Джейн и Эмма
Шрифт:
Миссис Фицрой, конечно, могла воротить нос и говорить, что Уэймут — мелкий провинциальный городишко по сравнению с Батом: Мэтт Диксон, который там учился в школе, утверждал, что Бат — премерзкая дыра, расположенная в сырой промозглой долине, где никогда не прекращается дождь. Уэймут, по словам Мэтта, стократ предпочтительнее, поскольку там есть, во-первых, море, а во-вторых, можно совершить много увлекательных поездок: замок в Сэндсфут, на остров Портленд, озеро Редипол, к колодцу желаний в Апуэлле, Лалуорт-Коув, скале Дордл-Дор и Корфский замок.
— Здесь можно осматривать окрестности вечно, — сказал он Рейчел. — Слушай, как здорово, что вы наконец приехали. Мы прекрасно повеселимся. И это очень хорошо, что вы обе отличные наездницы.
— Жаль только, что Сэм не может нас сопровождать, —
Диксоны уже обосновались в Уэймуте. У них был симпатичный домик на Тринити-роуд — с противоположной стороны бухты. Они или Кэмпбеллы из отеля «Йорк-Плейс» могли воспользоваться паромом, если хотели навестить друг друга, искупаться в море или прогуляться по эспланаде.
Миссис Фицрой не делала секрета из того, что невысокого мнения о Диксонах. Она встречалась с ними всего лишь раз, когда впервые появилась на Манчестер-сквер, и теперь могла лишь признать, что мальчишки перестали быть неотесанными сорванцами.
— Но Диксон! Фи! Что это за имя!
Полковник Кэмпбелл, игнорируя неодобрение тещи, продолжал любить Диксонов. Майор был его старым добрым товарищем; к несчастью, он погиб в сражении при Вимейро. И полковник, и миссис Кэмпбелл были искренне привязаны к миссис Диксон, добрейшей, слегка неряшливой веселой леди, которая надеялась, купаясь, немного похудеть.
— Я слишком полная, мои дорогие, слишком толстая. — Но поскольку после каждого купания, чтобы согреться, она съедала несколько пирожных, купленных у Риалла, причем до ленча из пирожков с лобстерами и маринованных груш, представлялось маловероятным, что ей удастся осуществить задуманное.
На Джейн с самого начала братья Диксон произвели самое благоприятное впечатление, и она отлично понимала, почему Рейчел их так часто вспоминает и так много лет поддерживает переписку. В общем, их нельзя было назвать красивыми, этого о них не мог бы сказать никто, тем более если сравнить их, к примеру, с мистером Найтли. Но их внешность, особенно Мэтта, была необычной и даже в какой-то степени поэтической. Так, собственно, и должно было быть, потому что Мэтт, он сам в этом признался, пробовал себя в поэзии и даже уже закончил несколько од; он ежедневно делал записи в блокноте, который именовал «книга набросков», и надеялся связать свою жизнь с литературой.
Они были англоирландцами.
— Предки пошли за Кромвелем, понимаете, и было это не так уж давно; норманны и чистокровные ирландцы нас не замечают, мы для них просто сброд, — ухмыляясь, объяснил Сэм.
Но Джейн предполагала, что после Кромвеля было много смешанных браков с чистокровными ирландцами; у обоих мальчиков были кельтские волосы, а у Мэтта настоящая грива — грубая, косматая и вьющаяся — до плеч; у них были высокие скулы и большие темные кельтские глаза. Оба были неудержимо болтливы и могли, по словам Рейчел, заговорить медведя так, что он забудет о зимней спячке. Они всегда оживленно жестикулировали, не брезговали драматической декламацией, искрометными шутками и острой сатирой. А их манеры, некогда столь грубые и неуклюжие, теперь были изысканными, что видели все, кроме миссис Фицрой, конечно. Мальчики понравились даже миссис Консетт.
— Прекрасные юноши, — вздохнула она. — А какая романтическая внешность! И со временем старший получит титул — когда умрет его дядя лорд Килфинан. Жаль только, что мистер Сэм такой болезненный.
— Ирландский титул! — фыркнула миссис Фицрой. Она считала их агрессивными, исполненными притворства и прочей чепухи. Но главное — Диксон! Что это за имя? Оно отдает бакалейным прилавком — вот и все, что можно сказать.
А тем временем Рейчел и Джейн неплохо проводили время с мальчиками. Их продолжали так называть, хотя Мэтту уже исполнилось двадцать, а Сэму — девятнадцать. Мэтт учился в Кембридже, а Сэм из-за постоянных болезней пока не поступил в университет, но рассчитывал сделать это в следующем году. Мэтт, конечно, унаследует поместье и титул своего дяди.
— Если я не стану раздражать старого маразматика, титул в конце концов перейдет ко мне. Но он может вычеркнуть меня из завещания, если захочет, и, бьюсь об заклад, рано или поздно сделает это, потому что у него слишком много тараканов в голове и он меня не
Сэму предстояло принять сан, но сначала надо окончательно выздороветь. Их мать, веселая беззаботная леди, редко позволяла себе слишком долго тревожиться из-за жизненных сложностей, но даже она беспокоилась о теперешнем его состоянии. Семейство прибыло морем из Корка в Уэймут, и, к сожалению, в районе Лендс-Энд их судно попало в жестокий шторм; бедный Сэм совсем расхворался и кашлял так сильно, что у него началось кровотечение. Но все надеялись, что свежий воздух и морские купания скоро восстановят его здоровье. Миссис Диксон всегда была несокрушимой оптимисткой. Плохо, конечно, что после утреннего купания Сэм почувствовал себя так плохо, что был вынужден лечь и отдыхать до полудня, но в самом ближайшем будущем он непременно поправится. Ну а Сэм следил за тем, чтобы физическая немощь не испортила ему характер; он всегда был весел, почти каждый день зазывал друзей к себе в дом на Тринити-роуд, куда стараниями миссис Диксон, очень преданной матери, было доставлено прекрасное фортепиано. Оба ее сына обожали музыку: Мэтт любил петь и имел прекрасный голос, Сэм играл на скрипке и тоже хорошо пел, но из-за этого кашлял. Братья вместе с Рейчел и Джейн исполняли самые разные песни, дуэты, трио и квартеты. Сэм был счастлив, найдя в Джейн великолепную исполнительницу, и дом, как часто говорила миссис Диксон, «целыми днями звучал, как гнездо певчих птиц». По вечерам Мэтт, Рейчел и Джейн брали лошадей и ехали на прогулки в окрестные деревни; иногда их сопровождал Фрэнк Черчилль; он тоже приехал на воды в Уэймут с дядей и несгибаемой тетей. Но Фрэнк в сравнении с разговорчивыми, одаренными богатым воображением, яркими братьями Диксон казался добрым, дружелюбным, но довольно скучным молодым человеком, и на Тринити-роуд его приглашали нечасто.
Миссис Фицрой могла только жаловаться — что она и делала. По ее убеждению, внучка слишком много времени проводила с этими ирландскими разбойниками, однако полковник Кэмпбелл не возражал, если только с молодыми людьми постоянно находились миссис Диксон или миссис Консетт.
— Но ведь она не знакомится с теми, с кем должна общаться, — ежедневно повторяла миссис Фицрой. — Здесь девочки леди Пичли, и Далримплы, и мисс Актон — все они представители высшего общества, от которых Рейчел могла бы научиться манерам и приятному обращению, а вместо этого она поет ирландские песенки и носится на лошади по окрестностям, приобретая еще больше веснушек.
— Возможно, и так, мэм, но она определенно стала не такой нервной и, похоже, меньше заикается. — Это было чистейшей правдой. То, чего не смог добиться синьор Негретти со всеми своими упражнениями, было достигнуто благодаря смеху, удовольствию и приятной компании. После двух-трех часов пения с мальчиками Рейчел говорила намного свободнее, почти не заикалась и не задыхалась. Иногда молодые люди играли в шарады, читали стихи, декламировали и рассказывали, и можно было только удивляться, как блестяще Рейчел все это удавалось. Веселые разговоры и дружеское участие сотворили чудеса, придав ей уверенности в себе. Да и ее внешность, заметила Джейн, менялась каждый день, причем в лучшую сторону. Нос уже не был таким красным, регулярное применение косметических средств улучшило волосы, лучезарная улыбка оживляла лицо.
Тетя Фрэнка Черчилля, давно ставшая инвалидом, почти не показывалась в городе; она сняла красивый дом на Огаста-плейс и в основном оставалась взаперти, принимая то докторов, то массажистов. Она ни разу не искупалась в море, но вместо этого принимала ежедневные дорогущие горячие и холодные ванны в заведении, специально для этой цели поставленном на набережной. А ее муж, с другой стороны, нанял одну из купален с зонтиками, сдающихся в аренду за полтора шиллинга (с сопровождающим), и каждое утро в семь часов его видели выбирающимся из портшеза и поднимающимся по ступенькам в купальню; после этого лошадь тянула купальню на достаточную глубину, затем ее выпрягали и уводили на берег, а купающийся мог спуститься с морской стороны конструкции в воду и купаться под зонтиком, с помощью сопровождающего или без оного. После завершения купания лошадь снова впрягали с береговой стороны конструкции и купающегося доставляли на сушу.