Джентльмены
Шрифт:
Мысли о В. С. были подобны фантазиям о незнакомом брате. В одной стране, в одном городе с Генри проживал человек, с которым его объединяла одна кровь — общая с Мод кровь. Это был человек, который точно так же встречался с Мод, говорил о нем, возможно, так же ревновал, но которого Генри ни разу не видел.
Генри носил рубашки с инициалами «B. C.», вышитыми на воротнике под фирменной этикеткой. Генри относил в ломбард вещи В. С. и безбедно существовал на вырученные деньги. Мод утверждала, что ни он, ни B. C. не достаточно совершенны для нее. Она нуждалась в них обоих.
В начале зимы шестьдесят второго года, когда в Алжире наступил
Благородные вернисажи сопровождались красным вином, закуской и скептическими комментариями Мод, ибо в те времена в чести был лишь Поллок, а шведские эпигоны не могли придумать ничего лучше — так считала Мод. Генри- искусствоведпитал слабость к современному искусству и не мог понять, почему Мод с таким рвением стремится к чему-то новому. Так начиналась ссора, которая могла перерасти в настоящий скандал — к большому удовольствию художников и к еще большему неудовольствию владельцев галерей, которых в первую очередь заботило спокойствие платежеспособной публики. Случалось даже, что Мод бросала в своего юного любовника бокалы и прочую посуду, ибо в сущности за выпадами Генри скрывалось не что иное, как ревность. Он считал, что Мод красуется на публике, демонстрируя свои прелести, и это утверждение не было лишено истины, что подхлестывало Генри в аргументации. Его стремление доказать свою близость к современному искусству было обусловлено желанием найти равного себе истинного Творца, способного любить женщину более глубоко и серьезно, чем состоятельные бизнесмены, колесящие по свету и не подпускающие к себе своих содержанок слишком близко. Мод прекрасно понимала, что Генри имеет в виду, а также сознавала: те стервятники, что кружатся над любым вернисажем, охотясь за оливками и новыми впечатлениями, тоже понимают, о чем идет речь.
После такой сцены Генри обычно выбегал на заснеженную улицу, падал в сугроб и лежал там, дожидаясь Милости Мод, которая должна была, простив его, спасти от верной смерти или, по крайней мере, верного воспаления легких, отвезти домой, сварить бульон и уложить в постель своего артиста, пианиста и искусствоведа, чтобы окончательно помириться с ним к утру.
Наступила весна, Лили Берглюнд пела: «Когда весна, тебе семнадцать, во всем так сложно разобраться», и Генри неплохо разбирался в Настоящем Искусстве и Настоящем Джазе, но из рук вон плохо — в Настоящей Любви. Как обманутая девушка из песенки, он в одночасье лишился детской невинности, которая защищала его от обвинений и ответственности. Еще пара лет — и отрочество должно было остаться позади, а Генри уже считал себя совершенно взрослым мужчиной.
В апреле Генри вызвали на призывную комиссию. Поскольку Генри отличался безупречной физической формой и отнюдь не страдал слабоумием, он и командование сошлись во мнении, что все эти качества вполне могут быть использованы в пехотных подразделениях.
В тот памятный вечер Генри позвонил Мод, приглашая ее поужинать: запах весны и приподнятое настроение делали его еще более, чем обычно, похожим на Свена Дуву. [27] Он встречался с Мод ровно год, и это следовало отметить со всей торжественностью.
27
Герой поэмы И. Л. Рунеберга «Свен Дува», не отличавшийся особым умом, но проявивший в бою отчаянную храбрость.
Мод уже вернулась с работы. Она требовала, чтобы Генри зашел к ней, она должна была рассказать ему что-то важное. Ее тон казался серьезным, решительным и взывал к безотлагательной беседе. Генри надеялся, что она всерьез задумалась над его предложением обменяться кольцами и поняла, что надо использовать шанс и соглашаться. Это было бы идеальным подарком на годовщину знакомства.
Мод открыла с серьезным видом. Она казалась сдержанной, как после слез. Генри повесил пальто на вешалку, которая тут же наклонилась к стене. Он достал из кармана пакетик соленой лакрицы за два пятьдесят из лавки Августы Янсон — сюрприз для Мод. Та растроганно улыбнулась.
— Генри, — сказала она. — Я жду ребенка.
Генри почувствовал легкое головокружение и присел на диван в гостиной, закурив с серьезным и торжественным видом.
— Я требую отсрочки.
Мод не смогла удержаться от смеха.
— Ты просто чудо, Генри. Я думала, что ты сразу спросишь, кто отец.
Генри не успел подумать об этом — его первая мысль касалась экономической стороны вопроса: как он справится с ситуацией?
— За кого ты меня принимаешь?! — воскликнул он. — Не очень-то приятно.
— Откуда мне знать, — возразила Мод. — Ты такой ревнивый. Но проблем не будет…
— Как это?
— Я уже записалась к врачу. На послезавтра. Это хороший врач.
Осознав, что она сказала, Генри словно сдулся, как от сильного и точного удара в солнечное сплетение.
— Тебе легче? — спросила Мод.
— Ты что, совсем ничего не понимаешь?!
— Не сердись. Все уже решено, мы обо всем договорились.
— Кто — мы?
— Мы с Вилле. — Мод закурила.
Генри едва не стошнило. Именно сейчас он меньше всего на свете хотел слышать это имя, да еще и в такой фамильярной форме — Вилле.
— Значит, ты сначала поговорила с ним?
— Генри, тебе всего восемнадцать…
— Плевать, я справлюсь, и хватит о моем возрасте!
— Успокойся, — терпеливо произнесла Мод. — Не злись. Во-первых, это решаю я, не так ли? А я пока не хочу детей, у меня много дел, я хочу еще побыть свободной…
— Чтобы играть с такими, как я!..
— Не валяй дурака! Подумай спокойно.
— «Подумай спокойно»! — повторил Генри. — Это хладнокровный цинизм, вот что это такое.
— Раз ты так злишься, значит, ты совсем ребенок.
— Я вовсе не ребенок. И я хочу взять ответственность на себя, — заявил Генри. — Через месяц я закончу школу, найду хорошую работу — и никаких разговоров.
— Никаких разговоров, Генри. Я рада, что ты хочешь взять на себя ответственность, правда, но… не в этот раз.