Джевдет-бей и сыновья

Памук Орхан

Расхаживая по комнате, раздумывал, какой будет его жизнь, когда он станет настоящим националистом. «Я больше не буду несчастным. Не буду забивать голову всякой ерундой вроде самоубийства в тридцать лет. Моя жизнь будет упорядоченной и исполненной веры в избранный путь. Меня будут уважать!»

— Меня будут уважать! — сказал он вдруг во весь голос.

Ему снова вспомнилась редакция журнала «Отюкен». Там было несколько юношей, смотревших на Махира Алтайлы с восхищением. Был там и один ровесник Мухиттина, поглядывавший на гостя с сомнением и даже, кажется, немного презрительно, словно хотел спросить: «Почему ты так долго не был националистом, зачем мешкал?» Мухиттину вспомнились курсанты, с которыми он встречался в Бешикташе. Им он еще ничего не говорил о своих новых убеждениях. «Нужно получше подготовиться! И быть поосторожнее». Когда в редакции обсуждали Хатайский вопрос, Махир Алтайлы и один из юношей выступали против попыток мирного решения вопроса, другие двое говорили, что если эти попытки приведут к нужному результату, выступать против

было бы неправильно. «А что я думаю по этому поводу?» Тогда, в редакции, он помалкивал, если спрашивали его мнение, отделывался общими фразами. «Теперь же я думаю, что Махир Алтайлы прав — или, по крайней мере, что его идеи больше восхищения и энтузиазма среди молодежи. А это, возможно, даже важнее, чем правота». На глаза попалась газета с аршинным заголовком: «В Хатае объявлено военное положение!» Накануне министр иностранных дел выступал в связи с этим в меджлисе. Мухиттин попытался обдумать происходящие события, но получилось только их перечислить: Хатай стал независимым государством, состоялись выборы, когда составлялись списки избирателей, происходили столкновения между членами различных национальных общин. Ему стало стыдно, что он знает так мало.

Мухиттин снова сел за стол. На столе лежала «История турок» Рызы Нура, книги Зийи Гёкальпа, газеты за последний месяц и журналы. Старые журналы он читал для того, чтобы получше вникнуть в суть споров, которые националисты вели между собой и со своими противниками. С большим вниманием читал и книги по турецкой истории. Сейчас, перелистывая «Историю турок», Мухиттин думал, что сочинение это поверхностно и примитивно. Может быть, когда-нибудь он сам напишет гораздо более достойную книгу по истории? Он давно уже решил, что умнее всех пишущих в журналах. Но ведь, с другой стороны, он решил и избавиться от себялюбия; нужно было стыдиться всего, что идет от разума. Ему вспомнилось, как он сказал Махиру Алтайлы в мейхане, что не считает националистические идеи правильными. Стыдно! Разозлившись на себя, Мухиттин вскочил на ноги. «Но я сказал ему и о том, что моя старая жизнь мне не нравится!» В памяти снова стали возникать образы из этой старой жизни: помолвка Омера, пьяные дни, мейхане в Бейоглу, дом Рефика, в котором он всегда чувствовал себя одиноким и озлобленным… «От всего этого нужно отречься! — строго сказал он себе и вернулся за стол. — Нужно заглушить болтливый разум, прислушаться к голосу и велениям сердца!» И Мухиттин принялся внимательно читать книгу Рызы Нура.

Глава 34

ПРИЕМ

— О, добро пожаловать, герр!.. — сказал Керим-бей и сделал небольшую паузу словно раздумывал, произносить имя гостя или нет. — Герр Рудольф… Добро пожаловать. Не туда, сюда, пожалуйста. Садитесь… — Тут Керим-бей увидел Омера. — А, и наш молодой подрядчик, конечно, тоже здесь… Добро пожаловать. — Ухватив Омера за руку он подвел его к невысокому мужчине с пышными усами. — Этот молодой человек помолвлен с дочерью нашего коллеги, депутата от Манисы Мухтар-бея…

— А, с Назлы-ханым? Замечательная девушка, красавица! Поздравляю!

Омер улыбнулся. Человек с пышными усами тоже улыбался, хитро прищурясь, словно думал про себя: «Ах ты, негодник! Ловко дельце-то обделал!» Это был Ихсан-бей, депутат от Амасьи [80] и партийный инспектор, [81] возвращавшийся из поездки в один из восточных вилайетов. Приглашая друзей, подрядчиков и некоторых инженеров на ежегодный прием, Керим-бей сообщал, что на нем будет присутствовать и партийный инспектор.

80

Город в северной части центральной Анатолии.

81

В 30-е годы в Турции существовала однопартийная система.

— А вот еще один наш молодой инженер, — сказал Керим-бей, представляя инспектору Рефика. Потом, глядя на Омера и Рефика, начал еще что-то говорить, закончил фразу, улыбаясь другому инженеру, потом подхватил Ихсан-бея под локоть и увлек к противоположному концу стола, знакомить с другими гостями.

Двор перед домом Керим-бея был превращен в подобие огромной гостиной, освещенной электрическим светом от мощного генератора. Гости, полчаса бродившие вокруг стола подобно голодным кошкам, стали потихоньку рассаживаться, ожидая, когда повар в белом фартуке и отряженный ему в помощь слуга разделают козленка, только что снятого с вертела. Еще совсем недавно гости перешептывались, разбившись на группки, но сейчас все замолчали, потому что Керим-бей сел за стол и начал рассказывать что-то о временах строительства железной дороги Сивас-Самсун. Все молча слушали, только Ихсан-бей иногда вставлял словечко, да инженер-датчанин тихо переводил рассказ Керим-бея своей жене.

Когда повар начал раздавать мясо, Ихсан-бей стал рассказывать о своей инспекционной поездке. После прошлогодней Дерсимской операции на востоке наступил долгожданный покой. Теперь никто не трясется от ужаса при мысли о разбойничьих шайках, никто не думает в страхе о том, что принесет завтрашний день. Спокойствие и порядок установились не только благодаря военной силе: важную роль сыграла эффективность республиканского управления и государственной программы образования. Ихсан-бей говорил, то и дело

поглядывая на Керим-бея, но все понимали, что он обращается ко всем собравшимся, в особенности же к подрядчикам, которые из-за прошлогодней операции не смогли вовремя получить причитающиеся им деньги. Потом инспектор вспомнил один смешной случай, свидетелем которого был во время церемонии открытия моста в Элязыге: местный губернатор чрезмерно затянул свою речь, которую собравшиеся вынуждены были выслушивать под палящим солнцем; тут один ишак начал реветь, и кто-то из толпы крикнул: «Да заткните вы этого осла!» Один чиновник засмеялся, а вечером того же дня и этого мелкого чиновника, и хозяина осла по распоряжению губернатора избили в полицейском участке. Рассказав эту историю, партийный инспектор благодушно улыбнулся, словно хотел сказать собравшимся за столом: «Увы, в жизни есть не только хорошее, но и дурное, и печальное, и даже смешное. С вами я говорю об этом открыто!»

Когда Ихсан-бей замолчал, один пожилой государственный контролер под влиянием благодушной атмосферы, установившейся за столом, стал рассказывать о случае, произошедшем с ним на строительстве ветки в Фильос. Он тоже время от времени поглядывал на Керим-бея, а гости между тем потягивали из запотевших рюмок ледяной ракы. Был тихий, безветренный июньский вечер. Вдалеке, в недвижной темноте светились огоньки рабочих бараков.

Помимо мяса, на стол поставили и огромный поднос с пловом. Поскольку раскладывание плова по тарелкам затянулось, гости никак не могли приступить к еде. Многие уже успели выпить первую рюмку на пустой желудок, и Омер заметил, как под влиянием алкоголя гости начинают потихоньку расслабляться, а их почтительная скованность — улетучиваться. Ему тоже хотелось присоединиться к разговору и что-нибудь рассказать. Зачем это ему нужно, он и сам не мог толком понять — просто ли потому, что тянет развлечься, или же потому, что он желает заявить о себе и показать, что не робеет властного, всеподавляющего присутствия Керим-бея; но вступить в разговор хотелось все сильнее и сильнее. Некоторое время он беседовал с герром Рудольфом и Рефиком, но с ними за этим столом можно было говорить не обо всем, разве что шепотом. Кроме того, они и так беседовали чуть ли не каждый день на протяжении многих месяцев. Ихсан-бей, выслушав историю пожилого государственного контролера, посмеялся и завел речь о том, какие уроки можно из этой истории извлечь. Тут Омер не выдержал — желание говорить стало таким неодолимым, что он повернулся к сидящему рядом тихому инженеру средних лет и стал рассказывать об одном произошедшем с ним, Омером, в прошлом году случае, совсем не интересном. Чтобы не позволить своей жертве отвлечься, посмотрев в другую сторону (например, на Керим-бея), он неотрывно глядел тихому инженеру прямо в глаза. Однако когда история подошла к концу и надо было посмеяться, тот лишь уставился куда-то в середину стола с извиняющимся выражением на лице. Омер понял, что развлечься не удастся. Захотелось встать и уйти, но, посмотрев на беспечно уплетающего мясо и плов Рефика, от этой идеи он отказался.

Рефик совсем не разговаривал, только слушал, разглядывал сидящих за столом и поглощал пищу словно тело его истосковалось по еде, а глаза — по лицам других людей. Как и все, он выслушивал каждую новую историю с показным интересом, время от времени улыбался и накладывал себе еще плова. Выглядел он беззаботным, счастливым и спокойным, словно человек, успешно справившийся со сложной задачей и с чистой совестью поспешивший на званый ужин; но Омер знал, как тяжело друг засыпает по ночам. Его мучили опасения за судьбу проекта, в который было вложено столько труда, и собственное будущее тоже внушало ему тревогу.

Керим-бей и инспектор слушали рассказ одного старика. Омеру этот старик был знаком, им приходилось встречаться по работе. В прошлом году его зачислили в штат государственных контролеров, несмотря на то что он не имел инженерного образования. В расчетах он ничего не понимал, но все говорили, что должность ему дали, имея в виду его обширный жизненный опыт, а главное — какую-то даже болезненную дотошность, взыскательность и честность. В прошлом году он еще не получил этого назначения, поэтому и на приеме не присутствовал. Впервые в жизни попав на такой ужин, да еще и оказавшись за одним столом с партийным инспектором, старик, должно быть, сильно разволновался: оживлено и торопливо что-то объяснял, говорил, что нужно делать, чтобы исправить разного рода несправедливости; видимо, он продумал свою речь заранее, но от волнения фразы налезали друг на друга и путались, и старик злился сам на себя за то, что из-за этого не сможет с толком распорядиться возможностью, выпадающей человеку раз в жизни.

Когда государственный контролер наконец замолчал, Ихсан-бей обратился к сидевшему рядом молодому человеку:

— Вы ведь тоже инженер, не так ли? Что, по-вашему, можно сделать в такой ситуации?

— Нужно быстрее привести в порядок ведомости и отчеты, и все проблемы будут улажены.

— Вот видите? — сказал Ихсан-бей взволнованному государственному контролеру и, не ожидая ответа, окликнул снующего вокруг стола повара: — Положи-ка мне еще плова! — Потом поднес к прячущемуся под пышными усами маленькому рту рюмку ракы, сделал глоток и, искоса поглядывая на старика, заговорил: — Не теряйте веры в реформы и государство! Конечно, без отдельных огрехов не обходится… Но тот, кто раздувает и преувеличивает эти огрехи, льет воду на мельницу противников реформ. Нужно не бояться мелких ошибок и твердо стоять на стороне государства. Особенно сейчас, когда такое значение приобрел Хатайский вопрос…