Библию. Он против нее ничего не имел. Наоборот. Но он никогда не мог соединить в своем понятии Библию с христианством — христианством его теток и духовенства. Он не знал, что делать с христианством, и попросту отбросил его. Но Библия служила основой его сознания.
Бабушка слушала всегда одинаково, опираясь на палку и глядя в сторону, как будто не признавая своего толстого багроволицего сына Якова истинным носителем слова Божия. Его манера читать раздражала ее.
Джек украдкой следил за бабушкой. В былые годы она, наверно, была такая же, как Моника. Ее белоснежный кружевной чепец украшали лиловые бантики. Лицо было точно из слоновой кости, а нос такой же тонкий, как у Моники.
«Как невыразимо ужасно быть такой старой!» — думал Джек. Никто не знал о чем она думала. Но наверно о мрачных, таинственных, потусторонних вещах.
Воскресенье было полно странных, немного жутких впечатлений о жизни и смерти.
После чтения мальчики испарялись и пропадали во дворе, в конюшнях. Либо уходили с ружьем в дикие заросли.
Затем наступал обильный воскресный обед, за которым все наедались до одури.
Однажды в воскресенье Джек вернулся к чаю на час раньше срока. Бабушка сидела в темной столовой перед камином. Ей необходим был постоянный огонь, на который она любила смотреть. Это было для нее равносильно жизни.
— Поди-ка сюда, Джек Грант! — сказала она слабым, но повелительным голосом. — Слышал ли ты, что мистер Джордж заставил моего сына, когда тот был в Перте, пообещать ему написать свое завещание?
— Нет, сударыня, — живо ответил Джек.
— Можешь быть уверенным, что он этого не исполнил, даже если и обещал. Никогда за всю свою жизнь он не подписал ничего, кроме своего брачного свидетельства. Да и того он не подписал бы без меня. Садись-ка сюда!
Джек сел на краешек стула. Душа у него ушла в пятки.
— Я говорила тебе, что вышла бы замуж за твоего деда, если бы он не был уже женат. Хотела бы я знать, какой бы ты был тогда. Впрочем, ладно и так, он и глядеть на меня перестал с тех пор, как отнял у меня ногу. Подойди-ка на минуту поближе! — Джек встал и подошел к ней. Она погладила его по шее своей сухой, старческой рукой.
— Да, — промолвила она, — это действительно его кости! А мои кости у Моники! Не стой, мальчик, садись!
Джек уселся, в высшей степени недовольный.
— Что же, — продолжала старуха, — мне со стариком Эллисом жилось неплохо. Жаловаться не на что. Но у тебя глаза твоего деда-англичанина. Лучше, если бы были мои! Его кости, его чудесные кости и мои глаза! Послушай! — сказала она внезапно таинственным шепотом, — ты должен сделать кое-что для меня! Ты ведь любишь Ленни? Я тоже люблю его. И хочу помочь ему. Я отложила для него чулок, — прошипела она, — впрочем, это не чулок, а жестянка, но это безразлично. Она там! — Бабушка указала палкой на огромный, черный камин. Понимаешь?