Джентльмены чужих писем не читают
Шрифт:
Глава 32. Судьба играет в подлянку
Приказ из Центра был недвусмыслен и разночтений не предполагал: активизировать агента 4F-056-012 в течение недели, систему связи перевести на ежедневную, проверить вокруг него безопасность, об исполнении доложить. Вот тебе и позабыли господа начальнички про Ваньку-Сексмашину…
Значит, что-то и впрямь там такое творят папаша Ореза со своей дочуркой-застрельщицей, что-то жутко хитрое и таинственное, о чём уже пронюхали в заокеанских верхах и решили засунуть туда хитрый рыжий нос по самую верхнюю губу… Значит, не подвела старого Бурлака его интуиция…
А может, и не пронюхали ничего. Может, это какой-нибудь штабной делает видимость активной деятельности. А что? Сидит на Хорошевке
Так ли оно, иначе ли, а приговор парню подписали. Единственное, что он теперь сможет – уйти с пользой.
Бурлак вздохнул, потянулся – грузное тело болезненно отозвалось – и нажал два раза кнопку селектора.
Дверь пакгауза бесшумно открылась, на пороге вырос Гришка.
– Коньяк и две рюмки, – сказал Бурлак пятому шифровальщику. – И Машкова ко мне. Машков уйдет – Мещерякова позовёшь.
Гришка исчез, чтобы через полминуты материализоваться с подносом, на котором выстроились: бутылка “Ахтамара” (настоящего), раскрытая пачка крекера, блюдце с тонко нарезанным салом, две пузатых рюмки, изящная позолоченная вилочка, салфетки. Вторую вилочку Гришка не присовокупил – сало только для Бати, Машкову не по чину полковничьего коньячевского салом зажирать, а сучонку, пожалуй что, и вовсе в этом кабинете не нальют. Бурлак сам наполнил свою рюмку, сделал большой глоток, отставил коньяк в сторону, откинулся в кресле, закрыл глаза. В желудке возникла теплая блямба, оттуда начало растекаться приятное по всему телу: в ноги, в руки, в тяжёлую с утра голову. Как только стану тут паханом – заведу “жакузи”, подумал Бурлак. И массажисток. Перееду в Коста-Рику, поселюсь на берегу океана. С утра буду принимать стакан очищенной, потом – здоровьем заниматься, потом уже – всем остальным говном. И доживу, блин, до девяноста! Назло врагам.
Вежливо постучавшись, вошёл капитан Машков.
– Садись, Володя, – Бурлак кивнул ему на кресло по другую сторону стола. – Как дела?
– Отлично! – сказал Машков и присел на краешек стула.
– Налей себе на два пальца, – Бурлак кивнул на бутылку.
Машков налил – ровно на два пальца.
– Так как дела, Володя?
– Идут, Владимир Николаевич!
– Ну, добре. Твоё здоровье.
Они чокнулись и выпили.
– Хороший коньяк, – со знанием дела сказал Машков, поставив рюмку.
– Из старых запасов…
В пакгаузе повисла неловкая пауза. Закурить бы, подумал Бурлак. Да ведь броил хрен знает когда. Сидим как два эндиота… А то ведь что может быть естественней, чем когда двое мужчин молча курят крепкий табак, вслушиваются в поток бегущих мыслей, смакуют спиртное мелкими глотками…
– Налей-ка ещё по одной себе и мне, – сказал он.
Машков налил.
Ладно, пощажу я тебя, решил Бурлак. Пока. Пощажу. Я не зверь.
– Завтра поедешь в Таско, – сказал Бурлак, внимательно глядя в свою рюмку. – Там уже Андроныч сидит, – Машков кивнул. – Он, вроде, определил, где у этих негров новая дача…
Машков поставил невыпитую рюмку на стол, сложил руки на коленях и изобразил крайнюю степень внимания к словам руководства.
– Туда завтра же 4F-056-012 подъедет, – продолжал Бурлак. – Надо поставить там какое-нибудь наблюдение. Прослушку, камеру. Ставить будет 4F-056-012. Ты его будешь только инструктировать и страховать… по возможности. Так, чтобы самому ни в коем случае не засветиться! Понял?..
Машков понял. Строгое внимание в его глазах сменилось мимолётной растерянностью, потом – не менее мимолетной благодарностью к Бате, который намеренно выводил его из-под огня, потом опять растерянностью. Лезть в убежище террористов и ставить его на прослушку – это был, без преувеличения, вполне смертельный номер. Неизвестно, что там за “дача”, как назвал её Бурлак, но подступы к ней могут охраняться, могут быть заминированы. Не исключён также вариант, что за ними присматривает местная служба безопасности. А то и не местная. Встретив там МОССАД или ЦРУ, Машков бы ничуть не удивился. После последних событий он даже не удивился бы, нарвавшись там на “дядьков”, то есть на Службу внешней разведки. Словом, как ни крути, а шансов залезть в волчье логово и вернуться домой с целой шкурой судьба сулила бы смельчаку ничтожно мало. Сулила бы – если бы смельчака не назначили командиром. А место командира – где, как Чапай объяснял? Позади, за лихим конём.
– Системы получи у Финогена, – сказал Бурлак. – Микрофоны, камеру и кампутерную барабаху – если у них там кампутер имеется. Пускай Финоген все объяснит. Андроныч и 4F-056-012 пускай там садятся на стационар – неделю, как минимум, будем их кнокать. Ты, если всё гладко пройдет, как отруководишь – дай знать, и задержись там на сутки-другие. Если материал какой уже пойдет – мне привезёшь. А в дальнейшем лучше подбери курьера. Чтобы раз в два дня мотался туда-сюда. Денег дам сколько надо. С курьером лично ты будешь на связи. Всё ясно?
– Все! – Машков резко поднялся.
– Погоди ты! Куда вскочил! Сядь, мы ещё коньяк не допили.
Машков послушно сел.
– Ты ведь не всё спросил, что хотел, а?
– Так точно… – Машков уставился в пол и упорно не поднимал глаз на Батю, который, напротив, так и сверлил его тяжёлым взглядом из-под косматых бровей..
– Ну и спроси, пока не поздно…
– Так… – Машков усмехнулся, но усмешка вышла какая-то кривая и неискренняя. – Что спрашивать-то, если вы и сами знаете, о чём вопрос. Уж и ответили бы…
– Подыми глаза, – тихо сказал Бурлак.
Машков подчинился. Вид у него был растерянный, даже пробор светлых волос как-то растрепался, и бравый капитан ГРУ уже был похож не на бравого капитана, а на нахохлившегося воробья, которому юные пионеры ни за что ни про что запердолили под хвост алюминиевой пулькой из рогатки.
– Операцию, сынок, выполнять любой ценой! – сказал Бурлак.
– Разрешите идти? – сухо спросил Машков.
– Не разрешаю, – сказал Бурлак, не повышая тона. – Не разрешаю. Ну-ка, смотри мне в глаза. Ты что тут, барбос, комедию передо мной ломаешь? Кровушки чужой пожалел? Гуманистом, что ли, заделался, говна кусок?.. Отвечай, падла, когда тебя спрашивают!
Батя грохнул кулаком по столу и стал ждать ответа. Вот он, момент истины, подумалось ему. Если ты мне скажешь сейчас, что никак нет, мол, не заделался гуманистом, и кровушки чужой расход замерять не собирался, каблуками щёлкнешь и отправишься выполнять, тогда ты мне не нужен, сынок. Сто лет ты мне не нужен ни в качестве пикадора, ни в качестве ковёрного. Ты меня, сынок, сдашь с потрохами, как только дойдёт до тебя, что работаю я не на военную разведку, а на себя лично. Потому что твой ответ будет означать, что система уже перемолола тебя, перемолотила, все человеческие органы от тебя отчленила, сотворила из тебя железного пидора в гнойной каске со звездой с оловянными глазами, и всё, что в волчью нашу концепцию охраны священных рубежей не вписывается – подлежит немедленному искоренению дежурной бригадой ликвидаторов из числа вышестоящих товарищей… Или наоборот: может, ты слишком оволчился, так оволчился, что стал волчарой в квадрате, что позволишь мне вместе с тобой выскочить из Системы, а там улучишь удобный момент и сожрёшь меня, сам заделавшись вожаком, в стае, которую я соберу. Нет, сынок, не выйдет, в стае только один вожак, только один волк в зверинце может быть, а в соратники мне на переходном этапе человек нужен, человек…