Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Вечером 10 октября президент Шадли, объявивший о начале реформ, принял Сахнуна, Бенхаджа и Махфуда Нахнаха, представлявшего в Алжире «Братьев-мусульман», [171] и провел с ними переговоры. Волнения пошли на убыль. В декабре, отправив в отставку нескольких высших чиновников, Шадли вновь был избран главой государства. В феврале 1989 года была принята новая Конституция, предусматривавшая многопартийную систему. Этим президент надеялся обеспечить себе крепкую опору во власти, которая позволила бы ему по собственному усмотрению создавать различные межпартийные коалиции (из представителей националистов, исламистов, марксистов, берберов и т. д.), чтобы сохранить основы системы, созданной в 1962 году. Однако президент не понимал динамики процесса, которому исламисты дали толчок в октябре. Это ускорило наступление кризиса режима, а впоследствии ввергло страну в пучину гражданской войны.
171
Родившийся в 1938 г., Махфуд Нахнах очень рано вступил в ряды подпольного исламистского движения. Арестованный в 1976 г. за участие в диверсии и помилованный в 1981 г., он поддерживал отношения с Буяли, но сохранял контакты и с правившим режимом, что вызывало недоверие к нему многих активистов. Нахнах являлся представителем Международной организации «Братьев-мусульман» в Алжире и был противником исламистов, погрязших в местных проблемах, — их он называл «джазаристами» (см. ниже примеч. 18). Отказавшись примкнуть к основателям ИФС, среди которых на лидирующее место вышел его конкурент Аббаси Мадани, Махфуд Нахнах создал в декабре 1990 г. партию «Хамас», используя тот же акроним, что и палестинское исламистское движение, но расшифровывавшийся иначе — как «Харакат аль-муджтамаа аль-ислами» («Движение за исламское общество»). Эта партия отнимет часть голосов на парламентских выборах в декабре 1991 г. Позже, в 1996 г., после введения запрета на использование конфессиональной символики в названиях разрешенных политических партий, акроним «Хамас» получит другое значение («Харакат муджтамаа ас-сильм» — «Движение за мирное общество»).
Десятого марта 1989 года в столичной мечети Бен Бадиса было провозглашено создание ИФС. Пятнадцать его основателей представляли различные течения: от сторонников вооруженной борьбы и соратников Буяли, таких как Али Бенхадж, до бывших членов ФНО, таких как Аббаси Мадани, намеревавшихся исламизировать режим, не меняя при этом основ социального устройства. Однако здесь были представлены не все движения. Межличностные разногласия и споры привели к изгнанию из
172
Находившийся в Константине, где с ноября 1982 г. Абдаллах Джабаллах являлся представителем движения, он со своими сторонниками, как и Махфуд Нахнах, отказался присоединиться к организации, возглавлявшейся Мадани. Абдаллах Джабаллах создаст собственное движение — «Ан-Нахда», которое, как и «Хамас», будет способствовать в 1991 г. расколу исламистского электората.
173
Возникнув на западе Алжира, это движение получило от М. Нахнаха название «аль-джазара» (буквальный перевод — «алжирианисты»). Его основу составили университетские профессора, получившие хорошее французское или англо-американское образование, но отстраненные от принятия важных политических решений номенклатурой выходцев с востока Алжира. Данное движение олицетворяло собой «технократическую» тенденцию в алжирском исламизме, не имевшую широкой опоры в народе. Его противники в исламистском движении считали его чем-то вроде исламского масонства, зацикленного на захвате власти.
Так, по аналогии с иранскими событиями, многочисленные демонстрации, устраивавшиеся исламистами, позволяли поддерживать атмосферу перманентной мобилизации, в которой неимущая молодежь не только выражала ярость против режима, но и впервые заявила о своей приверженности революционному социальному идеалу, казавшемуся достижимым чуть ли не завтра — после четверти века застоя. С 1989 года проект социального переустройства общества облекся в форму концепции даула исламийя,которую превозносила в своих зажигательных проповедях интеллигенция из ИФС. Благодаря плюрализму возникло около полусотни различных политических организаций и партийных группировок, но из них только ИФС располагал сетью проповедников и мечетей по всей стране, позволявшей ему создавать массовое движение, отвергавшее государство — ФНО. Бывшей единственной партии удавалось выживать лишь благодаря своему аппарату и кадровому составу. Что же касается «демократических» партий, заявлявших о своей нерелигиозной политической ориентации, но не признававших ФНО, то они имели регионально-этническую основу (например, для Фронта социалистических сил Аита Ахмада эту роль выполняла Кабилия) или опирались на узкую прослойку в лице франкоязычных средних классов, как это делало Объединение за культуру и демократию (ОКД) доктора Саади.
Триумфальное шествие ИФС, о котором ярко свидетельствовали победы, одержанные им на двух первых после завоевания независимости свободных выборах в июне 1990 и декабре 1991 года, объяснялось его способностью сделать то, что десятилетием раньше сделал Хомейни, — сплотить в союз неимущую городскую молодежь и набожную буржуазию. Связующим звеном между этими двумя движущими силамиреволюционного процесса выступила исламистская интеллигенция, умевшая находить нужные слова для каждой социальной составляющей движения. Ей удалось даже перехватить часть националистических лозунгов из арсенала ФНО. На первой стадии своего развития, широчайший размах которого застиг правивший режим врасплох и от которого власти не могли оправиться вплоть до «повстанческой забастовки» в июне 1991 года, движение было обязано своим успехом «двуглавому» характеру партии. Али Бенхадж, скромный учитель (и бывший компаньон джихадиста Буяли), которому в 1989 году исполнилось только 33 года, разъезжал по городу на мопеде и «наэлектризовывал» толпы «хиттистов». Он заставлял их то плакать, то смеяться, мог разжечь в них фанатизм и, наоборот, остудить пыл благодаря таланту оратора, владевшего арабским языком мечетей так же, как и алжирским диалектом. [174] Бывший член ФНО Аббаси Мадани, преподаватель университета и искушенный политик, был на четверть века старше своего соперника. Он питал слабость к шикарным «мерседесам» (по слухам, подаренным ему монархами Аравийского полуострова) и умел говорить с лавочниками и торговцами, а также с «военными предпринимателями», [175] которых отделял от режима и убеждал, что, вложив деньги в ИФС, они получат гарантии для своего бизнеса. Однако этот кумулятивный эффект превратился в свою противоположность, когда после провала июньской забастовки 1991 года режим перешел к репрессиям против партии. Коммерсанты и предприниматели, соблазненные обещанными ИФС переменами, начали сомневаться в его истинных целях и тревожиться по поводу соотношения сил в его рядах. Их пугал всё более радикальный тон выступлений Бенхаджа: за ним им виделся призрак неконтролируемого социального реванш «хиттистов», жертвами которого бизнесмены боялись оказаться. «Двоевластие» во главе партии превращалось в ее недостаток; напротив, в Иране Хомейни смог до конца оставаться единственным лидером, вызывавшим восторг у обездоленных масс и одновременно придававшим чувство уверенности торговцам базара. Алжирскому исламистскому движению не удастся сохранить союз между бедной городской молодежью и религиозной буржуазией. Это покажут дальнейшие события: во время гражданской войны партия расколется на непримиримые фракции — ВИГ и ИАС, выразителей взглядов обеих составных частей движения.
174
О личности Бенхаджа см.: Labat S. Op. cit. P. 53.
175
Выражение «военный предприниматель» означает, согласно Луи Мартинесу, отставного офицера, которому благодаря связям во властных структурах удается проворачивать выгодные сделки, и теперь в своем квартале он контролирует сети трабендо. О том, как «мерседес Мадани» попал к «военному предпринимателю» из пригорода Алжира, см.: MartinezL. La guerre civile en Algerie. P.: Karthala, 1998. P. 51.
В первые же месяцы своего легального существования (с сентября 1989 года) ИФС постоянно демонстрировал силу. В пилотном же номере еженедельника «Аль-Мункиз» («Спаситель»), вышедшем тиражом в 200 тысяч экземпляров, содержалось требование об освобождении бывших членов группы Буяли, брошенных в застенки «безбожной» юстицией: планка сразу же была поставлена самая высокая. В конце месяца в департаменте Типаса произошло страшное землетрясение: нерасторопности государственных служб ИФС были противопоставлены эффективность и самоотверженность врачей, санитаров и спасателей, приезжавших на машинах «скорой помощи» с эмблемой партии. [176] Спустя месяц после своего создания ИФС уже демонстрировал готовность принять эстафету из рук разваливавшегося и коррумпированного государства и проявлял рахма(«милосердие»), которое производило впечатление на население и создавало партии добрую репутацию не только среди его традиционной клиентуры. В течение первой половины 1990 года ИФС устраивал новые марши и митинги, оказывая непрерывное давление на власть, от которой он добивался обещания провести досрочные парламентские выборы. 12 июня ИФС одержал победу на муниципальных и региональных выборах. Его активисты взяли под контроль большинство коммун по всей стране. Бедная городская молодежь в массовом порядке пошла к урнам, избрав первое поколение чиновников — членов ИФС. Новыми мэрами и муниципальными советниками стали, разумеется, представители исламистской интеллигенции, давшей партии ее кадры: прежде всего это были преподаватели, но также — учитывая большое количество вакантных мест — представители набожных средних классов. За исключением перебежчиков из числа бывших членов ФНО, коммерсанты, мелкие предприниматели, приобретшие некоторую известность и собственную клиентуру, впервые получили доступ в политические сферы, ранее открытые только для трубадуров режима, кооптировавшихся партийным аппаратом ФНО. С чисто социальной точки зрения победа ИФС на муниципальных выборах в июне 1990 года «модернизировала» алжирскую политическую систему, так как эта победа приближала «реальную страну» к «юридической стране». В политическом отношении победа ИФС скрепила союз между тремя составляющими исламистского движения. Придя к власти, исламисты увеличили размеры пособий нуждающимся из бюджетов «исламских муниципалитетов» («баладиятисламийя»),что позволило ИФС развернуть широкомасштабную благотворительную помощь, дабы пробудить у неимущей городской молодежи вкус к будущему исламскому государству и мобилизовать ее для достижения этой цели. В атмосфере эйфории, охватившей сторонников движения, избранники от ИФС часто являли примеры справедливости, компетентности и честности — по контрасту с коррупцией, неразберихой, авторитаризмом и бесхозяйственностью, царившими прежде. [177] Эти добродетели приписывались религиозной справедливости, основанной на строгом соблюдении предписаний шариата, и проявлялись в реализации «исламской морали»: женщины, служащие муниципалитетов, были обязаны носить платок. Владельцев питейных заведений, видеосалонов и других «аморальных» коммерческих предприятий настойчиво убеждали закрыть двери для посетителей; женщины легкого поведения (или те, кого считали таковыми) [178] подвергались травле. Муниципалитеты прибрежных городов организовывали разделение мест для купания, запрещали «непристойные» купальные костюмы и т. д. Как и в других странах, где происходил всплеск исламистских движений, распространение моральных запретов, на всеобщее осуждение были выставлены прежде всего европеизированные средние классы, свободные от традиционных табу, что лишало их легитимности как носителей современных ценностей, дабы заменить их в этом качестве набожной буржуазией. Происходившее позволяло также превратить неимущих, униженных молодых людей, принуждаемых в силу отсутствия нормальных бытовых условий к воздержанию или нерегулярной половой жизни, в ревнителей добродетели, преследовавших как порок всё то, чего они были лишены.
176
В то время большинство наблюдателей считало, что при ликвидации последствий землетрясения в Типасе ИФС использовал значительную материальную помощь, которую он получал от стран Аравийского полуострова. Тем не менее это нисколько не умаляло самоотверженности исламистских добровольцев, традиционно широко представленных среди студентов медицинских факультетов в Алжире, как, впрочем, и в других странах. В октябре 1992 г. подобное стихийное бедствие произошло в Каире. Раньше государственных служб на место трагедии прибыли члены «гамаат исламийя».
177
См.: Martinez L. Op. cit. P. 53–81.
178
В этом отношении положение разведенных женщин, которым закон, принятый ФНО в 1984 г., не позволял оставаться в супружеском доме, было особенно драматичным. Оставшись одни с детьми на руках, зачастую поселившись в третьесортных гостиницах, они подвергались преследованиям как проститутки со стороны местных ревнителей нравственности.
В условиях Алжира подобный перевод политических и социальных конфликтов в сферу морали усугублялся и языковым фактором, что характерно для всех стран Магриба. В расхожей исламистской пропаганде борьба с французским языком приобрела здесь черты своего рода джихада: этот язык рассматривался как ярчайшее воплощение низости Запада, символ духа Просвещения и в первую очередь — духа светскости. [179] Вот почему Али Бенхадж заявил, что посвятит себя тому, чтобы «интеллектуально и идеологически изгнать [Францию из Алжира] и покончить с ее сторонниками, вскормленными ее ядовитым молоком». [180] Эти и подобные им заявления, делавшиеся после победы ИФС на муниципальных выборах, лили бальзам на душу «хиттистам» и арабоязычным выпускникам средних и высших учебных заведений, перед которыми их франкоязычные товарищи имели преимущество в поиске хорошо оплачиваемой работы. Однако такие заявления не могли не беспокоить городские средние классы, которые из нелюбви к ФНО поддержали ИФС на июньских выборах 1990 года, но от этого не перестали меньше любить 20-часовые передачи французских телеканалов, принимавшихся, как говорили исламисты, через «парадьяволические» антенны, которые новая власть попыталась сначала разрушить, но потом удовлетворилась тем, что перенастроила их на спутник «Arabsat», транслировавший саудовские программы. В Иране мелкая городская буржуазия пошла за Хомейни, так как до прихода к власти он говорил об открытости революционного общества и делал объектом своих нападок лишь одного врага — шаха. В Алжире, наоборот, как только ИФС установил контроль над местными органами власти после своей победы на муниципальных выборах, проповедники, восхвалявшие бедную городскую молодежь, не стали ограничиваться нападками на «безбожную» власть. Они повели атаку на часть общества, заклейменную ими как «офранцуженную». Поскольку это понятие было весьма расплывчато, социальный гнев «хиттистов» мог быть обращен против значительной части городских средних слоев. Фактически кульминацией влияния исламистской партии, если измерять его в электоральных категориях, была победа на муниципальных выборах в июне 1990 года. Год спустя — на декабрьских выборах 1991 года — уже в первом туре голосования она недосчитается почти миллиона голосов (хотя по-прежнему будет лидировать с большим отрывом), поскольку перспектива прихода ИФС к власти начнет внушать тревогу части общества. Хомейни, например, позаботился о том, чтобы не пугать ни одну из социальных групп до бегства шаха и своего возвращения в Тегеран. Более того, аятолла сосредоточил свои усилия в нападках на монархию, с которой он порывал радикально, что значительно облегчало изоляцию режима. В Алжире же руководство ИФС не порвало с идеологией ФНО, наоборот, оно называло себя ее «истинными» носителями, приписывая извращение ее идеалов влиянию «сынов Франции», которые-де направили эту идеологию по ложному курсу. [181] В своих публикациях партия изображала себя законной наследницей войны за независимость: ИФС продолжал джихад за установление исламского государства, которому изменили франкоязычные коммунисты, узурпировавшие власть в 1962 году. [182] Подобный взгляд на историю позволял наиболее консервативным в социальном плане руководителям ИФС, таким как Мадани, поддерживать тесные связи с приспособленческим и арабоязычным течением внутри бывшей единой партии. В свою очередь, и президент Шадли также мог сохранять контакт с руководством ИФС, которое он не отказывался включить когда-нибудь в состав правительственной коалиции. В отличие от Ирана, где исламистскому движению удалось захватить власть благодаря своему умению сплотить общество и добиться изоляции правящего режима, ИФС с середины, 1990 года начал отталкивать от себя городские средние классы (под нажимом своей наиболее радикальной фракции). Руководство партии в лице Мадани всё еще пыталось найти политический компромисс с ФНО, который оно хотело «возродить» и капитал легитимности которого хотело присвоить себе. Желание поскорее очистить общество от скверны, проявленная при этом поспешность и неспособность резко порвать с режимом станут одними из основных причин политического краха ИФС.
179
Подобной ненависти к французскому языку не наблюдается у исламистов Сирии и Ливана. Эти страны также находились под протекторатом Франции в период между Первой и Второй мировыми войнами — правда, на протяжении гораздо меньшего срока, чем Магриб, где «офранцуживание» национальных элит проникло очень глубоко. Подобной ненависти к английскому языку мы не наблюдаем и у индо-пакистанских исламистов, несмотря на интенсивную «англизацию» национальных элит субконтинента, происходившую с середины XIX в. Более того, знание английского языка своими руководителями маудудисты превратили в важный козырь в пропаганде идей исламизма по всему миру. Тем самым они получили преимущество перед арабскими «Братьями-мусульманами», как правило, хуже владевшими английским. При таком подходе английский язык выступал как универсальное, а значит, полезное для даава (распространению ислама) средство общения, несмотря на свой статус языка американского «большого сатаны». В глазах исламистов он являлся нейтральным и в 90-е годы стал главным языком даа-ва в Интернете. Французский же язык имел негативный имидж, а его использование ассоциировалось с ценностями, отвергавшимися исламистским движением. Алжирским франкоязычным активистам 70-х годов пришлось выучивать арабский, чтобы выжить в своей идейной среде. Что касается европейских исламистских авторов, пишущих на французском языке, то они (за исключением новообращенных в ислам) не пользуются особым уважением по ту сторону Средиземного моря. О нападках ИФС на Францию и ее «детей» см.: Kepel G. A l'ouest d'Allah. P. 220–238.
180
Из беседы со Слиманом Зегидуром. См.: Politique internationale. 1990. Automne. P. 156.
181
Алжирский социолог Лахуари Адди весьма метко выразился, отметив, что «ФНО — это отец ИФС», ведь последний не только признавал себя идеологическим преемником бывшей единой партии, но и разделял с ней тоталитарную концепцию монолитного общества, в котором — будь то алжирская нация или пресловутая умма — инакомыслие находилось под запретом, в первом случае как явление антинациональное, а во втором — как антиисламское. См.: AddiL. L'Algerie et la democratic: Pouvoir et crise du politique dans l'Algerie contemporaine. P.: La Decouverte, 1994.
182
См.: Аль-Мункиз. № 18. С. 1, 7.
Складывается впечатление, что после победы исламистов на июньских муниципальных выборах 1990 года власти начали постепенно утрачивать контроль над происходившими событиями, ограничиваясь лишь слабой реакцией на инициативы ИФС, организовывавшиеся этой партией митинги, демонстрации и другие акции протеста и неповиновения в контролируемых исламистами коммунах. В Алжире устанавливалось характерное для революционного периода состояние «двоевластия». Начавшаяся в январе 1991 года война в Заливе и последовавшее затем с территории Саудовской Аравии наступление на Ирак сил западной коалиции во главе с США стали предлогом для проведения массовых демонстраций протеста в поддержку Багдада. Для ИФС эти шествия были прекрасным поводом демонстрации своей силы правившему режиму. На одной из демонстраций, во главе которой в форме афганских моджахедов шествовали вернувшиеся из Пешавара «джихадисты», находился и Али Бенхадж. Облаченный в военную форму, Бенхадж возглавил митинг у здания Министерства обороны. Манифестанты требовали сформировать добровольческий корпус для отправки на помощь Саддаму Хусейну. Символика происходившего имела двойной смысл. С одной стороны, подобное вторжение в сферу, которой распоряжалась армия, явилось вызовом для военной иерархии, послужило сигналом опасности для армейских рядов, и именно поэтому генштаб решился выступить против исламистов. С другой стороны, иракские события выявили слабые места ИФС: в первое время Мадани, в знак признания нефтемонархиям за оказанную ими финансовую помощь, занял про-саудовскую позицию. Однако он был вынужден уступить Бенхаджу, который поддерживал Ирак, сумев направить народный энтузиазм на поддержку Саддама Хусейна. Происходившее стало дополнительным свидетельством того, что бедная городская молодежь была способна навязывать свои взгляды и пристрастия партии, руководство которой оказывалось бессильным перед этим напором. Для средних классов, опасавшихся реванша «хиттистов», это стало дополнительным поводом для беспокойства. Напряженность между правившим режимом и ИФС, а также возраставшие противоречия внутри самой партии достигли новой отметки в конце мая — с принятием решения о новой нарезке избирательных округов для предстоящих в июне парламентских выборов. Передел избирательных округов имел целью повлиять на результаты голосования. Посчитав, что его предали, Мадани призвал ко всеобщей забастовке, пытаясь тем самым добиться от властей отмены принятого решения. Однако вскоре забастовка перетекла в стычки и беспорядки, в которых бедная городская молодежь сыграла ведущую роль. Правительство было вынуждено передать в распоряжение ИФС одну из самых больших площадей столицы, на которой на протяжении недели исламисты стали устраивать сидячие забастовки. Именно в этот момент генштаб принял решение о прямом вмешательстве в происходившее, чтобы положить конец состоянию двоевластия, грозившему вылиться в вооруженное восстание. Вечером 3 июня было объявлено осадное положение. Танки начали разгон демонстрантов. Армейское руководство назначило нового премьер-министра, Сид Ахмада Гозали, который объявил о переносе выборов на декабрь. Затем армия обрушилась на опорные пункты ИФС на местах. Со зданий мэрий, находившихся с прошлого года под контролем ИФС, были сорваны вывески «исламских муниципалитетов». Бенхадж призвал к восстанию, а Мадани угрожал начать джихад, если армия не вернется в казармы. Однако эти призывы и угрозы прозвучали слишком поздно: армия уже вовсю действовала, а популярность ИФС была подорвана колебаниями, проявленными руководством исламистов во время июньских событий. ИФС уступил инициативу армии, отныне генштаб непосредственно управлял страной. 30 июня Бенхадж и Мадани были взяты под арест за призывы к мятежу и вооруженному восстанию. Оба пробудут в тюрьме вплоть до окончания гражданской войны.
Результатом «повстанческой забастовки» стало углубление раскола в рядах исламистского движения. Двоевластие Мадани и Бенхаджа сменилось многовластием мелких руководителей, которые ожесточенно боролись между собой за лидерство в партии. Сторонники вооруженных методов борьбы, объединившись вокруг уцелевших членов группы Буяли и бывших афганских «джихадистов», ушли в подполье. Они отрицали мирный путь завоевания власти путем выборного процесса и были готовы незамедлительно перейти к насильственным методам. Их первой показательной акцией стало жестокое нападение на пограничный пост в Геммаре, где «афганцы» обезглавили новобранцев. Они сделали это 28 ноября 1991 года, чтобы отметить (с разницей в четыре дня) вторую годовщину со дня гибели в Пешаваре «мученика» Абдаллаха Аззама. Налет явился отправной точкой начала джихада на алжирской территории — джихада, которому афганский опыт и символика придадут соответствующее словесное оформление. Этот теракт дополнил картину преемственности методов и традиций войны за независимость, подхваченных Буяли.
Из партии, уже утратившей влияние на многочисленные вооруженные группировки, вышли ее наиболее «радикальные» основатели, которые критиковали Мадани за «политиканство». С другой стороны, в нее вливались технократы «джазаристы», видевшие в ослаблении партии возможность завладеть ее структурой. На партийной конференции, прошедшей в Батне 25–26 июля 1991 года, молодому инженеру Абдель Кадеру Хашани, заявлявшему о своей приверженности линии Мадани, удалось перехватить контроль над партийным аппаратом и найти компромисс между различными течениями. Успех Хашани явился свидетельством возраставшего влияния «джазаристов». Арестованные в июне лидеры партии оставались пока в тюрьме. Армия оказывала непрекращавшееся давление на исламистов: подвергались аресту Хашани и другие руководители ИФС, правда, затем их освобождали. Военные полностью перехватили политическую инициативу в стране. Однако, несмотря на это, Хашани принял решение участвовать в выборах, первый тур которых был назначен на 26 декабря. ИФС противостояли две другие исламистские организации, бывшие в тесном контакте с властями: партия «Нахда» Абдаллаха Джабаллаха и «Хамас» Махфуда Нахнаха. Эти партии отнимут часть голосов у ИФС, особенно в среде религиозной буржуазии, обеспокоенной кризисной ситуацией в стране. Многие молодые радикалы, разуверившиеся в выборах, не пойдут к урнам. На выборах ИФС потеряет более одного миллиона голосов (почти четверть по сравнению с муниципальными выборами в июне 1990 года). [183] Тем не менее партия одержит впечатляющую победу, завоевав 118 мест в первом туре (у ФНО — 16), то есть более 47 % от общего числа голосов.
183
В июне 1990 г. ИФС получил 4 331 472 голоса (54,25 % от общего числа проголосовавших) и 3 260 222 голоса (47,27 %) в декабре 1991 г. Таковы официальные данные, к которым следует относиться с осторожностью (ИФС их оспаривает). Относительное снижение популярности ИФС, бесспорно, отчасти можно объяснить возросшим нежеланием голосовать бедной молодежи, разуверившейся в избирательном процессе, и изменением в режиме голосования по доверенности. Более точный анализ результатов выборов невозможен из-за отсутствия достоверных социологических данных. См.: FontaineJ. Les elections legislatives algeriennes // Maghreb-Machrek. 1992. Mars. № 135. P. 155.
Этот неоспоримый успех не позволил президенту Шадли осуществить свой план — включить часть исламистских элит в состав подконтрольной ему коалиции: прогнозы относительно результатов второго тура гарантировали ИФС абсолютное большинство мест. 11 января 1992 года армия «ушла» Шадли в отставку, 13 января были приостановлены выборы, а 4 марта — распущен ИФС. За это время партийный аппарат был подвергнут жесточайшим репрессиям, тысячи активистов и избранников ИФС оказались интернированы в лагеря в Сахаре, а мечети взяты под наблюдение.