Джейн и Эмма
Шрифт:
— Тетя Хетти будет волноваться. Мне надо идти, Эмма.
Эмма еще некоторое время колебалась, потом быстро выпалила:
— Это платье выглядит на тебе лучше, чем на мне. Оно стало симпатичнее, когда убрали бисер. Но я не думаю, что такие платья из такой ткани можно носить в Лондоне. Из кашемира будет лучше.
— Я не знаю… Полагаю, те люди — Кэмпбеллы — скажут мне, в чем можно ходить… прощай, — скороговоркой проговорила Джейн и побежала по дорожке, оставив Эмму в одиночестве под кедром.
Выйдя через дверь в стене, Джейн замедлила шаги и задумалась о тех нескольких словах, которыми обменялась с Эммой, и о том, что сказала миссис Хилл. «Нет, — решила она, — я не согласна с тем, что Эмма важничает. И вовсе она не много о себе воображает. Просто ей очень трудно угодить, когда речь идет о других
Она вспомнила слова Эммы: «Ты уезжаешь в Лондон? Ты довольна?»
«Как будто, — подумала Джейн, — она мне завидует. И сама хотела бы поехать. Но ведь у нее есть отец, который не надышится на нее, любящая сестра, добрая гувернантка, друзья вроде мистера Найтли, хорошая одежда, игрушки, большой дом, красивый сад… Почему же ей все мало?»
Подбегая к дому, Джейн неожиданно подумала: интересно, у Кэмпбеллов есть пианино?
Вернувшись домой, она с огорчением узнала, что заходил мистер Найтли, чтобы попрощаться с ней, двадцать минут посидел с тетей и бабушкой, но потом был вынужден уйти на встречу церковных старост.
Глава 3
Полковник Кэмпбелл был высоким подвижным человеком лет пятидесяти, с бронзовым обветренным лицом — сказалась долгая служба за границей под палящим солнцем. Волосы — каштановые с сединой — в основном покинули голову полковника, оставив наполовину лысым, а его умное интеллигентное лицо не слишком украшал шрам — след от пули — на левом виске. Он сильно хромал и был глух на одно ухо — еще одно последствие ранения в голову.
— Тебе придется говорить громко и четко, когда обращаешься ко мне, дитя, — сказал он Джейн резким выразительным тоном теряющего слух человека, — иначе, понимаешь ли, я постоянно буду переспрашивать или требовать, чтобы ты говорила громче, что будет весьма утомительной потерей ценного времени.
— Вы слышите, когда я говорю так, как сейчас, сэр?
— Да, очень хорошо. У тебя красивый, чистый, приятный голос. Не сомневаюсь, мы прекрасно уживемся.
Мисс Бейтс и ее мать, естественно, пожелали попотчевать полковника смородиновым вином и сладким пирогом. Они захотели позвать соседей, чтобы гость познакомился с половиной деревни, но он с военной быстротой и решительностью отклонил эти предложения. Наделенный не только резкими манерами, но также добрым сердцем и проницательностью, он сразу увидел, что обе пожилые дамы и сама Джейн страдают от мысли о грядущем расставании. Леди засиделись уже за полночь, плача и занимаясь делами, о которых вспомнили в последний момент, а оставшуюся часть ночи все трое плохо спали, если спали вообще. И самое лучшее, что он мог сделать для всех, — это как можно скорее увезти Джейн.
— Дорогая, если ты готова, поедем, пожалуй. Лошади отдохнули и накормлены, да и до Лондона всего шестнадцать миль! Ты и не заметишь, как мы приедем. А когда ты окончательно устроишься у нас, мы будем ездить туда и обратно каждый месяц.
— О да, но в этот раз, сэр, я ведь еду только в гости, разве не так? — с тревогой и настойчивостью спросила Джейн, когда Кэмпбелл после долгих и печальных объятий тети и бабушки посадил ее в экипаж.
— Конечно! — Он ущипнул Джейн за щеку, но повернулся и тихо сказал двум дрожащим, кутающимся в шали дамам: — Нам лучше сделать это пребывание девочки у нас как можно более долгим, чтобы она могла устроиться и даже, может быть, пустить корни. Я вижу, какую глубокую и сильную привязанность она испытывает к вам, как любит свой дом (это делает ей честь); для того чтобы сформировались такие узы, необходимо время. Ну ладно, все ли необходимое мы погрузили? Каждую корзинку, узелок, саквояж и букет цветов? Превосходно! Отлично! Мы быстро управились! А теперь, мои дорогие леди, — сказал он с некоторой долей нетерпения, — прошу вас, идите в дом, иначе вы совсем простудитесь. Обещаю, мы не тронемся с места, пока я не увижу ваших лиц в окне наверху. А ты, Джейн, дорогая, выгляни в окошко и помаши платочком своим друзья — вон они, пришли тебя проводить. Замечательно! Поехали, кучер. Посмотрим, как быстро ты нас сможешь доставить обратно на Манчестер-сквер.
Джейн вовсе не нужно было напоминать, чтобы она выглянула в окно и помахала провожающим; она прижалась лицом к стеклу экипажа;
Когда она проснулась, примерно через час, экипаж уже катился по узкой улице пригорода. Шел небольшой дождь, и Джейн испугал вид из окна: ряды и ряды маленьких жалких домишек, а между ними — поля капусты и какие-то всклокоченные сады.
— Это Лондон, сэр? — спросила она.
Полковник добродушно засмеялся, услышав в ее голосе страх.
— Нет, это только предместье; не волнуйся, дитя! Ты увидишь, что район, где живет моя семья, довольно привлекательный; только десять минут ходьбы от большого красивого парка, не говоря уже о чистых улицах и элегантных магазинах. А моя дочь Рейчел с удовольствием позаботится о тебе; ты даже не представляешь, как много вопросов она задавала о тебе и еще задаст не меньше. Она так рада, что у нее будет спутница. Понимаешь, она и ее мать объездили за мной полмира: Франция — в этой стране Рейчел родилась, — Корсика, Вест-Индия, Голландия, Бельгия, Ирландия — они всюду сопровождали меня и никогда не могли обосноваться на одном месте. Так что бедняжка Рейчел не училась танцам, не брала уроки музыки, не праздновала дни рождения в кругу других детей, словом, у нее не было ничего того, что воспитанные маленькие девочки вроде тебя считают само собой разумеющимся. Она надеется, так же как ее мать и я, что ты поможешь ей во многих отношениях.
Полковник сказал все это очень дружелюбно, и Джейн почувствовала воодушевление, чего он, собственно, и добивался. Она пробормотала:
— О, конечно, но я тоже не очень много знаю о днях рождения и уроках танцев. Понимаете, в Хайбери я всегда жила очень тихо, с бабушкой и дорогой тетушкой Хетти, других детей там было мало.
— Но ты брала уроки у добрейшей миссис Прайор. Мне сказали, что ты в высшей степени знающая молодая леди и тебе много известно о музыке, так что в этом ты окажешь бесценную помощь Рейчел, которая очень любит петь и за время наших скитаний выучила разные забавные крестьянские песенки. Она расскажет тебе множество историй о горных перевалах и поездках на мулах, но ее учила только мама, и, увы, ей никогда не удавалось и близко подойти к фортепьяно.
— Я тоже люблю петь, — робко сказала Джейн. — Может, мы сможем петь вместе.
У нее начало просыпаться любопытство относительно этой неизвестной Рейчел. Как будет здорово, подумала Джейн, если она в чем-то может оказаться полезной той другой девочке, поможет, расскажет что-то новое; как удачно, если Рейчел действительно будет рада ее присутствию, если все преимущества не будут только на одной стороне. Это неожиданно! Она привыкла к неприятию Эммы, полагая, что только так и бывает в жизни, и покорно верила, что, поскольку она скучная и если ей не интересно придумывать истории о свадьбах, никто и никогда не обрадуется ее компании. Но вот, пожалуй, ей предстояло встретиться с той, чье детство было лишено приятностей даже больше, чем ее собственное.
— Сколько лет Рейчел? — спросила она.
— Столько же, сколько тебе, дитя; в феврале исполнится девять. Мы надеялись, и довольно долго, что Господь благословит ее младшими братиками или сестричками, но, к сожалению, этому не суждено было случиться; тем более желанным станет дружеское общение с тобой. И, я надеюсь, ты тоже об этом не пожалеешь. Я знаю, ты росла с доброй тетушкой и бабушкой, но, должно быть, тебе не раз хотелось иметь друзей своего возраста.
Говоря по правде, Джейн ничего подобного не чувствовала. Она привыкла к одиночеству, часто наслаждалась им и никогда не ощущала из-за этого какой-то ущербности. Она могла часами, в полном согласии с собой, играть на пианино, или сидеть на берегу ручья, наблюдая за снующими в прозрачной воде мелкими рыбешками, или заниматься шитьем, вспоминая книгу, которую читала с миссис Прайор.