Джесси
Шрифт:
Часть третья
Весенний призыв. У больших двустворчатых железных ворот, выкрашенных в зеленый цвет и с большой красной звездой посередине каждой из створок – множество провожающих; за воротами, во дворе военкомата – толпа остриженных наголо ребят. По-юношески длинные шеи и смешно оттопыренные уши; облачены в то, с чем не жалко расстаться и потому выглядящие весьма живописно. В этой пестрой толпе призывников – Вока. Ничего не поделаешь, пришла пора и нужно отдать священный долг Родине – отслужить положенные два года в вооруженных силах. К этому, в общем-то, готовил себя каждый мальчишка, с восхищением взирая на вернувшихся из армии ребят, которые ещё пару дней по возвращении щеголяли в красивом парадном обмундировании и, казалось, были недосягаемы, окруженные ореолом мужества и отваги.
После часа ожидания, когда из толпы послышались нетерпеливые выкрики, из здания военкомата вышел высокий худощавый лейтенант в сопровождении приземистого и уже немолодого, с заметной сединой на висках, прапорщика.
– В две шеренги, станови-и-сь! – зычно скомандовал прапорщик.
И хотя команда была, в общем-то, вполне понятная – начальную военную подготовку в школе прошли все, но в этой непривычной обстановке, в толпе она вызвала лишь суетливые движения. В конце концов, с помощью прапорщика, призывникам всё-таки удалось построиться в две шеренги. Лейтенант хмурил брови и молча наблюдал за происходящим. Убедившись, что призывники выстроились в нечто, отдаленно напоминающее армейский строй, прапорщик выкрикнул:
– Смир-рна!
Но эта команда не произвела на призывников какого-то заметного действия – многие как стояли, так и продолжали стоять в вольных позах.
– Вольно, – скомандовал прапорщик и коротко пояснил, что именно должно последовать за командой «смирно», и повторил её еще раз. И отметив некоторое соответствие того, чего он добивался, громко произнес: – Ра-а-внение на-а середину-у! – И, развернувшись на каблуках, чеканя шаг, подошел к лейтенанту и лихо вскинул руку к козырьку фуражки.
– Товарищ лейтенант, призывники Кировского района для дальнейшего следования в областной сборный пункт построены, происшествий и замечаний нет! – громко доложил он слегка подсевшим голосом, и через едва заметную паузу уже чуть тише добавил: – сопровождающий – прапорщик Воронцов.
– Вольно! – скомандовал лейтенант.
– Воль-на! – молодцевато развернувшись к строю, продублировал команду прапорщик.
Лейтенант подошел к призывникам, достал из полевой сумки, висевшей у него сбоку на тонком кожаном ремешке, листки со списком призывников и стал громко зачитывать фамилии. Призывник, чью фамилию он произносил, должен был громко выкрикнуть «я!». Если кто-то отвечал тихо или же нарочито небрежно, или же вместо «я» отвечал «здесь», его фамилия зачитывалась вновь. Закончив сверку, лейтенант передал список прапорщику и обратился к строю.
– Товарищи призывники! – взлетел над двором военкомата его голос, в котором звенели стальные нотки. – С сегодняшнего дня вы находитесь в рядах Советской армии. Самой боеспособной и сильной армии мира. Гражданка закончилась, впереди – служба в вооруженных силах, так что прошу оставить своеволие, лень, разгильдяйство, и строго соответствовать образу защитника нашей социалистической Родины! И первое, чему вы должны научиться – это беспрекословно подчиняться своим командирам. – И чуть выждав, уточнил: – Ясно?
– Ясно, – то тут, то там раздались возгласы из строя.
– Такого ответа в армии не существует, – отчеканил лейтенант. – А есть «так точно» или «никак нет». – И громко переспросил: – Ясно?!
– Так точно, – вразброс послышалось из строя.
– Вот так-то уже лучше, – улыбнулся лейтенант и добавил: – а всему остальному вас научат в части. – Затем протяжно и громко скомандовал: – Ра-ав-няйсь!
Головы призывников с ленцой повернулись влево, больше имитируя, нежели выполняя команду. Но офицер, кажется, не обратил на это внимания.
– Смир-рна!! – взметнулась над двором его следующая команда, в которую было вложено столько силы и власти, что призывники невольно вытянулись в струнку. – На-а-пра-а-а… – нараспев потянул лейтенант и резко закончил команду: – во!!
Эта команда произвела еще больший переполох, чем ранее прозвучавшая команда прапорщика «становись», потому что одни призывники повернулись направо, другие налево… Лейтенант погасил улыбку в еще по-юношески пушившихся усах, подождал, пока строй все-таки развернулся в сторону ворот, которые уже открывал один из служащих военкомата, затем кивнул прапорщику.
– Шаго-о-м марш! – скомандовал тот, и призывники нестройно, наступая друг другу на пятки, потянулись на улицу, где их уже дожидались два больших автобуса, которые и доставили молодое армейское пополнение на сборный пункт, куда призывников свозили со всех районов области.
Областной сборный пункт – большая территория, огражденная высокой каменной стеной, поверх которой сурово топорщится колючая проволока. Такие меры предосторожности не были излишни; ибо многие из ребят, томившиеся ожиданием, пока их зачислят в команду и повезут в часть, были не прочь свалить в свой первый самоход; а кроме того эти меры служили серьезным барьером для друзей новоиспеченных вояк, которые пытались передать тоскующим за колючкой корешам спиртное. Впрочем, это все равно помогало слабо: все отслужившие армию прошли через этот сборный пункт и знали все доступные для передачи места. А те, кто впервые вступили на его неровный, местами бугрившийся асфальтированный двор, были заранее подробно проинструктированы, где и когда ожидать несанкционированную передачку. И поэтому по всему огромному двору можно было видеть кучкующихся ребят, втихую разбавлявших скуку контрабандным спиртным. Казарму открывали только на ночь. Курсанты военных училищ следили за порядком и тех, кто после команды подъём выходили из казармы последними, оставляли на уборку. И уже через день, судя по поспешности, с которой призывники покидали казарму, можно было предположить, что там прозвучала не обычная армейская команда «подъем», а разбушевался мощный пожар. И после того, как казарма стремительно пустела, на её голых двухъярусных деревянных нарах, перекатываясь, оставался не один десяток пустых бутылок. Для многих ребят еще не наступило время армейской дисциплины, которая впоследствии изменит многих из них. И казалось, самые непутевые, на которых все давно махнули рукой, отслужив, возвратятся в свои дворы, – где некогда бренчали в подъездах на гитарах, курили и пили из горлышка дешёвый портвейн, вызывая тем самым праведный гнев старушек, – с сержантскими, а то и со старшинскими погонами на раздавшихся за два года службы плечах.
На третий день, утром, Воку зачислили в команду, и уже через час после переклички команду погрузили в автобусы и отвезли на вокзал. Четверо суток скорый поезд, к которому были прицеплены два вагона с новобранцами, под равномерный, убаюкивающий перестук колес шел на восток. За окнами вагона мелькали полустанки, небольшие деревеньки. Необъятные, расчерченные лесозащитными полосами поля сменялись, казалось, нескончаемыми лесами. Вока знал, что его страна огромна, но переложенная на дни и ночи пути, она казалась ему бесконечной. Состав шёл быстро, гулко громыхая по мостам больших и малых рек, ныряя в черноту туннелей. Предстоящая служба не пугала, но оттого, что любимый город, друзья, родные остались далеко позади, сердце пощипывала грусть. «Да что – армия? Лето-зима, лето-зима – и опять домой, мамкины пирожки кушать», – вспомнил он слова худощавого паренька цыганистого вида во дворе военкомата, который, смеясь, успокаивал своего друга – в глазах которого дрожали слёзы. Вока улыбнулся – а ведь действительно: лето-зима, лето-зима, и служба позади.
От сопровождающих офицеров, в чьих петличках поблескивали эмблемы железнодорожных войск, ребята знали, что везут их на строительство железнодорожной магистрали. На пятые сутки вагоны отцепили на какой-то небольшой станции и оттащили на запасной путь, а уже через пару часов подцепили к другому составу, который шел прямиком на север – туда, где развернулась огромная всесоюзная стройка. В столицу стройки приехали ночью. По команде взяли вещи и покинули вагоны. Офицеры провели перекличку, затем всех рассадили в крытые тентом «Уралы», привезли в клуб и посадили смотреть какой-то патриотический фильм. Дико хотелось спать и фильм, конечно же, никто не смотрел: новобранцы дружно постигали новый вид сна – сидя. Уже к концу фильма в клуб привезли новобранцев из Сибири. Ночь провели в клубе и, благо сиденья были мягкие и не разделены между собой перегородкой, всем им удалось прилично выспаться. Утром двадцать человек, среди которых был и Вока, отвезли на вокзал и посадили в теплушку. Поезд, в народе прозванный «бичевоз», двигался медленно, останавливаясь на каждом полустанке. В теплушке топилась «буржуйка» и к полудню в вагоне стало душно. Сопровождающий прапорщик разрешил открыть дверь, и душный вагон наполнила пресная свежесть ранней северной весны. Ближе к вечеру новобранцев высадили на каком-то полустанке и в крытом «ГАЗ-66» привезли в часть, где сразу же повели в клуб. Стулья в клубе были сдвинуты к стенам, а посередине стояло несколько столов с обмундированием. За столами стояли солдаты. Новобранцам показали место, куда сложить свою одежду, и велели подходить по одному к столам. Сначала выдали нижнее бельё, затем хлопчатобумажную форму, кирзовые сапоги, портянки, шинели и уже последними – ремни и пилотки. Затем строем повели в солдатскую баню. После бани, их облачившихся в ещё непривычную, мешковато сидящую на них форму, повели в столовую. Общий ужин уже прошел, и накрытыми в столовой стояли только два стола. В больших солдатских бачках была манная каша. Однако как выяснилось позже, это оказалось картофельное пюре. Так они познакомились с пищевым порошком, из которого и было приготовлено это незатейливое блюдо. До принятия присяги новобранцев определили в один взвод и в дальнем углу одной из казарм выделили десять двухъярусных коек. До самой ночи под присмотром сержанта, исколов пальцы, пришивали погоны и эмблемы; впервые в жизни подшили подворотнички. Первая команда «отбой» и ощущение жестких прохладных казенных простыней. И первая команда «подъём» утром. И тут же прозвучавшая команда «отбой», которую дал недовольный затянувшимся подъёмом сержант. И только после того, как трижды прозвучала команда «отбой» и трижды «подъём», сержант разрешил сходить в туалет и затем велел построиться на улице.