Джесси
Шрифт:
– Боже, благодарю, что Ты не покинул меня! – прошептал он, и уже из глубин настрадавшейся души рвались слова молитвы исповеди. – Господи, прости мое неверие, возроди во мне надежду, помоги не разлучаться с Тобой…
Он молился, из глаз его текли слезы, и он не стыдился их…
То, что Вика увидела и почувствовала в церкви, было для неё новым и неожиданным, таким, чего до этого она никогда не ощущала, и с чем раньше сталкиваться ей не приходилось. Лишь только послышались звуки музыки и следом, всё более и более возвышаясь, зазвучала песня, сердце наполнилось радостью, которой она не могла найти объяснение. Она тихонько огляделась: ей не хотелось выглядеть нелепой и глупой, но никто не обращал на неё внимания. Большинство людей пели вместе с хором, некоторые, закрыв глаза, молились. Она взглянула на Гену и увидела, как он беззвучно, шевеля одними лишь губами, молится; по лицу его текли слёзы, и ему было все равно: смотрит на него кто-то или нет. «Это не то место, где люди наблюдают друг за другом», – подумала Вика. У неё появилось желание молиться вместе со всеми, но она не знала: как. И, закрыв глаза, стала повторять слова звучащей песни. Некоторое время она делала это машинально. Потом пришло ощущение, что слова песни стали словно оживать в сердце, унося её ввысь – непостижимую и волнующую. Туда, где, наверное, живет Бог… Она стала молиться, как могла, обращаясь к Нему и вначале с трудом подбирая слова, но вскоре они полились из её сердца легко и свободно, облекаясь в прекрасную молитву души. В этой простосердечной молитве не было теологической последовательности; она молилась, как молятся дети, и так же, как ребенок, верила, что Бог слышит её. И вдруг заплакала, будучи не в силах объяснить причину своих слёз. Просто плакала и всё… Ей было хорошо и совсем не стыдно. Песня, а затем и музыка, стихая, закончились. Вика не знала – сколько всё это продолжалось. Казалась, что прошло лишь одно мгновение, а ей хотелось, чтобы это не прекращалось никогда. Молитва и проповедь пастора продолжили служение. В конце проповеди пастор призвал людей, чьи сердца открыты для Бога, к покаянию. К сцене по проходу пошли люди. Что-то подсказывало ей, что это обращение направлено и к ней. Она вопросительно посмотрела на Гену, он одобрительно кивнул и чуть сжал её руку.
Возвращаясь домой шли молча, бережно храня в себе драгоценное наполнение.
Вика заговорила первой.
– Гена, я понимаю, что в моей жизни сегодня произошло что-то очень важное. Я сейчас чувствую себя как-то странно… так, словно живу в двух мирах. Один открылся мне сегодня, полный радужных надежд и безоблачного счастья; другой – в котором я жила раньше. И хотя не считаю себя ужасной грешницей, за некоторые свои поступки мне все равно сейчас очень стыдно. Ещё совсем недавно имя Иисус ничего не говорило мне, кроме того, что он основатель христианской религии, а сегодня вдруг поняла, что Он – живой.
– Он и есть живой. И живет в сердцах, которые полны веры и любви, – улыбнулся Гена.
– Я видела, как ты молился…
– Его мир вновь вошёл в мое сердце.
Вика взяла его за руку.
– Гена, я во всем этом ещё мало что понимаю, но все равно – очень за тебя рада…
Вика зашла в свою комнату; кроме неё там жили еще две девушки: Наташа – высокая смуглянка с вьющимися чёрными, ниже плеч волосами и Надя – невысокого роста, чуть полноватая блондинка. Наташа – резковатая в суждениях, порывистая, порою высокомерная; Надя же напротив – казалась воплощением кротости и терпения.
– Опять куда-то с Геной ходили? – спросила Наташа.
– Опять, – улыбнулась Вика.
– А куда, если не секрет? – вмешалась Надя.
– В церковь.
– В церковь?! – от удивления брови Наташи полезли вверх.
– Да, в церковь. Разве в этом есть что-то странное?
– Ну, не знаю… В кино там, или ещё куда… в театр, например – это я понимаю. Но в церковь? – продолжала удивляться Наташа.
Надя же наоборот – подсела к Вике; её явно мучило любопытство.
– Ну, и как там?..
– Хорошо.
– А поп грехи отпустил?..
– Отпустил. Велел, как нагрешу, ещё приходить, – отшутилась Вика.
– Ну и как, тебе легче стало? – всё равно не унималась Надя.
– Очень!
– Ой, Вика, а у меня тоже на душе иногда так муторно бывает, хоть волком вой… Так бы и рассказала кому-нибудь обо всём, что в жизни нагрешила! Тоже, наверное, сразу бы легче стало… – принялась делиться своим впечатлительная Надя. И выговорившись спросила, когда они с Геной ещё пойдут в церковь.
– В следующее воскресенье. Только я, Надя, не в той церкви была, где грехи отпускают.
– А в какой?
– Гена сказал, что это церковь евангельских христиан.
– И что, там грехи не отпускают?
– Отпускают, только несколько иначе.
– Как это – иначе?
– Ой, Надя, сходи сама и всё увидишь!..
– А можно с вами пойти?..
– Даже нужно!
– А мне? – неожиданно спросила Наташа.
– А тебе – так просто необходимо, – рассмеялась Вика.
– Ну, вот еще! Что я – грешнее других? – обиделась Наташа и демонстративно отвернулась.
– Извини, Наташк… – Вика подошла и обняла подругу. – Не грешнее, конечно! Ты у нас самая-самая хорошая.
Ночью Вика долго не могла заснуть, вспоминалось прошлое: детство, учеба в школе. В старших классах мальчишки влюблялись в неё, посылали записки, приглашали на свидание, её же сердце оставалось свободным. Так было до тех пор, пока не появился Гена. И он совсем не походил на местных ребят: был вежлив, обходителен. Она почти ничего не знала о нём, кроме того, что он учился в городе, а недавно вернулся домой. Девчонки окружили его вниманием, но он вёл себя со всеми ровно, никому не отдавая предпочтения. Тогда и пошел среди них слух, что бросила его девушка, которую он безумно любил, и от этого, дескать, он и уехал из города; но забыть её всё равно не может. Вика, избалованная вниманием ребят, ждала, что Гена сам заметит её. Даже иногда подгадывала так, чтобы встретится с ним на улице будто бы совершенно случайно. Но он лишь здоровался, окинув её взглядом своих серых глаз, – отчего у неё холодело в груди, и проходил мимо. А потом сенокос и этот разговор у речки, который она помнит, как сейчас… Может быть, и сурово это было с его стороны, но она смогла понять его. Конечно, обиделась вначале, и горечь этого ещё долго не давала ей покоя. Но в уголке сердца продолжала ютиться робкая надежда, что судьба всё равно когда-нибудь сведёт их. И словно жаром обдало изнутри, когда услышала в телефонной трубке его голос. С замирающим сердцем смотрела из окна комнаты за дорогой, ведущей к общежитию. А когда увидела его, вдруг стало страшно; почти так же, как перед первым вступительным экзаменом в институт… Быстро спустилась вниз, и когда он подошел к зданию, уже ждала у входа. За время, что они не виделись, казалось – он ещё более возмужал, стал красивее… Он улыбался, и ей пришлось проявить волю, чтобы выглядеть просто и непринужденно. А после вечера, который они провели в кафе, долго не могла заснуть – теснились в сердце туманные, двоящиеся чувства. Любовь к нему, казалось, вернулась с ещё большей силой, а она, скрывая её, продолжает верить в дружбу. Лукавит ли она? Скорее всего – да. В каждой девушке живет прозорливая женщина. Она догадалась сразу же, что его сердце по-прежнему принадлежит той, которую она даже не знает; впрочем, и не зная питает к ней самые хорошие чувства, потому что она любима им… Ей же, Вике, было хорошо оттого, что он просто есть. С этими мыслями она и заснула с улыбкой на красивых, чуть полноватых губах, разметав по подушке густые, каштановые волосы.
Нарождается день в утренней заре, проклевывается из-за дальнего, синеющего узкой каймой леса светлой полоской. Поднимается над землей круг солнца и в первых лучах его нежится все живое. Рассеивается над лугами зыбкий туман и высыхает роса. Веселым пересвистом встречают солнце птицы, и подсолнух поворачивает к нему свой цвет. Но не успевает ещё земля напитаться солнечным теплом, а со стороны студёных морей, наводняя небо тёмной клубящейся синевой, уже плывут погоняемые ветром грозовые облака; доносятся дальние громовые раскаты, и вот уже всё небо от запада до востока затянуто устрашающей грозовой синью. От края до края полыхают молнии, освещая низкие тучи; давят землю громовые раскаты и сечет белесый дождь с градом, сметая с деревьев листья, побивая траву. И кажется – конца этому истреблению не будет… Но внезапно открывается вдали светло-голубая полоса ясного неба; разгоняет ветер тучи и уже вновь ярко светит над землей солнце, и расправляют листья деревья, и поднимается поникшая трава, и вновь весело щебечут птицы, и радугой полыхает восток. И радуется всё живое солнечным лучам!
Хотел Гена этого или нет, но в последнее время будущее представлялось ему в устрашающем свете, без лучика надежды. Но всё изменилось, когда пришло прозрение, что судьба человека находится не в его руках. Есть Некто могущественнее, чем он, мудрее, опытнее… Тот, Кто знает человеческую сущность лучше, чем о ней знает сам человек. И потому, когда человек падает, спотыкаясь о жизненные невзгоды, Он снисходит к нему, помогая подняться, и ошибки его превращает в путь к совершенству. Он позволяет человеку разочаровываться и вновь обретать надежду, идти путем отречения и снова приходить к истине. Он – сама надежда и сама истина. И поэтому, не гораздо ли лучше, странствуя по стезе жизни, уповать более на Него, нежели на себя?.. Вместе с Ним научиться открывать прекрасное в каждом мгновении, ценя отпущенное время и дорожа им, так как оно скоротечно. И вновь, как в детстве, просыпаться и восторженно открывать глаза, веря, что грядущий день несёт в себе праздничное, волнующе-загадочное и светлое. И вдохновлять надеждой отчаявшихся, и зажигать огнём веры тех, кто потерял её. Потому что время земной жизни особенное, и прожитая минута уже не повториться вновь…
В этом новом и светлом, что открылось ему, будущее уже не суживалось до размеров какой-либо проблемы. Жизнь приобрела для него другие, ясные формы – без иллюзий и прикрас; но от этого она не стала хуже или скучнее. Напротив, реальность подарила новые надежды. И сила этого прозрения была такова, что ему казалось, будто его, сидящего в холодном полумраке, вдруг осветило яркое полуденное солнце. С трепетом и радостью переживал он это новое, то, что, разрушив тьму бессонных ночей и тревожных раздумий, мощно вошло в его жизнь, даруя блаженный мир, истинную радость и уверенность, что жизнь не закончилась лишь из-за того, что в ней что-то сложилось не так, как ему хотелось…