Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Помимо этой доктринальной преемственности «салафиты-джихадисты» обнаруживали сходство с другим движением, зародившимся в ту же эпоху, в том же регионе и в той же обстановке в недрах местного ислама, — талибами. И те, и другие были привержены букве священных текстов и использовали джихад для достижения своих целей. Однако талибы, принадлежавшие к ханафитской школе и течению деобанди, имели иную богословскую подготовку, нежели арабские «салафиты», и в отличие от оных являлись исключительно выпускниками традиционных медресе. Кроме того, их джихад был направлен прежде всего против их собственного общества, которому они навязывали строжайшие моральные нормы; государство и международная политика их почти не интересовали. Близость между этими двумя движениями, их почти одновременное появление, гостеприимство, оказанное талибами в Афганистане главным «джихадистам», тот факт, что некоторые из «джихадистов» сами ассоциировали себя с талибами, — всё это оставляет открытым вопрос о влиянии одного движения на другое.
Талибы — еще одни случайные дети афганского джихада, продукт его скрещивания с деобандской традицией. С момента ее возникновения в 1867 году джихад не являлся для нее приоритетом, поскольку с самого начала это интеллектуальное течение было направлено на то, чтобы позволить мусульманам Индии, уступившим власть англичанам в 1857 году и оказавшимся в меньшинстве в окружении индусов, выжить как общине в неблагоприятной среде. Деобандские улемы издавали множество фетв, благодаря которым их ученики могли скрупулезно следовать предписаниям шариата в отсутствие государства, которое бы следило за их соблюдением. Таким образом, они разработали правила modus vivendiв немусульманском обществе, в которых ни джихад, ни эмиграция на территорию ислама не предполагались. После образования Пакистана деобандские улемы, ставшие гражданами нового государства или решившие переселиться сюда из Индии, создали политическую партию «Джамият-и улама-и ислам» (ДУИ, «Ассоциация улемов ислама»). Эта политическая организация была предназначена скорее для защиты особого образа жизни в мусульманском светском государстве, для выбивания средств на нужды медресе, чем для борьбы за власть. [223] Внутри самого исламского пространства ДУИ отстаивала свою специфичность по отношению как к «Джамаат-и ислами», основанной Маудуди, которую они обвиняли в «модернизме» и смешении религии и политики, так и по отношению к своим соперникам — улемам школы барелви, создавшим «Джамият-и улама-и Пакистан» (ДУП, «Ассоциация улемов Пакистана»). Будучи мощной группой давления, опиравшейся на поддержку десятков тысяч учеников и выпускников своих медресе, деобандские улемы активно вмешивались в политическую
223
Деятельность пакистанских партий улемов напоминала деятельность «ультраортодоксальных» (харедим) партий Израиля, государства, образованного год спустя после провозглашения Пакистана. В обоих случаях религиозные партии ставили перед собой целью строгое соблюдение традиционных догм иудаизма или ислама в политике и повседневной жизни в отличие от израильских и пакистанских националистов, ограничивавшихся признанием простой принадлежности к той или иной вере. Постепенно эти партии начали принимать участие в политической жизни страны, чтобы иметь доступ к финансовым субвенциям для своих школ; впоследствии представители этих партий, Пакистана и Египта, вошли в правительственные коалиции. Об Израиле см.: Kepel G. Revanche de Dieu. Ch. 4.
Помимо войны между Ираком и Ираном и джихада в Афганистане, Пакистан стал еще одним — правда, второстепенным — фронтом этого конфликта. [224] В 1980 году появилась шиитская партия, основанная с целью сохранения общинной идентичности перед лицом суннитского господства и угроз, которые несло в себе автоматическое взимание занята.Получившая название «Техрик-и нифаз-и фикх-и джафрия» («Движение за применение джафаритской [шиитской] юриспруденции»), возглавлявшаяся молодыми священнослужителями, эта партия с 1984 года проявляла большие симпатии к иранской революции. Она пользовалась значительной помощью Тегерана и по этой причине вызывала тревогу у суннитских групп давления. Саудовская Аравия, усматривавшая в этом ахиллесову пяту контролируемого ею джихада в Афганистане, предоставила щедрую помощь организациям, готовым бороться с шиитами. Деобандское движение воспользовалось этим весьма широко: возросшие дотации позволили ему увеличить число своих медресе и расширить их возможности по приему детей из сельских и городских бедных семей; таким учащимся предоставлялся бесплатный пансион, а те, в свою очередь, пополняли ряды потенциальных рьяных борцов с шиизмом. В 1985 году возникло полувоенное молодежное деобандское движение, созданное руководителем ДУИ в Панджабе Хак Наваз Джхангви (он будет убит в 1990 году в возрасте 32 лет). Движение получило название «Сипах-и Сахаба-и Пакистан» («Солдаты соратников Пророка в Пакистане»). [225] Поставив целью признание шиитов «вероотступниками» (кяфирами),оно не останавливалось даже перед насилием в отношении их. В середине 90-х годов в рамках той же тенденции из деобандской среды вышли два еще более склонных к крайностям движения: в 1994 году — «Лашкар-и Джхангви» («Армия Джхангви»), [226] специализировавшаяся на убийстве шиитов, а в 1993 году — «Харакат уль-Ансар» («Движение партизан»), [227] боевики которого отправились вести джихад в индийский Кашмир и прославились тем, что обезглавливали попадавших к ним в руки «неверных» — солдат-индусов. Этому разгулу фанатизма отдали дань и шииты: «Сипах-и Мохаммад Пакистан» (СМП, «Солдаты Пророка Мухаммада в Пакистане»), — организация, созданная в 1994 году, которая имела на своем счету многочисленные убийства суннитов. [228]
224
По этим вопросам см.: Abou Zahab M. The Regional Dimension of Sectarian Conflicts in Pakistan. Colloque du CERI. (Paris, 7 Decembre 1998).
225
Сахаба — сподвижники Пророка — пользуются особым почитанием у суннитов. Они выносили авторитетные суждения о временах первоначального ислама. Из среды сахаба вышли первые халифы, преемники Пророка Мухаммада, в частности династия Омейядов. Напротив, шиитам сахаба особо ненавистны. Шииты считают их виновниками поражения Али в 657 г., связывают с ними убийство Хусейна и его сотоварищей в Кербеле в 680 г. В пакистанском контексте ссылка на сподвижников Пророка автоматически приобретает антишиитское звучание.
226
Организация назвала себя так в честь Хак Наваза Джхангви, стоявшего на полпути между бандитизмом и исламистским экстремизмом. Его прозвище «Хак Наваз-Пистолет» напоминает прозвища «Хасана-Карате» — известной фигуры «Исламской республики Имбаба» в Египте — и эмира алжирской ВИГ «Сейф Аллаха Джаафара» («Джаафара, меча Всевышнего»).
227
В исламской истории термин «ансар» используется для именования «сторонников», которых Пророк обрел в Медине, где он нашел пристанище в 632 г. после переселения из Мекки (хиджры) со своими учениками — мухад-жирун («эмигрантами»).
228
Название шиитской СМП созвучно с названием суннитской ССП, однако в самих этих аббревиатурах сразу бросается в глаза разница в идеологических и теологических позициях: в сознании шиитов защита Пророка означает и защиту его семьи, отстраненной от власти сахаба, почитаемыми суннитами.
Этот пароксизм насилия во имя религии — следствие не только региональной и международной обстановки, хотя финансовая и военная манна, свалившаяся на афганский джихад, неожиданно предоставила в распоряжение экстремистских движений доходы и тяжелое вооружение, позволившие им уже не стеснять себя никакими рамками законности. Пароксизм насилия во имя религии являлся также продуктом глубокого социального кризиса, охватившего Пакистан и особенно Южный Панджаб, [229] где в условиях непрекращавшегося демографического бума дети разорившихся бедных крестьян-суннитов противостояли земельным собственникам — преимущественно шиитам и городским структурам, контролировавшимся потомками беженцев, переселившихся в 1947 году из Индии, — мухаджирами.В отличие от основанной Маудуди «Джамаат-и ислами», которая в целом оставалась партией элиты набожных средних классов, не имевшей опоры в народных массах, деобанди выражали интересы неимущей молодежи, лишенной надежды на социальное продвижение, для которой насилие было основной формой самовыражения в замкнутом и проникнутом неравенством обществе. На период обучения медресе предоставляли своим ученикам, талибам,временное укрытие от жизненных невзгод. Но медресе могли и актуализовывать потенциал насилия своих питомцев, превращая его в джихад против всякого, кого учитель называл кяфиром,безбожником, будь то сосед-шиит, солдат-индус или любой другой человек, считавшийся «неверным». Кроме того, крайняя степень преданности своим улемам этих талибов, за годы учебы общавшихся только между собой, почти не соприкасаясь с внешним миром, вызубривая тексты, над смыслом которых им не следовало задумываться, — всё это вырабатывало у них коллективизм, в котором выражение личной воли мало что значило. В наиболее же доктринерских медресе при создании необходимых условий не составляло большого труда превратить ученика в фанатика.
229
См.: Abou Zahab М. Islamisation de la societe ou conflit de classe?: Le Sipah-e Sah1a3ba Pakistan (SSP) dans le Penjab // CEMOTI. 2000. Printemps.
После войны в Заливе деобандское движение, приобретшее больший радикализм, стало получать помощь сразу с двух сторон, что позволило ему значительно усилить собственное влияние и, наряду с ростом насилия в Панджабе и Кашмире, открыло путь к победе талибов в Афганистане. Мир саудовского ваххабизма оставался сильно разочарован выступлением пакистанской «Джамаат-и ислами» и афганской «Хезб-е ислами» на стороне Ирака, хотя обе организации получали от Эр-Рияда наиболее щедрую помощь на протяжении десятилетия. Деобандская партия ДУИ также выступила против присутствия «безбожных» солдат в Аравии, но демонстрировала меньшую враждебность к саудовской монархии. Более того, деобандские улемы были заклятыми врагами пиров(суфийских авторитетов), глав братств барелви, входивших в другую религиозную партию — ДУП, святой покровитель которой был похоронен под Багдадом и которая традиционно получала помощь от Ирака. Во время войны ее главный руководитель, участвовавший в митингах в поддержку Ирака из «любви» к Саддаму, создал центры набора волонтеров, желавших сражаться на иракской стороне. Утверждалось, что ДУП удалось мобилизовать 110 тысяч добровольцев. [230] Стремясь сохранить свое влияние в пакистанском религиозном пространстве, разочаровавшись в своем бывшем фаворите «Джамаат-и ислами», Эр-Рияд выбрал наименьшее зло, перенеся свои заботы на ДУИ, которая не была связана с международными структурами «Братьев-мусульман», ненавидела шиитов, братства и Ирак и чья строгая религиозная ортодоксия была близка ваххабитской практике. «Хезб» Хекматьяра в Афганистане также больше не пользовалась расположением Эр-Рияда: мало того что она выступила в поддержку Ирака, она еще и утратила свои позиции под натиском полевого командира Масуда. Всё это открывало путь к оказанию Саудовской Аравией поддержки афганским ученикам деобандских медресе — талибам.
230
См.: Ahmad M. Islamic Fundamentalism… P. 166.
Вторым источником помощи для ДУИ и талибов, к большому удивлению западных обозревателей, стало второе правительство Беназир Бхутто, чье миловидное лицо не сходило с первых полос женских журналов. И тем не менее эта женщина поддержала движение, которое вскоре спрячет лица афганских женщин за сетку чадры. Эта позиция диктовалась политиканскими соображениями Пакистанской народной партии Бхутто, которая стремилась расколоть коалицию трех религиозных партий («Джамаат-и ислами», ДУИ и ДУП), поддержавших на выборах ее соперника Наваза Шарифа — лидера Мусульманской лиги и духовного наследника генерала Зия. Вынужденная уйти в отставку в 1990 году под давлением военных — сторонников Наваза Шарифа, Бхутто вновь победила на выборах в 1993 году. Ей удалось лишить своего конкурента поддержки большинства деобандцев. Сторонники Бхутто в ДУИ получили от нее влиятельные посты. Лидер партии, Маулана Фазлур Рахман, стал председателем парламентской комиссии по иностранным делам. [231] В то же время правительство Бхутто было озабочено анархией в Афганистане, усилившейся с падением Кабула в апреле 1992 года, когда столица оказалась под контролем неустойчивой коалиции командиров моджахедов и бывших сторонников коммунистического режима. Беназир не доверяла армейским спецслужбам — ISI, этому оплоту верных сторонников Зия и Шарифа, который покровительствовал «Хезб». Вот в таких обстоятельствах в начале ноября 1994 года по распоряжению министра внутренних дел генерала Бабара в Туркменистан через афганские юго-западные провинции была направлена колонна грузовиков. Захваченная командиром моджахедов в расчете на получение выкупа, колонна была освобождена силами нескольких тысяч вооруженных до зубов талибов, своевременно прибывших из медресе, действовавших в приграничных районах Пакистана. На следующий день талибы овладели Кандагаром — столицей афганского юга. В сентябре 1996 года войска талибов войдут в столицу страны, Кабул, а к осени 1998 года вынудят своего последнего противника, командира Масуда, отвести войска в свою цитадель — долину Пандшер на границе с Таджикистаном, установив контроль над 85 % афганской территории.
231
См.: RachidA. Pakistan and the Taliban // Fundamentalism Reborn: Afh-ganistan and the Taliban / Ed. William Maley. L.: Hurst & Co, 1998. P. 72–89; Idem. Talibans. L.: Tauris, 2000.
Успехи талибов приписывали комбинации внешних и внутренних факторов, но такой анализ давал лишь частичное представление о динамике этих крайних исламистских движений нового типа, появившихся в середине 90-х годов на почве распада афганского джихада. Многие феи склонялись над ними и помогали им делать первые шаги: помимо Беназир Бхутто, союзницы лидера деобандской партии Мауланы Фазлура Рахмана, такого рода движения пользовались поддержкой подавляющего большинства пакистанского политического истеблишмента, даже после возвращения к власти Наваза Шарифа в ноябре 1996 года. В самом деле, Афганистан, контролировавшийся талибами, давал Исламабаду много козырей в политической игре. И сменявшие друг друга кабинеты, обреченные на короткую жизнь в условиях нестабильности, не утруждали себя политическими расчетами на перспективу, которые позволили бы просчитать и негативные последствия поддержки Талибана. Правительственная чехарда на фоне неустойчивой политической ситуации и, как следствие, ничтожно малые сроки для выработки разумного подхода лишь нагромождали нерешенные проблемы. Прежде всего следует не упускать из вида, что Пакистан оказался в региональном окружении, оставлявшем ему мало возможностей для маневра. Это и состояние постоянной напряженности с Индией, и непрекращавшиеся пограничные инциденты, устраивавшиеся военизированными исламистскими группировками в Кашмире, и «джихад на изнурение», и ядерное соперничество с Дели. Сюда же добавлялось состояние перманентной враждебности к шиитскому Ирану, поддерживавшему тесные связи со своими единоверцами на субконтиненте. Свою роль играла и подозрительность Москвы, озабоченной дестабилизацией ситуации в бывших советских государствах (Узбекистане, Таджикистане и Киргизии) со стороны исламистских движений, наступавших с юга. В этих условиях Раббани, лидер афганской партии «Джамият», возглавлявший правящие коалиции моджахедов в Кабуле в период с 1992 по 1996 год, примкнул к тройственной оси Индии, Ирана и России, в то время как Хекматьяру, поддерживаемому спецслужбами Исламабада, никак не удавалось выдвинуться на первые роли. Во-вторых, крах советской империи привел к открытию древних торговых путей из Средней Азии к теплым морям, перекрытых Москвой еще в эпоху царизма. Углеводородное сырье из Туркменистана, в котором так нуждался перенаселенный Пакистан, лишенный собственных источников энергии, [232] начало поступать в страну через Афганистан по дороге, где в ноябре 1994 года талибы предотвратили захват автоколонны, посланной генералом Бабаром. Для обеспечения бесперебойности этих поставок необходимо было, чтобы страна находилась под единой властью, гарантировавшей безопасность транспортной артерии. Со времен начала джихада Афганистан раскололся на многочисленные удельные вотчины во главе с командирами моджахедов, которые по своему усмотрению взимали дань с путешественников и торговцев. Поэтому с конца 1994 года в глазах пакистанского политического истеблишмента движение Талибан было единственной силой, способной обеспечить, действуя в тесной связке с Исламабадом, единство территории. Деобандская идеология делала бывших студентов медресе заклятыми врагами шиитского Ирана, «безбожных» Индии и России. Ко всему прочему в большинстве своем эти студенты принадлежали к этносу пуштунов, проживавших также в пакистанской Северо-Западной пограничной провинции, вокруг Пешавара, и составлявших костяк офицерского корпуса и спецслужб Пакистана. Всё это позволяло думать, что движение Талибан будет крепко привязано к Пакистану и сможет обеспечить ему необходимую «стратегическую глубину» в противостоянии с тремя его региональными врагами.
232
Проект газопровода, который должен был связать Туркменистан с пакистанским городом Мултан в провинции Пенджаб, вызвал острое соперничество двух нефтяных картелей: с одной стороны — калифорнийской компании Unocal и саудовской «Delta», а с другой — аргентинской компании Bridas. Unocal стала самым красноречивым защитником талибов при американской администрации. Госдепартамент опубликовал коммюнике, в котором выражалось благосклонное отношение к движению, занявшему Кабул 27 сентября 1996 г. Однако впоследствии, в результате давления, оказанного на кампанию феминистскими движениями США, протестовавшими против зверского отношения талибов к женщинам, проект был пересмотрен. Планы были нарушены также обвалом в конце 90-х годов цен на углеводородное сырье, порожденным общим азиатским кризисом и всплеском новой волны напряженности в отношениях Индии и Пакистана, вызванной обоюдными ядерными испытаниями весной 1998 г. В самом деле, газопровод оказался бы рентабелен лишь при условии, что к проекту присоединилась бы Индия, также лишенная собственных источников углеводородного сырья. На эту тему см.: Mackenzie R The United States and the Taliban // W. Maley. Op. cit. P. 90.
К внешним факторам, благоприятно сказавшимся на успехах талибов, к которым в первую очередь следует отнести материальную и военную помощь, добавились также и внутренние: население страны было измождено бесконечной войной, устало от вечной нехватки предметов первой необходимости, голода, коррупции, атмосферы страха и неуверенности в будущем дне. Жизнь еще более ухудшилась после падения Кабула и перехода его в 1992 году под власть моджахедов. Страна оказалась ввергнута в анархию; началась война между разными фракциями: каждая группировка забрасывала кварталы и резиденции своих противников бомбами и ракетами. Но бывали и исключения: в пуштунской зоне талибы заняли многие населенные пункты без единого выстрела. Это объяснялось высоким духовным авторитетом талибов; слава об их моральной чистоте неслась впереди их боевых порядков. Более того, сельское население, придерживавшееся старинных племенных обычаев и нравов, схожих с племенным кодексом пуштунвали,не было шокировано их ультраригори-стичной концепцией социальных отношений и взглядов на роль и место женщины в обществе. Зато защитники Кабула оказали отрядам бывших студентов ожесточенное сопротивление: первый штурм прошел неудачно, лишь только в сентябре 1996 года им удалось овладеть столицей страны. Яростный отпор встретили талибы и в районах компактного проживания шиитского населения на западе страны, где они учинили самую настоящую бойню «неверных», в частности в Мазари-Шарифе в 1998 году. Но это было неизбежным следствием религиозного рвения, заставлявшего атакующих вставать на джихад и жертвовать собой в уверенности, что они станут мучениками, шуха-да,перед которыми откроются врата рая.
С тех пор как талибы овладели Кабулом, в столице, лежавшей в руинах после столкновений между моджахедами в период с 1992 по 1996 год, воцарилось спокойствие. Но новые хозяева принесли с собой и новый жизненный порядок. Жизненные устои деобанди, усвоенные ими в родных медресе, были спроектированы уже на все общество, [233] а не только на замкнутое пространство учеников-послушников. В самом деле, эти деревенские жители, говорившие на пушту, воспринимали население Кабула, изъяснявшееся в основном на дари и привыкшее с 50-х годов к современной городской жизни, как распущенную толпу, которую необходимо было перевоспитать, чтобы смог восторжествовать шариат. Отныне горожанки не могли появляться на улицах города без чадры. Так как им было запрещено работать, то многие из них, потерявшие своих мужей и лишившиеся поддержки семьи, попрошайничали на улицах в окружении стаек детей. [234] Входы в пустовавшие министерства, чиновники которых были отправлены в лагеря по религиозному перевоспитанию, дворы домов заросли бурьяном. Деобандской культуре была чужда общественная жизнь: традиционно она была приспособлена к организации общины в скрупулезном выполнении предписаний догмы и не заботилась о государстве, которое со времен британского завоевания Индии в 1857 году считалось безбожным. В Кабуле талибы, став хозяевами афганских учреждений, лишили их прежнего содержания, заменив его тремя функциями — поддержание морали, торговля и война. Мораль, то есть строгое подчинение всех нормам деобанди, претворялась в жизнь силами «Организации по повелению благого и запрещению дурного» (это название переводится на английский язык как vicevirtue police— полиция нравов). Она носила то же название, что и аналогичный корпус в Саудовской Аравии, состоявший из знаменитых мутавиа [235] — бородатых молодцев, вооруженных дубинками и призванных осуществлять бдительный контроль за строгим соблюдением часов молитвы, за ношением женщинами платка и за соблюдением ваххабитских норм поведения в целом. В Афганистане понятие преследуемого зла было более емким. Например, безбородые мужчины или обладатели слишком короткой бороды подвергались публичной порке; телевизоры, видеомагнитофоны, светская музыка находились под запретом, то есть делалось всё, чтобы воссоздать окружение и ментальную атмосферу медресе. Непременным атрибутом постов дорожной инспекции стал шест, вокруг которого, словно военный трофей, были обмотаны магнитные ленты аудиокассет, изъятых из автомобилей. Но не всякий спектакль оказывался под запретом, тем более если он был поучителен. По пятницам столичный стадион, построенный в свое время Советским Союзом в знак проявления пролетарского интернационализма, наполнялся толпами народа: публика развлекалась зрелищем порки уличенных в пьянстве, отсечения рук ворам и казни преступников членами семьи жертвы, которым по такому случаю вручали автомат. Государство само не карало нарушителей, поскольку наличие провинившихся перед законом — это признак слабости государственной власти. Оно вверяло исполнение наказания моральному сообществу верующих под одобрение вчерашних селян, наводнивших столицу в 1996 году и «пуштунизировав-ших» ее в ущерб средним слоям, получившим образование на персидском языке и не сумевшим вовремя бежать.
233
На эту тему см.: Ягеск А. Afghanistan's Taliban: An Islamic Revolution ofthe Pashtun // Orient. 1997. № 1. P. 135; Abmi Zahab M. Les liens des Taleban avec l'histoire afghane // Les Nouvelles d'Afghanistan. 1999. 3e trimestre. № 85.
234
Это впечатления автора от талибского Кабула, вынесенные им из поездки в Афганистан в апреле 1998 г.
235
Институт мутавиа возник во времена Ибн Абд аль-Ваххаба, имама, давшего имя ваххабизму. Получив духовную власть над первым саудовским государством (1745–1811), он создал эту «религиозную полицию», которая следила за поведением отдельных лиц, выискивала нарушителей и наказывала их, а также обеспечивала присутствие правоверных на обязательных молениях.
Вторым видом деятельности, который процветал в «Исламском эмирате» была торговля. Вначале талибы жили за счет помощи, поступавшей из Саудовской Аравии. Это было время, когда принцы Аравийского полуострова прилетали в Кандагар на охоту, а при отъезде в качестве подарка оставляли свои джипы-вездеходы и другие весьма ценные сувениры. [236] С переходом страны почти под полный контроль талибов возросло и число источников пополнения их доходов за счет взимания транзитной платы: значительно увеличился товарооборот между Средней Азией и Пакистаном, расширился поток контрабанды из свободного порта Дубай, многократно возросли поставки героина на американский, российский и европейский рынки. [237] Всё это служило существенным подспорьем для казны «студентов, изучавших религию». Отныне в финансовом отношении талибы были независимы от зарубежных спонсоров и могли не подчиняться им. [238] Лавки на кабульском базаре, погруженном в атмосферу Средневековья, ломились от изобилия товаров. Не слышался привычный гомон торговцев, расхваливающих свой товар. Бородатые продавцы и покупатели в традиционных одеждах совершали сделки в полной тишине. Купцы и перевозчики товаров пользовались режимом, при котором эфемерность присутствия государства позволяла им процветать, не будучи обремененными налогами и какими-либо правилами.
236
См.: Rachid A. Op. cit. P. 76. Автор отмечает роль, которую сыграл Мавлана Фазлур Рахман, лидер ДУИ и в то время — председатель парламентской комиссии по международным делам, в организации охоты на дроф, которую обожали саудовские принцы и которая помогла установлению их контактов с талибами. Он вел успешную кампанию в столицах стран Европы и США, а также в странах Аравийского полуострова, чтобы познакомить политическую и бизнес-элиту с талибами.
237
Одно из самых удивительных зрелищ в талибском Афганистане, которое предстает перед глазами путешественника, покинувшего Кабул, где безраздельно царит «деобандский порядок», и направляющегося в Пакистан по автостраде, — это простирающиеся до самого горизонта маковые поля. Мак — сырье для производства героина, дурмана для «неверных». Кроме того, часто можно увидеть вереницы контрабандистов с огромными тюками за спиной на Хайбарском перевале, находящемся на границе между Афганистаном и Пакистаном. Вся контрабанда, в том числе аудио- и видеоаппаратура, поступает из Дубая (из личных наблюдений автора, апрель 1998 г.).
238
Так, давление Саудовской Аравии, добивавшейся высылки из страны Усамы бен Ладена, не возымело никакого эффекта, что повлекло за собой разрыв дипломатических отношений между двумя странами — бесспорно, самой заметной из саудовских ответных мер, предпринятых в 1999 г.