Дженнифер Винкелман
Шрифт:
– ...похожий на орган собора Парижской Богоматери или Реймского собора, у меня было чувство, что это я французская органистка Мари-Клер Ален, заставлявшая дрожать своды...
Ее голос прервался.
– ...Заставлявшая дрожать своды...
– тихим голосом повторила она.
Окунувшись в хаос разнообразных мыслей, я одевалась. По привычке перед зеркалом тщательно прошлась по волосам щеткой, затем расческой, и в воздухе снова распространился запах парикмахерской.
Я не берусь утверждать, что видела тогда в отражении утренних лучей женщину в здравом уме. Я смотрела на себя не отрываясь в зеркало, и единственная только мысль с усиливающимся беспокойством и страхом овладевала мной: пройдет всего неделя, одна короткая неделя, и она уедет! Ах, ведь каждый из нас, хотя бы раз в жизни сделал открытие, придя к выводу, что
Я поспешила сесть за руль. Лучше бы я этого не делала! Миновав шлагбаумы, я увидела, что центр городка обнесен красно-белыми табличками, и на улице Влитлаан яблоку негде упасть из-за припаркованных автомобилей - в этот день работал рынок. Негодуя, я свернула за угол, поехала сквозь толпу людей, похожих на беженцев, они мелькали со своими яблоками, свитерами, старыми журнальными столиками, матрасами, кастрюлями и сковородками. Больше получаса понадобилось мне, чтобы добраться в объезд до окрестностей Эрфгоойерстраат, где я смогла наконец припарковаться, не имея особой надежды на то, что мне повезет.
Конечно же, ее не оказалось дома. Я стояла перед входом и слышала, как умирает где-то в глубине жилища звонок. Не зная, как поступить, я сделала шаг назад и посмотрела вверх. Старинные особняки внутри отлично реконструированы. Я знаю, что трех-четырехкомнатные квартиры имеют роскошные ванные и балконы, выходящие на южную сторону. По утрам, в собственной тени и в тени огромных каштанов, от которых их отделяет лишь узкая полоска тротуара, фронтоны домов выглядят неприветливо. Она жила на втором этаже.
В соседнем доме распахнулось окно. Седой старик в домашней пижаме фиолетового цвета немного погромыхал щеколдой и тихонько окликнул меня.
– Вы пришли к Винкельманам?
– Да.
– Они на базаре.
Я ушла. Оставив машину на прежнем месте, я пошла пешком, потом свернула направо, налево и в мгновение ока оказалась между палатками. Я сразу заметила ее. Маленькая, светловолосая, слегка подпрыгивающей походкой она шла в мою сторону в толпе других покупателей, двигавшихся вдоль выставленного изобилия рыбы, раков и съедобных моллюсков, в веселом расположении духа и, как всегда, за руку со своей дочерью.
Я остановилась. Расплылась в улыбке. Полностью уверенная в своем праве. Но что вдруг произошло? Когда она сообразила, что на ее пути возникло препятствие, и подняла глаза - я заметила: и меня узнала, открыла рот, сделала глубокий вдох, словно собиралась крикнуть и вдруг резко развернулась вместе с дочкой и со всеми своими покупками. Прошло несколько секунд, прежде чем я поняла, что значит ее удаляющаяся спина. Я двинулась следом за ней.
Она покупала яблоки, вафли со сладкой начинкой, детские тапочки... Она абсолютно никуда не спешила, и мое присутствие, всего в десяти метрах поодаль, ее ничуть не подгоняло, она брала в руки тапочки, осматривала их подошвы, наклонялась, давая ребенку пальчиком потрогать голубые помпончики, платила деньги, в то время как я не сводила с нее внимательного взгляда. Ах! Кто знает, может быть, она уже совладала с приступом раздражения и наконец поняла, что все в порядке, что намерения у меня самые добрые, кто знает, может, ей даже нравилась та незримая ниточка, длиной в десять метров, которая протянулась через разделявшую нас пропасть. Я решилась на следующую импровизацию. Сама купила детские тапочки, а потом еще виноград, сыр, орехи... глядя на те же самые весы, я кивала и перебрасывалась шуточками с теми же самыми продавцами, что и она. Мы завершили свой рейд возле последних рыночных прилавков. С неутихающей силой бьющий фонтан, стоянка велосипедов и кафе, где один раз в неделю сдвигают столы и приносят дополнительные стулья. В нем она и исчезла вместе с ребенком, проскользнув в дверь, которую один раз в неделю оставляют на целый день открытой.
Я заказала кофе и удивленно огляделась по сторонам. Куда они подевались? В кафе было полно публики, по большей части мамы с детьми, крупные, волевые мамаши, они сидели, разговаривая и смеясь, довольные своими покупками, заказав для детей по куску яблочного торта. Сквозь ресницы я рассматривала эти бессмертные типажи мамаш и мучалась вопросом, куда делись те двое.
Дверь туалета отворилась. Появилась Дженнифер Винкелман вместе с маленькой девочкой. Оглядевшись вокруг, она меня сразу заметила, но не поздоровалась и не улыбнулась. Она усадила ребенка
"Дженнифер!
– писала я в тот же день.
– Если ты думаешь, что мы чужие, ты очень сильно ошибаешься. Разве мне не знакомо здание на Корте Бейстенмаркт, с его залом, сводчатыми окнами и органом? Вечер за вечером ты сидела там на деревянной скамейке, стараясь удержать равновесие, твои пальцы были на клавиатуре, ноги - на педали. Да, именно тогда, когда ты старалась не потерять равновесие, когда глаза твои не отрываясь смотрели на ярко освещенные черные ноты, на знаки пауз и тактовые черты, твоя территория расширялась до чудовищных размеров! Разве мне не знаком собор Парижской Богоматери, Реймский собор и знаменитая органистка Мари-Клер Ален? Я рассказала тебе, что присутствовала на балу на море в вечернем платье цвета слоновой кости, из тафты. Теперь мне вспомнилось кое-что еще. Я была совсем маленькая, мои родители были еще живы, и однажды летом у наших соседей гостила девочка со сломанной ногой. Девочка все время лежала в саду, на диване, застланном белыми простынями, края которых спускались до самой травы. Я каждый день ходила к ней, зачарованная всей этой сверкающей на солнце белизной, необычностью этой девочки, отмытой до блеска и избалованной, из-за этой ее болезни. Светлые косы, блокнот для набросков с ослепительными страницами, который она держала на коленях, и вдруг такое: толстая гипсовая нога, которую однажды, в своей необузданной ревности и любви, я пнула что было силы. Ты начала как идиотка вопить.
Когда во вторник по-прежнему не было ни ответа ни привета, я снова подошла к телефону. Я столкнулась с неразрешимой загадкой. Я же вовремя опустила письмо в почтовый ящик, подчеркнув свое имя и обведя свой номер телефона, почему же она молчала? Прошло немало времени, прежде чем на том конце взяли трубку. Я нетерпеливо притоптывала ногой по полу и физически чувствовала, как зовет ее мой звонок.
И действительно, сигнал был услышан. Какое-то эхо, молчание и наконец, вся похолодев, я услышала незнакомый голос!
– Алло?
Вначале я даже ничего не смогла ответить. Низкий любезный мужской голос озадачил меня.
– Я звоню Дженнифер Винкелман, - вымолвила я.
– Ее нет.
– Как так нет?
– Я не сдержалась.
– Она ушла в турагентство...
– Голос был исключительно доброжелательный. Может быть, она вам перезвонит?
Вероятно, меня больше всего поразил иностранный акцент, с которым говорил этот человек. Кто это, кто это мог быть? Не ее муж, уж точно, не этот таинственный дирижер из Лондона. Диковинные, ни на что не похожие модуляции голоса этого человека давали ощущение, что я сейчас говорю с необыкновенно добрым и беззащитным существом. Я запросто сообщила ему, что Дженнифер Винкелман знаю с детства и что какое-то общее воспоминание хранится в моем сознании, но оно скрыто где-то очень глубоко в моих самых сокровенных мечтах, красивое, круглое и свежее как пузырек воздуха.
– У вас есть под рукой ручка?
– наконец решительно спросила я.
Тщательно по буквам я продиктовала свое имя. Он каждую повторял за мной. Ну, конечно же, она должна мне перезвонить, самое позднее сегодня вечером.
Красные машины. Одетые в синее и желтое дети. Фиолетовые осенние астры. Я побродила по улицам и вскоре очутилась неподалеку от ее квартиры. На тротуаре спала собака. Проезжающий мимо на велосипеде подросток выкрикнул грубое ругательство. Я сделала вдох, не особенно огорчившись. Моим настроением владела беззаботность, которая охватывает, когда ты знаешь: что бы ни происходило в жизни, это касается только тебя одной. А кого же еще? В самом деле это не повод для печали. С какой стати? Когда я подходила к ее дому, я заметила, что входная дверь приоткрыта. Меня это не удивило, скорее я усмотрела в этом хороший знак. Случайностью это быть не может, с благодарностью подумала я, пускай мой телефон опять целый день молчит, зато дверь ее дома для меня широко открыта. Я чуть-чуть толкнула дверь из лакированного дерева и вошла в вестибюль.