Джейк

Гринвуд Лей Б.

— Теперь можете начинать.

Никто из мальчиков не шелохнулся. Они продолжали наблюдать за Джейком.

— Вам не нужно ждать, когда он начнет есть, только пока ему подадут.

Изабель поставила перед Джейком кофе и вернулась к посту у окна, беспокоясь о Брете. Никогда раньше он не ночевал один на улице. Девушка была уверена, он прячется где-то поблизости.

— Почему вы ему не оставили? — спросил Джейк.

— Что? — она не слушала.

— Поставьте для Брета тарелку. И перестаньте волноваться.

— Я волнуюсь не о его

желудке.

— Сомневаюсь, что у него есть что-то еще.

— Куда мне ее поставить?

— На крыльцо.

— Вы думаете, он придет к хижине?

— Иначе где он найдет еду? Изабель старалась не вспылить.

— Не лучше ли отнести тарелку к лесу?

— Вы не знаете, где он. Просто поставьте тарелку на крыльцо и крикните ему. Если он здесь, услышит. Если нет, не важно.

— Важно, — огрызнулась Изабель. — Более важно, чем ваши коровы, ранчо или эти ужасные фермеры.

Почувствовав, что глаза наполняются слезами, она отвернулась, схватила тарелку и стала накладывать ужин.

— Не понимаю, как вы все можете сидеть и спокойно есть, как будто ничего не случилось.

— Он может прийти, когда хочет, — сказал Чет. — Дверь не заперта.

Изабель сдалась. Не только Джейк, все думали так же. Она взяла тарелку и поспешила выйти из хижины прежде, чем раздражение заставит ее сказать что-нибудь, о чем она потом пожалеет, и немного прошла по двору.

— Брет, я знаю, что ты здесь, — Изабель чувствовала себя глупо, разговаривая с деревьями, но не знала, что делать. — Я хочу, чтобы ты вернулся. Джейк не хотел обидеть тебя, только научить ездить верхом. Ты должен научиться, так как не можешь все время ехать в фургоне, не можешь всегда быть со мной, ты сам этого не захочешь.

— На крыльце для тебя стоит ужин, рядом я положу спальный мешок. Без него ты замерзнешь. Не удивляйся, если не увидишь никого во дворе. Джейк считает, что для безопасности мы должны спать в доме. Мы скоро уедем в Ньюкомб Кроссинг за продуктами, ты должен вернуться до этого. Я не могу ехать, не зная, что ты в безопасности.

Она подошла к фургону, порылась в спальных мешках, нашла мешок Брета и положила его на крыльцо.

— Вы всегда заботитесь о других больше, чем о себе?

Голос Джейка, донесшийся из чернильной темноты террасы, напугал ее.

— Он расстроен, замерз и голоден.

— Он может покончить с этим.

— Ему мешают гордость и гнев.

— Гордость может стоить очень дорого. Может быть, лучше, чтобы он узнал это сейчас, пока не пришлось расплачиваться слишком дорогой ценой.

Джейк вышел из густой тени, лунный свет превратил его лицо в жуткий узор света и тьмы, оно стало похоже на маску, холодную и бесчувственную.

— Я вас не понимаю. Иногда думаю, что вы самый добрый, самый терпеливый человек из всех, кого я встречала. Мгновение спустя вы грубы и жестоки. Как вы можете одновременно быть и тем, и другим?

Джейк спустился по ступеням и подошел к ней. Лунный свет заливал лицо, превращая его в бледную маску. Он выглядел таким же нереальным, как ситуация, в которой она оказалась, — посреди огромного ничего с десятью мальчиками и незнакомым мужчиной, преследуемая злобными фермерами, готовящаяся гнать Бог знает сколько коров через пустыню, кишащую индейцами, в еще более огромную пустыню в Нью-Мексико.

Жизнь казалась фантастическим сном.

Изабель колебалась между неприязнью к Джейку и необъяснимой тоской по его близости, между полным непониманием, что он собой представляет, и своего рода удивлением, как такой мужчина заинтересовался ею.

— Я не стараюсь быть кем-то, просто делаю то, что должен делать. И собираюсь научить этому парней.

— Зачем? Они вам не нужны.

— Можно сказать, я был пристыжен вашим примером.

Изабель рассмеялась.

— Если вы думаете, что я вам поверю, то, действительно, очень низкого мнения о моем уме.

Он подошел ближе. Слишком близко.

— Вы недооцениваете себя.

Вдруг ночь перестала быть такой холодной. Сердце громко застучало, ноги ослабели.

— Нет. Одинокая женщина без семьи не может себе этого позволить.

— Я считаю, у вас есть семья, и очень большая. Интересно, не считает ли он себя частью этой семьи? Изабель отказывалась думать об этом. Слишком уж невероятное предположение.

— Мальчики зависят от меня потому, что у них нет другого выхода. Как только они встанут на ноги, то забудут обо мне.

— Как сказать.

— Вы не согласны?

— Да, и не понимаю вашего пессимизма.

В голосе Джейка звучало сочувствие к ее дальнейшей судьбе. Хотела бы она знать, он заинтересован ею потому, что находит ее хоть чуть привлекательной, или потому, что никогда не встречал таких женщин, как она?

— Это нетрудно. Я ничем не отличаюсь от других.

Максвелл подошел так близко, что они почти касались друг друга.

— Вы не похожи ни на одну женщину, которых я встречал.

— Это не удивительно… Вы… не могли встречать многих… здесь…

Джейк был так близко, что Изабель с трудом собралась с мыслями. Он был так близко, что приходилось задирать голову, чтобы смотреть ему в глаза.

— Достаточно.

Затем, к ее удивлению, почти ужасу, он взял ее за плечи и поцеловал. Это не был страстный поцелуй, хотя какой из нее судья. Казалось, это был робкий поцелуй, поцелуй не совсем уверенного в себе мужчины.

Изабель тоже чувствовала робость и неуверенность. Она не должна покорно позволять целовать себя мужчине, которого оскорбляла минуту назад. Даже глупая женщина знает, что не следует целоваться с мужчиной, который не нравится.

Однако у нее не было сил пошевелиться. Хуже того, Изабель обнаружила, что отвечает ему. Ей нравилось, что ее целуют, и целует именно Джейк Максвелл.

Она, должно быть, любит его, должна любить. Здесь не может быть другого объяснения.

— Где я буду спать? — спросил Вилл.