Джейн и Эмма
Шрифт:
После двухдневного путешествия с ночевкой в Саутгемптоне Джейн добралась до Хайбери в состоянии такого уныния и изнеможения, да еще и с решительно ухудшившейся простудой, что любящие родственники, попытавшись накормить ее сандвичами и горячим негусом, в конце концов уложили ее в постель, стеная и жалуясь на ее бледность и худобу.
— Хетти, — сказала миссис Бейтс, — девочка сильно устала. Обойдемся сегодня без разговоров.
В этот раз старой леди удалось настоять на своем, и Джейн позволили ощутить комфорт собственного продавленного матраса и роскошь деревенской тишины. Но увы, сон все не шел. Будущее, наполненное постоянной тревогой и неспокойной совестью, которое она себе предсказала, перестало быть будущим и в одночасье стало настоящим. Вернувшись
На следующий день Джейн сказала, что достаточно хорошо себя чувствует, чтобы присоединиться к тете и бабушке за завтраком, но лишь огорчила их полным отсутствием аппетита.
— Только половину кусочка хлеба с маслом! А ведь наш деревенский хлеб и деревенское масло намного лучше, чем в Лондоне или Уэймуте; но ничего, скоро ты у нас поправишься. Иначе и быть не может. Не меньше трех месяцев в Хайбери! Мы так долго жили без тебя, но три месяца компенсируют нам это. Хотя и этого нам будет мало. Все друзья так за нас рады, скоро они сами придут…
Обещанные друзья начали прибывать довольно скоро — они поднимались по неудобной узкой лесенке, проходившей по краю цирюльни, в крошечную гостиную дам Бейтс с неказистым камином, сиденьем у окна и четырьмя видавшими виды виндзорскими стульями. Что подумает Фрэнк Черчилль, увидев это, мысленно поежилась Джейн, глядя, как толстушка миссис Коул и еще более полная миссис Годдард протискиваются по лестнице с подарками — медом и свежими яйцами.
— Вы идете к нам, мистер Найтли? — крикнула из окна мисс Бейтс, увидев его на лошади у дома. — Здесь у нас такое приятное общество. Пришли миссис Коул и миссис Годдард, чтобы поздравить нас с возвращением нашей дорогой Джейн.
— Тогда для меня у вас не хватит места, — ответил он, сняв шляпу и поклонившись. — Однако прошу вас, передайте мисс Джейн Фэрфакс мои наилучшие пожелания и скажите, что я с нетерпением жду встречи в любое время, когда у вас наверху будет больше места.
Джейн услышала его голос, и на сердце потеплело, но одновременно она почувствовала боль и сожаление. Вот еще один друг, дорогой и любимый, для которого ее сердце уже не может быть таким же открытым, как прежде. Да и ее чувства к нему теперь будут другими. В прошлом, призналась себе Джейн, в ней всегда жила детская надежда на то, что однажды настанет день, когда он поймет, что всегда — еще с того далекого времени, когда учил ее ездить верхом — любил только ее, и откроет ей свое сердце. Но теперь, даже если он это сделает — а надежда на такой исход с возрастом и приобретением здравого смысла померкла, — она будет вынуждена ответить отказом. Теперь она связана другим, и этот другой, она не могла в душе этого не признать, не дотягивает до мистера Найтли. Разве мистер Найтли мог когда-нибудь предложить тайную помолвку? Джейн была уверена, что нет. Но как бы он повел себя в подобных обстоятельствах? Этого она сказать не могла. В конце концов, возможно, сравнение и несправедливо. Мистер Найтли имел состояние, ни от кого не зависел, и так было всегда; он никому не должен был угождать. Нет, сравнивать этих двоих, значит…
— Джейн, ты витаешь в облаках! — воскликнула тетя Хетти. — А добрейшая миссис Коул только что сделала тебе такое щедрое предложение…
— Только на днях я говорила мистеру Коулу, что мне стыдно смотреть на наше новое фортепиано, которое стоит у нас в гостиной, потому что я не знаю ни одной ноты, а наши две малышки, которые только начинают учиться, возможно, никогда и не освоят эту премудрость. Так что ты можешь приходить, моя дорогая, в любое время дня и практиковаться, сколько твоей душеньке будет угодно. Вообще-то стыдно, что у тебя дома нет инструмента…
— Ты можешь приходить и в школу в любое время после трех, когда девочки заканчивают уроки, — защебетала миссис
— Я только вчера говорила мистеру Годдарду, как плохо, что бедняжка Джейн, такая хорошая музыкантша, не имеет дома даже самого завалящего инструмента, и он согласился…
Следующей прибыла миссис Уэстон — в подарок она привезла сливочный сыр, — и Джейн с живым интересом встретила эту привлекательную леди, которая раньше была гувернанткой Эммы Вудхаус, а теперь стала мачехой Фрэнка Черчилля. И она еще ни разу не видела Фрэнка! Как странно! Джейн и боялась, и хотела, чтобы беседа зашла о нем, его прибытии или неприбытии, но вместо этого разговор коснулся Эммы Вудхаус и ее необъяснимой дружбы с маленькой Харриет Смит.
— Должна сказать, я была удивлена, когда все это началось, — сказала миссис Уэстон. — Вы же понимаете, такая разница в их обстоятельствах и умственном развитии, но, конечно, я порадовалась за Эмму; женщина всегда чувствует себя лучше, когда рядом есть представительница ее пола. А бедная Эмма, вы же знаете… Однако мистер Найтли со мной не согласен; он считает, что общество такой покладистой малышки, как Харриет, лишь усилит тягу дорогой Эммы к лидерству…
Джейн слушала рассказ с искренним интересом, но его прервала миссис Коул.
— Мистер Элтон очень часто заезжает в Хартфилд, разве нет? Перед Рождеством моя Люси — она племянница Сэрлы, что служит у мистера Вудхауса, — так вот, она сказала, что мистер Элтон бывает там почти каждый день.
— О! — воскликнула мисс Бейтс. — Я не сильна в таких делах. Я вижу то, что передо мной, но не строю предположений. А Джейн никогда не встречала мистера Элтона. Это наш новый викарий, Джейн, дорогая; он был назначен после смерти нашего добрейшего мистера Прайора — достойнейший, превосходный молодой человек. Я уверена, любая юная леди… Сейчас он в Бате, но скоро ты с ним встретишься. Он так внимателен к твоей бабушке и ко мне, всегда сажает нас на свою скамью в церкви, потому что твоя бабушка стала немного плохо слышать…
— Здесь мисс Вудхаус, мэм, — объявила Патти, и уже в следующее мгновение среди них оказалась Эмма Вудхаус, выглядевшая, как призналась себе Джейн, удивительно элегантно в отделанной мехом шляпке и теплом плаще — совсем как леди из общества в Уэймуте. Она принесла красивое растение в горшке.
Миссис Коул слегка покраснела и заторопилась, вспомнив о неотложных делах; вместе с миссис Годдард они едва не скатились по ступенькам, но миссис Уэстон поприветствовала Эмму с большой сердечностью, и Эмма поздравила Джейн с возвращением в Хайбери с вежливым дружелюбием. Внешность Эммы Вудхаус, по мнению Джейн, могла бы удовлетворить любого, даже самого сурового критика: хороший рост — она была довольно высокой, но не слишком высокой, формы, может быть, чуть более пышные, чем надо, что, впрочем, не лишило ее грациозности; а судя по цвету лица, она обладала хорошим здоровьем и спокойной совестью. Ее манеры были открытыми, дружелюбными и располагающими; как ни ищи, не найдешь к чему придраться, решила Джейн. Она вела себя именно так, как следовало, по отношению к тете Хетти и старой миссис Бейтс; задавала уместные вопросы относительно Уэймута, полковника и миссис Кэмпбелл, планах Джейн на будущее, ее чувствах, вызванных возвращением в родные края. Короче говоря, она вела себя как хорошая добрая соседка, и когда визит завершился, Джейн даже почувствовала вину и раскаяние.
«Она действительно дружелюбна, проста и непритязательна! Не понимаю, почему все эти годы я делала из нее монстра! Сейчас ее нельзя винить за поведение в шестилетнем возрасте, тем более что тогда она только что лишилась горячо любимой матери. И, бедняга, как она, должно быть, одинока, если дружит с таким скучным и пресным созданием, каким, мне помнится, была Харриет Смит. Мистер Найтли всегда хотел, чтобы мы с Эммой подружились. Что ж, отныне я буду думать о ней иначе!»
Но вечер, проведенный в Хартфилде двумя днями позже, убил эти добрые чувства.