Джесси
Шрифт:
– Сам управлюсь! – отмахнулся селянин. – Ты тут лучше за работниками присматривай, а то я за ворота, а они пузом кверху.
– Да уж присмотрю, только вдвоём-то ловчее было бы…
Селянин промолчал. Одним из условий старого еврея было, чтобы он был один.
– Приглядывай тут, – лишь сказал он и, сняв со стены уздечку, вышел из хаты.
Вернулся под вечер. В хату, где его уже с самого обеда дожидались вчерашние советники, вошёл, волоча за собой большой старый фанерный чемодан. Из петли, удерживая чемодан закрытым, торчал большой ржавый гвоздь.
– Вот они, родненькие! – бухнул он чемоданом об пол и окинул взглядом собравшихся. Взор его был горд и надменен, словно перед ним стояла толпа нищих попрошаек. – Вот они! – с придыханием повторил он. – Вот они! – Голос опустился до шепота.
– Да покажи уже, не томи! – торопила тётка Афросья.
Селянин опустился перед чемоданом на колени.
– Полный чемодан денег, – озираясь, шептал он.
– Полный чемодан! – схватился за голову шурин.
– Полный чемодан? – удивился отставной солдат. – Так что, неужто ж не пересчитывал?!
– Так а когда считать-то? Жид как дал мне чемодан, так сразу сел в поезд и уехал. А на станции – где пересчитаешь? Люди кругом, а по дороге страшно – увидит кто ненароком… Деньжища-то какие, как можно?.. Вот до дома и терпел…
– Хм… Жид жида, конечно, не обманет, а вот крещёного вокруг пальца обвести – для него не грех вовсе! Много такого я в Польше повидал… – лицо старого солдата сделалось суровым. – Открывай чемодан! – приказным голосом сказал он.
Селянин дрожащими пальцами вытащил гвоздь из замочной петли, откинул крышку и отшатнулся в ужасе. Все бывшие в хате, сгрудившись, склонились над фанерным ящиком.
– А деньги-то где? – сдавленным голосом спросила сваха.
– Тьфу!.. – в сердцах плюнул солдат, заглянув в фанерный зев раскрытого чемодана и, отойдя в сторону, принялся раскуривать трубку, кутая в табачных клубах дыма задубелое морщинистое лицо.
Чемодан был доверху набит старыми, пожелтевшими от времени газетами. Селянин растерянно озирался по сторонам.
– Может, под газетами деньги-то… Посмотри! – посоветовала Афросья.
Селянин, продолжая стоять перед чемоданом на коленях, принялся, выхватывая, подкидывать вверх вороха газет. Затем, вскочив на ноги и подняв раскрытый чемодан над собой, стал с ожесточением трясти его, все ещё никак не смирясь с ужасной реальностью и, возможно, втайне надеясь, что из него всё-таки посыпятся деньги.
Тётка Афросья, с округлившимися от ужаса глазами, медленно опустилась на скамью у стены, шурин задумчиво жевал прокуренный ус, старый солдат, сидя на стуле посредине хаты, хмыкая, пускал клубы дыма.
– Жид жида, конечно, вряд ли обманет, а вот крещёного… – Вынимал он время от времени трубку изо рта.
Крадучись, опасаясь привлечь внимание отца, в хату вошёл сын селянина, повесил на место уздечку и так же тихонько вышел. Было слышно, как мычат в хлеву вернувшиеся с пастбища коровы, глухо мыкает бычок, блеют в загоне овцы, повизгивают голодные свиньи. Доносились голоса батраков, вернувшихся с поля. В другой половине хаты гремела чугунами невестка. В доме всё было как всегда, словно и не случилось этой страшной трагедии. Селянин стоял на коленях, раскачиваясь из стороны в сторону среди газет, разбросанных по всей хате; в самом углу валялся чемодан с полуоторванной крышкой. Один за другим бывшие рядом с селянином покидали хату, последним ушел старый солдат. Уже открыв дверь и, прежде чем переступить порог, он на мгновение остановился.
– Жид жида, конечно, не обманет, а вот крещёного… Эх! – сожалея, произнес он и, пригнувшись, вышел из хаты, осторожно притворив за собой дверь…
На этом занавес опустился. Зал аплодировал стоя, вызывая артистов на бис. Занавес поднялся вновь и участвовавшие в спектакле артисты вышли на сцену. Взявшись за руки, низко поклонились. Между селянином и отставным солдатом стоял старый еврей…
На улице слабый ветерок доносил горьковатый запах роняющей цвет черёмухи. Наступал вечер. По небу, освещённые закатным солнцем, тянулись тонкие лиловые облака. Зажглись фонари. Мягкий свет залил улицы и небольшую площадь перед театром.
– Извините, я, наверное, оставлю вас и немного прогуляюсь, – сказал Вока.
– Не нравится наше общество? – спросила Вика.
– Нет, вы здесь ни при чем… Просто, хочется побыть одному. Но если вы против – я останусь!
– Поступай, как знаешь, мы свободные люди свободной страны, – пошутил Гена.
Они попрощались и разошлись.
«А ведь она в чём-то права! – подумал Вока. – Рядом с ней я действительно чувствую себя как-то скованно… Может быть, ещё не адаптировался к женскому обществу после двух-то лет в чисто мужском коллективе? А возможно, эта девушка с чистым открытым взглядом, в глубине которого затаилась лёгкая грусть, что не исчезает, даже когда она улыбается, не просто нравится мне?.. Ну, нет, не надо все так драматизировать! Первая же девушка, с которой более менее близко пообщался, и она мне уже не безразлична! Влюбчивость – это тоже порок, – пытался внушить он себе, а перед глазами всё стоял взгляд Вики, смеющийся и чуть грустный. – Ну, всё, хватит об этом! – оборвал он свои мысли, но они возвращались, не подвластные ему. Вока потряс головой. – Ну, прямо наваждение какое-то!»
– Ты явно понравилась Воке, – сказал Гена, как только они разошлись.
– На твоем месте я бы так не говорила, ты ведь знаешь… – она замолчала, подбирая нужные слова. – Ты же знаешь, что мне никто не нужен…
– Боишься показаться ветреной?
– Дело не в этом… И потом, у меня возникло чувство, как будто ты меня к нему подталкиваешь. И поверь, мне это не совсем приятно.
– Я же просто спросил…
– Сначала подумай.
– Ты обиделась?
– Вовсе нет. Он действительно очень даже привлекательный.
В душе Гены вновь ворохнулось уже знакомое нехорошее чувство. «Боже, какой же я лицемер! – ужаснулся он. – Убеждаю себя, что мы с Викой только друзья, а сам не хочу терять её общения, её отношения. И всё это при том, что люблю другую! Или мне только кажется, что люблю?.. Возможно, и в самом деле то, что я испытываю к Марьяне – это лишь трагическая маска, с которой я уже свыкся, в которой чувствую себя удобно и которой оградился от реальности?.. Нет, в любом случае я – эгоист. Законченный эгоист!» Он грустно улыбнулся.
– Извини, кажется, я все-таки, обидел тебя…
– И теперь будешь чувствовать себя виноватым?
Она взглянула на него, её глаза смеялись.
– Кажется, что нет. – Он улыбнулся легко, непринужденно и все мысли, донимавшие его, показались ему мелкими и вздорными, недостойными внимания.
– Вот таким ты мне больше нравишься! – Вика взяла его под руку, и они пошли, молча. Гена взглянул на неё – взгляд Вики вновь стал задумчив.
Вока шел по вечернему городу. Мысли о Вике как-то само собой ушли на второй план, хотя и не оставили окончательно. Как обычно в вечернее время, проспект был многолюден. Часто встречались влюбленные, идущие в обнимку парочки. Шумной стайкой прошли хулиганистые подростки, один из них отвернул в сторону Воки.