Джесси
Шрифт:
Вскоре Вока с Катей засобирались домой – Вока еще не виделся с отцом и братьями. Гена пошёл с ними и, проводив их до дома, распрощался. Он спешил на встречу с Викой.
– Ты какой-то не такой, как всегда. Что-то случилось? – спросила Вика, как только они вышли из общежития.
– Да нет, ничего такого. Просто, друг из армии вернулся.
– Это повод для плохого настроения?
– Нет, я рад… Просто, наверное, немного завидую… Отслужил, был на стройке века, многое повидал, до старшины дослужился.
– А какой он из себя?
– Высокий, спортивный… А собственно, для чего это тебе? – глянул на неё с улыбкой Гена.
– Ну, мне же интересно, что у тебя за друг! Ты говоришь о нем, как о герое из кинофильма.
– Я тебя обязательно с ним познакомлю! Думаю, что ты ему понравишься – ты очень красивая.
– Ты мне льстишь.
– Вовсе нет, ты и сама об этом знаешь. Здорово, конечно, что не зазнаешься, и мне в тебе это очень нравится.
– Только это?..
– Нет, не только! Еще ты умеешь дружить и, наверное, быть верной…
«Тогда почему мы только друзья, ведь для меня ты всегда был больше этого?! – подумала она. – Что тебе мешает ответить взаимностью?..» Она пыталась оборвать эту нить неприятных для неё рассуждений, но всё равно возвращалась к ним.
– Ты по-прежнему любишь её?..
Гена молчал, понимая, что его откровенность в той или иной степени может ранить Вику.
– Хорошо не отвечай… И прости, что спросила! Сама не знаю, что сегодня на меня нашло…
Гена продолжил молчать. Да и что он мог сказать, кроме как согласиться с тем, что хочет он этого или нет, а в мыслях он всегда рядом с Марьяной.
– Люблю ли я по-прежнему Марьяну? – сказал он, понимая, что его молчание Вика могла истолковать, как невнимание к ней. – Если честно, мне трудно на это ответить. Всё, что касается её – это всё в прошлом. И я это прекрасно понимаю! Но не думать о ней – не могу. И порой это угнетает! Хочется, чтобы прошлое осталось в прошлом, а не преследовало пустыми мечтами…
– Я не открою тебе ничего нового, если скажу, что из каждой ситуации есть выход. Просто иногда мы не хотим его видеть! Часто из-за того, что для этого придется расстаться с чем-то, с чем расставаться не хочется – с пустыми надеждами, например… Пусть даже это некомфортно, пусть закрывает лучшие перспективы, но нам это нравится, это наше, выстраданное, и уйди это – покажется, что жизнь пуста и никчемна… Но это не так! Хотя без прошлого нет и будущего… Но ты хорошо сказал: прошлое должно останется в прошлом, и если это необходимо – из него нужно сделать какие-то выводы и жить дальше. Хотя я уверена, что ты даже не молился, чтобы в твоей жизни произошли хоть какие-то перемены…
Вика сказала это без какого либо намека на свои чувства к нему, сказала то что думала. И Гена с удивлением взглянул на неё. В душе он всё ещё продолжал считать её милой и умной девушкой, однако неспособной дать какой-либо серьезный совет, касающейся жизни и веры. Сейчас же её духовность и мудрость поразили его.
– Я действительно никогда об этом не молился… Хотя о чём же, как не об этом, мне нужно было бы молиться?! Наверное, моя вера заканчивается там, где начинаются мои проблемы…
– Извини, если мои слова задели тебя.
– Задели. Но больше оттого, что об этом мне надо было подумать самому.
– Ну, скажем, друзья на то и существуют, чтобы иногда напоминать о том, что человек забыл или не желает вспомнить, – с улыбкой сказала Вика, взяв его под руку. – Кстати, ты помнишь, куда мы сегодня идем?..
– Да, это я помню, – чуть с грустью улыбнулся Гена.
Вика попросила его сходить с ней на служение православной церкви. Выбрали самую известную в городе. Высокие стены, выкрашенные какой-то особой светло-голубой краской, радовали глаз насыщенным цветом погожего летнего неба. Отливающие золотом высокие купола. Торжественно звучал перезвон колоколов, оповещающих вечернюю службу; и не было в её величии ничего, что напоминало бы Гене небольшую, с деревянной луковицей поверх крыши, убогую сельскую церквушку, накрепко утвердившуюся в его цепкой детской памяти как образ серый и тревожный.
Они прошли мимо церковной лавки. На прилавке и витрине – духовная литература, нательные крестики, медальоны с изображением матери Иисуса, – девы Марии, небольшие складывающиеся иконки. За прилавком – молодая женщина в темном платье и белом платке, повязанном наглухо, оставляя открытым лишь треугольник лица с удивленным, казалось, взмахом полукружья черных красивых бровей. В зале – тягучий запах ладана. Перед алтарем молодой, рослый священник, чуть помахивая кадилом, сильным басовитым голосом читал нараспев на старославянском что-то из Священного Писания. Откуда-то сверху доносилось стройное церковное пение. Церковный приход – человек пятьдесят, мужчины и женщины – эхом повторяли за священником «аминь!», и также вслед за ним крестились: мужчины широко, размашисто; женщины мелко и часто. Хотя слова Священного Писания звучали на старославянском, смысл их Гене был вполне понятен. И прошло совсем немного времени, как чувство необъяснимой радости, которое нельзя было назвать иначе, как Божественным присутствием, наполнило его сердце. Небесная благодать, побуждающая к покаянию, несущая в себе мир, любовь и веру присутствовала здесь также, как и в привычном для него служении евангельской церкви. Вскоре, завершив свою часть служения, священник ушел и его место занял другой церковный служитель, более старший по возрасту; борода и усы его обильно серебрились сединой. Продолжая служение, он прочитал небольшую проповедь. И было немного странно слышать от служителя, облаченного в вычурные церемониальные одежды, совершенно в иной обстановке богослужения, те же духовные истины, что и от пастора своей церкви. В очередной раз, когда священник сказал «аминь!» и перекрестился, Гена почувствовал, как непроизвольно дернулась рука, отвечая побуждению души, повторить вслед за ним это совершенно непонятное ему движение. Взглянув на Вику, по её лицу, озаренному радостным сиянием, догадался, что она переживает похожие чувства. Она перехватила его взгляд и улыбнулась лишь одними глазами. Отстояв службу до конца, они вместе с другими прихожанами вышли из храма. На улице уже смеркалось. С умиротворенными лицами расходились из церкви люди. И как-то уж очень обыденно гремели на соседней улице, на стыках рельс, трамваи… Когда немного отошли, Гена оглянулся. Церковь, стоящая на возвышении, рельефно печаталась на фоне светло-желтого, закатного, подернутого тонкими синеватыми вечерними облаками неба, а близлежащие от неё строения уже покрывал вечерний сумрак, затирая четкость крон растущих рядом с ними деревьев. Возвышающаяся надо всем, церковь словно благословляла распятьем крестов опускающуюся на город ночь.
Некоторое время шли молча.
– Мне не совсем понятен ход служения, вся эта помпезность… Но ты заметил, какие были светлые, одухотворенные лица у присутствующих? – спросила Вика.
– Да, даже больше! Прошло совсем немного времени, как мы вошли в зал, и я уже не чувствовал никакой разницы – мне казалось, что я нахожусь на служении нашей церкви. И проповедь священника мало чем отличалась от проповеди нашего пастора…
Вика промолчала.
– Скажи, если можешь: зачем тебе понадобилось идти в православный храм? – спросил Гена.
С самого начала он понял, что неспроста Вика повела его в церковь.
– Я думала, ты спросишь раньше.
– Извини, в следующий раз я обязательно сделаю это.
– Нет, уж лучше я расскажу тебе сейчас… – Вика немного помолчала и продолжила: – В прошлое воскресенье я пришла на вечернее служение пораньше, села на одну их скамеек напротив церкви и, дожидаясь тебя, стала читать Библию. Все скамейки были заняты прихожанами нашей церкви, одни разговаривали, другие, – также как и я, сидели с раскрытыми Библиями. Хор репетировал перед служением, и на улице было слышно, как они поют. Мимо шла пожилая женщина, – ничем не примечательная, обыкновенная женщина с сумкой в руках. Неожиданно она остановилась и, повернувшись к окнам церкви, стала посылать проклятия: сектанты, сатанисты, изуверы – это самое безобидное из того, что можно упомянуть из ее слов. Вначале я опешила, но вскоре пришла в себя и так, как сидела к ней ближе всех, сказала, что это христианская церковь, и её слова здесь совершенно неуместны. Она повернулась в мою сторону, и весь этот поток грязи обрушился уже на меня. Из её слов я узнала о себе много интересного: оказывается я еретичка, поклоняюсь антихристу и, вдобавок ко всему, ещё и американская шпионка! В общем-то, если отбросить всё оскорбительное из того, что она сказала, можно было сделать следующее заключение: мы сектанты, а истинные христиане – это те, кто посещают православный храм. Некоторые прихожане нашей церкви тоже не остались в долгу: обозвали ее язычницей и идолопоклонницей. Она ушла, кляня нас, на чём свет стоит, и пока не скрылась из виду, всё оборачивалась и потрясала над головой кулаком…
Гена вспомнил, что в воскресенье они договорились встретиться с Викой у церкви, и при встрече она была чем-то расстроена и промолчала весь вечер. Он не придал тогда этому особого значения.
– И ты решила провести разведку боем, проникнув в стан недоброжелателя, – рассмеялся он.
– Нет, мне просто захотелось побывать здесь самой, а не судить с чужих только слов. Ведь про православную церковь у нас говорят не самое хорошее…
– И что обо всем этом ты думаешь сейчас?..
– Могу повторить лишь то, что уже сказала, прибавив к этому еще и твои слова.