Джекпот
Шрифт:
Дальше доктора за дело берутся. Вводят, что обещали, через пах, боли нет, без наркоза делают, он и не надобен – катетер тонюсенький. Грудь под рентгеновским аппаратом, изображение на экран монитора выводится с увеличением раз в шесть, наверное. Само сердце вроде и не видно, насквозь просвечивается. Вдруг тепло становится внутри – побежала жидкость; странное ощущение, ни с чем не сравнимое, так, наверное, кровь по жилам течет, если подогреть. Врач, который катетер вставлял, вроде как что-то продергивает сквозь него. Почти не чувствуется, во всяком случае, боли никакой. Это глазом еле заметный щуп, Костя знает: он с кровью по артериям доставлен к сердцу и сейчас покажет полную картину. Интересно наблюдать на мониторе, как
На мониторе компьютера циферки бегут, в них-то сейчас самое главное, Костя вглядывается, понять пытается.
Хорошо, когда же стент ставить начнут, пружинку то есть? Вводят такую пружинку в артерию сердечную в том месте, где забита она бляшками холестериновыми, раскрывается пружинка, расширяет артерию – и снова идет кровь. Фридман не торопится, тихо разговаривает о чем-то с коллегами, Косте не слышно. Еще минут десять проходит, отключают его от аппаратуры, вынимают катетер, сестры датчики отлепляют. А стент?
– Не будем ставить. Главные артерии ваши, мистер Ситников, забиты так, что стенты поставить невозможно: риск большой и эффекта не даст, – говорит Фридман все с той же улыбкой, точно приятную новость сообщает. И дальше уже по-человечески: – Для нас полная неожиданность, мы не думали, что настолько сильно забиты. Вы ведь говорили врачам нашим, что раньше болей не было, одышка небольшая, и все, и вы еще сравнительно молоды… Оказалось, одна артерия на все сто процентов забита, две другие – на девяносто два. Тут мы бессильны.
– Что же делать?
– Оперироваться. Иного выхода нет.
В палате Дина ждет его не одна – с Машей. Веселенькая история… Ввозят Костю на каталке, оживленный разговор между дамами прекращается. Вид у них слегка возбужденный: знакомы прежде не были, Маша о Костиной дочери, понятное дело, наслышана, та о любовнице его не знает. Теперь познакомились. Когда Костя телефон Машин оставлял для контакта, не подумал о последствиях. Не до того было. С другой стороны, почему скрывать надо? Незачем скрывать. О чем уж они говорили в его отсутствие, можно догадываться только. Надо полагать, меньше всего Дину волнуют взаимоотношения отца с этой коротко стриженной, в рыжизну, как ее там зовут… Две красавицы сшиблись, с объекта внимания, с Кости то есть, друг на друга переключаются: как побольнее уязвить, из равновесия выбить, без грубостей открытых, хамства, деликатно и ядовито, как только женщины умеют.
Маша наклоняется и без стеснения целует Костю – своего рода вызов. Дина принимает его, за ней не заржавеет:
– Ладно, нежности потом, что доктора говорят?
– Ничего утешительного, резаться придется.
– То есть как? – дамы в один голос.
– А вот так, – и пересказывает Фридмана.
У Дины шок. Сидит бледная, пальцы сцепив до побеления костяшек. Но подколоть Машу, а заодно и отца, даже в этой ситуации не упускает возможность.
– Поворкуйте, голуби, а я пойду на службу звонить, попрошу еще day off (отгул). Я у тебя, папа, остановлюсь, не мотаться же взад-вперед.
Выходит из палаты, Маша садится ближе, берет левую Костину руку в ладони.
– Когда же это случилось? – И почти шепотом: – Сразу после того, как мы… – не договаривает.
– До того.
– Как «до того»? Ты с ума сошел!
– Не сошел.
– Нет, правда?! – глядит с ужасом и восхищением. – Ты же мог…
– Не помер же, как видишь.
О господи… Мне позвонили из госпиталя, я ушам не поверила. Ты же вчера был в полном порядке!
– Спасибо на добром слове.
Перестань ерничать.
Входит Дина и с ней русский доктор-кардиолог, которому Костя вверен.
– Я завтра забегу, – прощается Маша и снова целует Костю.
Два дня до пятницы, когда состоится операция, пролетают для него незаметно.
В палате Костя один не остается: Дина постоянно рядом, навещают его друг-редактор (он по своим каналам навел справки и поддерживает Костино решение – только Вайншток, и никто другой), Леня из Квинса и, неожиданно, супервайзер Бен и Элла. Дина не просекает Эллу, та сама скромность – «коллега по работе», никаких поцелуев, поглаживания рук. Зато Элла, в свою очередь, безошибочно вычисляет Машу, забежавшую ненадолго. Маша же на нее ноль внимания – сосредоточена целиком на Дине. Раскланивается с ней, точно лучшая подруга, едва не целует. И впрямь, если женщина симпатизирует другой женщине, она с ней сердечна, если ненавидит – сердечна вдвойне. Вдвоем подолгу сидят у постели, никто не хочет уступать, негласное соревнование, борьба за влияние. Костю смешливое настроение одолевает, и при всем честном народе, включая Даниила, Леню и, разумеется, трех дам, коим все и предназначается, выдает он фразу, которую потом посчитает, и не без оснований, лучшей своей шуткой в жизни:
– Девочки, вы такие красивые, милые, нежные – у меня ощущение, будто я уже в раю.
На хохот сбегаются врачи и медсестры чуть ли не со всего отделения. Здесь так отродясь не веселились.
К смельчакам и отважным духом Костя себя не относит. Да и не было прежде проверки настоящей смелости и отваги. Но почему-то страха перед операцией не испытывает. Никакого страха. Наверное, потому, что только сейчас до него доходит: жил он смертником, а улетел бы в Лас-Вегас, там бы и кончился. Или по дороге, в самолете. Это ему Вайншток сказал. «Вы – счастливец, Бог вас спас. С такими засоренными артериями не избежать вам обширного инфаркта. В любой момент. И хирурги бессильны окажутся. Могут не успеть. Так что выбора нет…» Коль так, радоваться надо, а не печалиться. Не он первый, не он последний, миллиону человек в Америке ежегодно бэйпасы (шунты. – Авт.) делают. И все живут… Два процента брака всего, в основном скрытые инсульты во время операции. Как дальше сложится? Как бы ни сложилось, главное – живой.
Единственное огорчение – Маша. Говорит, не сможет навестить после операции, вынуждена уехать в Канаду. С кем? Отводит глаза. Значит, опять Андрей.
Вечером в четверг приходит сотрудник госпиталя, мексиканец, брить наголо все тело. Грудь, ноги, ну и прочее. Вспоминает Костя историю своего московского приятеля из «почтового ящика», в одном отделе работали. Того аппендицит прихватил, отвезли по «скорой» в Склиф, назначили операцию, нянечка помазок и бритву принесла – брейся. Это вам не Америка, держать специального парикмахера в голову бы никому не пришло. Сделал приятель, что требовалось, положили его на стол, хирург смотрит и глазам не верит: почему вы не побрились? Как – не побрился? – и проводит по щекам. Ржачка началась, операцию на час отложили. В Костином случае все как надо.