Джихад. Экспансия и закат исламизма
Шрифт:
Месяц Рамадан (январь — февраль) 1997 года стал самым кровавым за всю историю гражданской войны: он был отмечен убийствами гражданского населения, часто совершенными холодным оружием. Складывалось впечатление, что создание вооруженных государством «союзов патриотов» в деревнях, где военные не могли оставить свои гарнизоны, способствовало «приватизации» и распространению насилия, в котором кровная месть, локальные конфликты и столкновения между ВИГ и властью смешались в один клубок. Отсутствие настоящего расследования и достоверных свидетельств затрудняло точное установление ответственных за волну убийств в период «эмирства» Зуабри, достигшую своего апогея в кровавой бане конца августа и сентября в Раисе, Бени-Месусе и Бенталхе, где жертвами резни стали сотни людей. Если алжирская пресса возлагала ответственность за происходившее исключительно на «преступников из ВИГ» и не упускала случая подчеркнуть связь между некоторыми основателями группировки и ИФС, то руководители исламистской партии в эмиграции хотели видеть в убийствах только провокации служб безопасности, призванные оторвать население от исламистского движения в целом. [319]
319
См., напр.: Le Matin (Alger). 1997. 7 Octobre. Тема «сговора» между ВИГ и остальными исламистами поднимается в статье в связи с обнаружением неких документов в ходе армейских рейдов, проведенных против «баз террористов» в деревне Гаид Гасем. О противоположной точке зрения см.: DenaudP. Le FIS: Sa direction parle… P.: L'Harmattan, 1997. В книге приводится мнение многих членов ЗИКИ о ВИГ, стратегию которой они рассматривают как результат проникновения в ее ряды агентов алжирских секретных служб. Так, вице-президент ЗИКИ Г. Абделькрим утверждал: «В ВИГ есть люди, искренние в своих экстремистских убеждениях. Они (…) становятся легкой добычей алжирской военной контрразведки: с ними работают агенты, главная задача которых — провести связь между внешними потребностями и внутренними решениями таким образом, чтобы придать журналистским манипуляциям максимальную эффективность» (с. 167). В свою очередь, Джаафар аль-Хуари — бывший президент ассоциации Алжирское братство во Франции (АБФ), представлявший ИФС во Франции до своей высылки из страны в конце 1994 г., — характеризовал Зуабри как «безграмотного парня 26–27 лет, семья и братья которого — бывшие преступники.
Какова бы ни была конкретная вина противоборствовавших сторон за кровопролитие, в сентябре 1997 года оно вылилось в два события, положивших конец организованному джихаду в Алжире: это уход со сцены ВИГ и «одностороннее перемирие», объявленное ИАС. Так, в конце сентября ВИГ обнародовала свое последнее коммюнике, подписанное Зуабри: группировка брала на себя ответственность за убийства и оправдывала их, объявляя «безбожниками» всех алжирцев, которые не влились в ее ряды, скатываясь тем самым в такфир —отлучение общества от веры. Абу Хамза опубликовал его в выпуске «Аль-Ансар» за 27 сентября (с критическим комментарием), а два дня спустя объявил о прекращении издания бюллетеня и отказе от дальнейшей поддержки Зуабри и ВИГ, которых он обвинил в том, что они отошли от линии «джихадистского салафизма», «осудив алжирский народ за неверие (куфр)». [320] С этого дня ВИГ, сохраняя связи за границей, уже не могла распространять свои коммюнике и утратила свой отличительный «почерк». Всё это тем не менее не подвело черты под деятельностью экстремистских групп в Алжире, которые продолжали вести джихад спонтанно, под началом независимых главарей, но уже без четкой структуры общенационального масштаба. Последний «эмир», Антар Зуабри, с этого времени уже практически не заявлял о себе, а ВИГ прекратила существование как общность и как основной участник гражданской войны в Алжире, сойдя со сцены при еще более неясных и загадочных обстоятельствах, чем те, при которых она вышла на алжирскую арену в 1992 году. Объявив в своем последнем коммюнике такфирвсему обществу, Зуабри санкционировал скатывание группировки в сектантство, которое постепенно лишило ее всякой социальной базы. Она лишилась опоры даже среди неимущей городской молодежи, которая в свое время первой оказала ей поддержку. Деморализованная и утратившая активность после пяти лет насилия, молодежь был мало расположена к реализации исламистского политического проекта, который потребовал бы от нее новых жертв и слишком неравной борьбы против режима.
320
См.: ат-Тавилъ К. Указ. соч. С. 280. В книге приведен текст коммюнике № 51 Зуабри, опубликованный в № 165 бюллетеня «Аль-Ансар» (27 сентября 1997 г.), а также комментарии к нему Абу Хамзы.
Двадцать первого сентября, в тот день, когда в Лондон пришло последнее коммюнике ВИГ, Мадани Мерзаг, «национальный эмир» ИАС, призвал всех находившихся под его командованием бойцов к одностороннему перемирию начиная с 1 октября. [321] Эта инициатива свидетельствовала о слабости военного крыла ИФС, проявившейся в ходе сентябрьской резни: она произошла, и ИАС ничего не могла поделать. Будучи «почетным» промежуточным выходом из положения между разгромом и капитуляцией, перемирие, переговоры о котором велись с армейским генштабом, позволяло ИАС сохранить своих людей в ожидании их возможной интеграции в силы безопасности. В военном плане оно отражало условия, на которых режим был готов примириться с набожными средними классами, поддержавшими в свое время ИФС. Эти классы могли рассчитывать на «милосердие» к ним властей в обмен на лояльность к режиму.
321
См.: Martinez L. Algerie: Les enjeux des negotiations entre l'AIS et Гагтпёе // Politique intemationale. 1997. № 4. P. 499.
Несмотря на уход со сцены ВИГ и договор о прекращении огня с ИАС, убийства продолжались на протяжении всего 1998 года. Поскольку никто не брал на себя за них ответственность, их объясняли инерцией «слепого» террора вооруженных групп, связанных своим происхождением с ВИГ. Некоторые из них ударились в чистый бандитизм, другие сводили счеты между собой или с охотившимися на них «патриотами», наконец, третьи, подобно тому как это было в конце войны за независимость, перешли на службу к земельным собственникам, надеявшимся с помощью террора вытеснить «незаконных» поселенцев с земельных участков, на которых по окончании конфликта можно было бы провернуть выгодные операции с недвижимостью. В данном случае также трудно точно установить ответственность той или иной группы. Однако итогом этого года, в котором насилие уже не мотивировалось ни политическими, ни идеологическими соображениями, стало окончательное истощение социального движения, выражавшего себя в исламистских категориях. Это позволило режиму организовать серию выборов, призванных институционализировать начавшееся в 1999 году постепенное возвращение спокойствия. Этот процесс достиг кульминации в мае с приходом на пост президента республики Абдель Азиза Бутефлики. За ним последовал проведенный в сентябре референдум о «национальном согласии», который принял масштабы плебисцита. После почти десятилетней гражданской войны алжирское исламистское движение потерпело поражение от правившего режима. Неимущая городская молодежь, восставшая в октябрьские дни 1988 года, вышедшая затем на улицы, чтобы поддержать ИФС, и, наконец, ставшая кадровой базой для ВИГ, была ликвидирована как политический субъект. Набожная буржуазия, чьи экономические интересы и культурные притязания защищало в правительстве движение «Хамас» М. Нахнаха, согласилась на условия президента, который публично выразил уважение к Аббаси Мадани. [322] Последний заявил о своем желании уйти из политики. Али Бенхадж, кумир неимущей молодежи, остался в тюрьме. А Абдель Кадер Хашани — единственный политик в движении, способный вести жесткий диалог с правительством, но ненавидимый самыми радикальными исламистами, погиб 22 ноября 1999 года при невыясненных обстоятельствах. Переход от социализма к рыночной экономике, парадоксальным образом ускоренный войной, должен был, по мысли алжирских руководителей, позволить интегрировать в государственную систему частных предпринимателей и бизнесменов, ранее поддерживавших ИФС, отчасти потому что они отвергали контроль генералов над экономикой «импорта — импорта». [323] Реконструкция страны, инфраструктура которой была разрушена или не поддерживалась в должном состоянии в течение всего десятилетия войны, обещала принести инвесторам хорошие дивиденды, если правящая верхушка сумеет создать для этого необходимые политические условия. Однако, что бы ни случилось, представляется маловероятным, что социальная динамика, обусловившая возникновение исламистского движения, могла возродиться после войны, потопившей в крови претензии этого движения на завоевание государственной власти.
322
Шестого июня Мадани Мерзаг, «национальный эмир» ИАС, объявил об «окончательном прекращении вооруженной борьбы». 11 июня Абасси Мадани поддержал этот шаг в письме «Его превосходительству президенту Абдель Азизу Бутефлике». В нем он, в частности, писал: «Если Вы продолжите идти по этому достойному уважения пути, отвечающем) чаяниям нашего благородного народа, во мне Вы найдете, с Божьей помощью, вашего союзника» (Le Monde. 1999. 13–14 Juin).
323
Выражение «импорт-импорт» в обиходе алжирских юмористов означало систему обогащения высокопоставленных представителей режима — Держателей монополии на импорт продукции, не производимой в стране или той, производству которой в Алжире они препятствовали, чтобы не терять контроля над своей частью рынка. Оплачиваемый за счет мощного ресурса — экспорта углеводородного сырья — и обращаемый в кредиты (национализированных) банков, к которым высшие чиновники имели привилегированный доступ, этот импорт (в частности, медикаментов) обеспечивал значительные прибыли тем, кто его контролировал. Одновременно он препятствовал становлению в Алжире предпринимательской буржуазии и созданию рабочих мест. Многочисленные случаи уничтожения предприятий в годы гражданской войны, по слухам, были делом рук этой «мафии».
Глава 6
Египетский исламизм и вирус терроризма
В те самые годы, когда в Алжире свирепствовала гражданская война, Египет захлестнула волна насилия, в которой опять же государство противостояло радикальным исламистским группам. В 1992 году, когда в алжирской столице начинались убийства и теракты, власти интернировали активистов ИФС в исправительные лагеря в пустыне, а в горах формировались вооруженные отряды ДИГ и ВИГ, «Гамаа исламийя» расправилась в Каире со светским писателем Фарагом Фодой и бесчинствовала на юге долины Нила. Ее боевики, преследовавшие и убивавшие представителей христианского меньшинства — коптов, приступили в тот год к систематическому истреблению туристов и офицеров сил безопасности. В декабре 14 тысяч солдат и полицейских заняли и «очистили» народный квартал Имбаба на окраине столицы, который «Гамаа» превратила в «освобожденную исламскую зону» — подобие бедных алжирских кварталов Эвкалиптов или Бараки. Эта одновременная эскалация насилия в двух странах происходила в год захвата Кабула моджахедами. Многие сотни алжирских и египетских «афганцев» вернулись домой. Пройдя в Пешаваре школу «салафизма-джихадизма», они способствовали радикализации местного джихада, привнеся в него свой интернациональный опыт. В обеих странах режим также столкнулся с успехом «умеренных» исламистов в борьбе за симпатии средних классов: Мубарак не пошел на риск победы исламистов на парламентских выборах, подобной победе ИФС в декабре 1991 года, однако египетские «Братья-мусульмане» продемонстрировали свою силу в тех социально-политических нишах, которые были для них открыты. В сентябре они одержали верх на выборах в союз адвокатов, завершив тем самым подчинение профессиональных союзов (медиков, инженеров, дантистов, фармацевтов), объединявших египетскую дипломированную мелкую буржуазию. 12 октября, после землетрясения, унесшего жизни более 500 человек и оставившего без крова 50 тысяч жителей Каира, «Братья» взяли в свои руки организацию оказания помощи пострадавшим, опережая в этом неповоротливую государственную бюрократию, — как это сделал ИФС во время землетрясения в Типасе в октябре 1989 года.
Апогеем волны насилия, обрушившейся на Египет, стало убийство в Луксоре 60 человек, в основном туристов, 17 ноября 1997 года, вскоре после резни в Раисе, Бени-Месусе и Бентальхе в Алжире. В обоих случаях эти убийства были последними, за которые взяло на себя ответственность структурированное вооруженное исламистское движение. Радикальные группировки — «Гамаа исламийя» в Египте и ВИГ в Алжире — рухнули, раздавленные репрессиями и ненавидимые населением. «Исторические» лидеры «Гамаа» призвали в июле ко «всеобщему прекращению огня»; в Алжире в конце сентября ИАС объявила об «одностороннем перемирии». Почти одновременно вооруженный джихад потерпел поражение в обеих арабских странах, где насилие достигло своего пика. Это поражение открыло путь к перестройке и кооптации правившими режимами исламистского движения, лишившегося поддержки в народе и вернувшегося к ориентации на средние классы.
Несмотря на сходство между египетскими и алжирскими событиями, частично связанное с общностью направленности, которую хотели придать им активисты, прошедшие Афганистан, эти события разворачивались в совершенно разном политическом контексте. Алжир был молодым государством, обретшим независимость в 1962 году и несшим отпечаток насилия времен войны. Это государство не имело опоры в обществе с тех пор, как в 80-х годах единственная правящая партия ФНО начала терять народное доверие. Религиозные инстанции находились в зачаточном состоянии, и государству пришлось даже пригласить улемов из Египта, когда в 1985 году оно учредило исламский университет в Константине, чтобы придать себе религиозную легитимность. Этот вакуум помог ИФС мобилизовать народ на борьбу во имя ислама и победить на выборах в 1989–1991 годах, способствовал втягиванию части населения в гражданскую войну, по крайней мере, до 1994–1995 годов. В Египте же государство во главе с Хосни Мубараком было наследником очень древней политической конструкции, располагавшей эффективным административным аппаратом, при всех бюрократических издержках, порожденных его «фараонизмом». Благодаря университету Аль-Азхар он располагал религиозной инстанцией, которая сумела сохранить огромный авторитет, несмотря на вмешательство со стороны властей вкупе с критикой со стороны наиболее радикальных исламистов и проникновением «Братьев-мусульман» в среду улемов и преподавателей. К тому же в противоположность Алжиру, где до 1989 года воинствующий исламистский протест ограничивался партизанским движением Мустафы Буяли, Египет, президент которого был убит в октябре 1981 года группой «Аль-Джихад», имел длительный опыт борьбы с исламистским движением, начавшейся после создания в 1928 году на берегах Суэцкого канала организации «Братья-мусульмане». Этот опыт включал в себя казнь Сайида Кутба, повешенного при Насере в 1966 году, и двусмысленные отношения с «Гамаа исламийя», в которые вступил в 70-е годы Садат. Сползание части исламистского движения к насилию в 1992–1995 годах, несмотря на свой открытый характер, не вылилось в полномасштабную гражданскую войну, хотя некоторые районы страны на время вышли из-под контроля полиции и армии. В 1995 году иностранец мог спокойно проживать в Каире, что было тогда невозможно в столице Алжира.
В военном отношении масштабы конфликта, если судить о них по количеству жертв (порядка тысячи человек в Египте и сотни тысяч человек в Алжире), были несоизмеримы. В политическом плане египетское исламистское движение, которое в 1992 году пополняло свои ряды как за счет неимущей городской молодежи, так и представителей средних классов и религиозной буржуазии, оказалось, как и в Алжире, глубоко расколото после пяти лет ожесточенного конфликта с властью, ход которого этому движению так и не удалось повернуть в свою пользу.
Произошедшее в июне 1992 года убийство светского эссеиста Фарага Фоды активистами «Гамаа исламийя» обычно считают началом новой фазы конфликта, который с середины 80-х годов приобрел латентный, хотя и неизменный, характер. После убийства Садата в октябре 1981 года широкомасштабные репрессии на время свели на нет экстремистское течение, рассеяли ряды его сторонников и заставили уйти в тень «Братьев-мусульман», озабоченных в основном тем, чтобы отмежеваться от активистов группы «Аль-Джихад». Президент Мубарак вновь ввел в политическую игру оппозиционные партии, преследовавшиеся его предшественником, и организовал в мае 1984 года парламентские выборы с предсказуемыми результатами. Однако предвыборная кампания отличалась свободой, которой не было уже давно. «Братья» провели в парламент нескольких своих депутатов; власть чувствовала себя достаточно уверенно, чтобы проявить милосердие к радикальным элементам, арестованным в октябре 1981 года. Большинство из них стали выходить на свободу. До 1987 года о них почти ничего не было слышно: некоторые отправились на афганский джихад через Саудовскую Аравию (с одобрения режима), другие занялись восстановлением разгромленных в 1981 году организационных структур. Исламистское движение, в широком понимании этого слова, понемногу вставало на ноги, вновь овладевая теми бастионами, которые ему удалось захватить в эпоху Садата, и одновременно расширяя фронт наступления. С 1984 года его представители стали одерживать победы на студенческих выборах в большинстве кампусов. С середины 80-х годов большинство из 22 профессиональных корпораций (профсоюзов) Египта перешли под контроль своих молодых членов — представителей «Братьев-мусульман». Бывшие активисты, поступившие в университет в предыдущее десятилетие, ныне обладатели дипломов, вступившие в активную общественную жизнь, они продолжали здесь даава— проповедь-агитацию, — начатую еще в студенчестве. [324] Этот прорыв в среду представителей свободных профессий и «профессионалов» сопровождался обогащением религиозной буржуазии, процветание которой было связано с исламскими банками и исламскими инвестиционными фондами, переживавшими в тот момент период расцвета. В 1988 году государство положило конец этому явлению. Оно опасалось, что этот процесс позволит движению, включая все его течения, сколотить капитал для войны и обеспечит «Братьям» и их друзьям финансовую независимость, которая закончится их непримиримой политической оппозицией. Но в то же время государство поощряло расширение религиозного пространства, контроль над которым оно надеялось сохранить и которое придавало власти легитимность, помогая парировать обвинения в безбожии или «теплохладности», бросавшиеся режиму бородатыми активистами. В 1985 году государственное телевидение отвело около 14 тысяч часов под исламские передачи, [325] обеспечив проповедникам-«телекоранистам» — таким, как шейх Шаарави, известный своим крайним консерватизмом и враждебностью к коптам, или шейх Мухаммад аль-Газали, близкий к «Братьям-мусульманам», — приоритет в изложении общественных ценностей. Эти улемы считали себя идеологическим оплотом государства против «религиозного экстремизма» и стремились извлечь выгоды из своего статуса. Их первой мишенью стали светские интеллектуалы, труды которых они подвергали цензуре за содержавшееся в них, по мнению этихулемов, «посягательство на религию». Мимоходом нападкам подверглось даже полное арабское издание «Тысячи и одной ночи», обвиненное в «непристойности». Запрещение подавать спиртные напитки в самолетах авиакомпании «Ижипт Эйр» и решение некоторых префектов объявить в своих департаментах сухой закон указывали на то, что государство отдало на откуп религиозным деятелям салафитского и консервативного направлений сферы морали, культуры и бытового поведения. В парламенте депутаты из числа «Братьев-мусульман» неустанно добивались введения шариата и отмены любых законов, которые, по их мнению, противоречили канонам мусульманского права. Когда в 1985 году председатель парламента Рифаат аль-Махгуб (будет убит в 1990 году) отказал им, заявив, что правовая сфера, как и политика, должна оставаться свободной от посягательств со стороны исламистского движения, даже «умеренного», за этим последовали манифестации, организованные пламенным проповедником шейхом Хафезом Саламой. Они были быстро рассеяны, но дали понять, что исламистское движение вновь осмеливалось заявлять о себе на улицах.
324
См.: Qandi lA. L'evaluation du role des islamistes dans les syndicate professionals egyptiens // Le phenomene de la violence politique: Perspectives comparatives et paradigme egyptien / Sous la dir. de B. Dupret. Le Caire: Cedej, 1994. P. 282. Успехи «Братьев-мусульман» на выборах в «профессиональные союзы», объединявшие представителей средних классов, объяснялись наличием многих факторов. Прежде всего, рост численного состава профсоюзов объяснялся перепроизводством специалистов в 70-х годах, что привело к их резкому обнищанию. Это явление затронуло в первую очередь новоиспеченных медиков, которым не удавалось обзавестись состоятельной клиентурой и многие из которых жили на жалкое пособие, выплачивавшееся Министерством здравоохранения. «Братьям» удалось создать социальные службы и организовать благотворительную деятельность, ставшую возможной благодаря их контролю над многочисленными благотворительными обществами. Последние финансировались за счет закята, поступавшего от богатых мусульман или нефтедолларов, которые перечисляли сторонники «Братьев» из числа египтян, эмигрировавших в страны Залива. Средства поступали также от местных исламистов или салафитов. Кроме того, предлагая проект политического переустройства общества, в котором набожным средним классам отводилась большая роль, «Братья» привлекали к себе взоры тех разочарованных молодых выпускников вузов, чьи надежды на социальную карьеру разрушила пролетаризация. Наконец, массовый абсентеизм на выборах в профессиональные союзы способствовал победе активного и хорошо организованного меньшинства в лице «Братьев». Данный феномен даст властям аргумент в пользу восстановления контроля над профессиональными союзами в 1993 г. (после победы «Братьев» на выборах в Союз адвокатов 11 сентября 1992 г.). Указ предусматривал, что для того, чтобы выборы были признаны состоявшимися, в них должно было принять участие не менее 50 % членов Союза. Невыполнение этого условия влекло за собой переход союзов под контроль государственной администрации. См.: AbdelFattah N. VeiledViolence: Islamic Fundamentalism in Egyptian Politics in 1990s. Cairo: Sechat, 1993. P. 36–45, 74–81.
325
За исламскими программами следовали политические (11 тыс. часов) и развлекательные (8 тыс. часов), в то время как передачи «аморальные» (например, танцы) или признанные «несовместимыми с исламскими ценностями», подвергались цензуре. См.: AyalonA. Egypt // MECS. 1984–1985. P. 351. Автор ссылается на газеты «Аль-Ахрам» (21 мая 1985 г.) и «Майо» (25 мая 1985 г.).
В то время как «Братья-мусульмане» и их сторонники в набожном истеблишменте вели с властями своего рода «пограничную войну» — первые за распространение своего влияния на сферы права, экономики и политики, а вторые — за то, чтобы ограничить это влияние областями морали и культуры, — подпольная составляющая исламистских движений разделилась на два больших течения. Этому предшествовали проходившие в тюремных камерах дебаты, вызванные провалом попытки захвата власти после убийства Садата. Первое течение — его лидерами были лейтенант Аббуд аз-Зумр, приговоренный к пожизненному заключению, и врач Айман аз-Завахири, [326] уехавший в 1985 году в Афганистан, — считало, что джихад может увенчаться успехом только в том случае, если с помощью силы уничтожит нервные центры «безбожного» режима. Для этого потребуется небольшое ядро в лице решительно настроенных активистов, которое после этого провозгласит исламское государство к восторгу народа, освободившегося от тирании. Эта путчистская концепция воспроизводила в исламистском варианте методы арабских националистов-военных, применявшиеся в предыдущие десятилетия. Она подвергала сильнейшему сомнению эффективность «проповеди» (даава),которую государство имело возможность держать в узде, пока исламистское движение находилось «в стадии слабости», и следовала идеям опуса, сочиненного электриком Абдессаламом Фараджем с целью оправдания убийства Садата. Этого взгляда придерживалась группа «Аль-Джихад» («Танзим аль-джихад»), воссозданная в подполье.
326
Айман аз-Завахири, который сыграет видную роль в международных радикальных исламистских движениях второй половины 90-х годов (род. в 1951 г., в 1978 г. получил диплом хирурга), был родом из известной каирской семьи врачей и дипломатов. Один из его предков был послом, другой — шейхом Аль-Азхара. Участвовавший еще с подросткового возраста в подпольном исламистском движении в насеровскую эпоху, он присоединился к группе убийц Садата благодаря посредничеству Аббуда аз-Зумра. Арестованный в октябре 1981 г., в 1984 г. он вышел на свободу и провел конец десятилетия в Афганистане. Он также бывал в Европе, выезжая туда через Болгарию. См.: Такрир ааль-халя ад-динийя фи миср 1996 [Доклад о религиозной ситуации в Египте в 1996 году] / Ред. Набиль Абдель Фаттах. Каир: Центр политических и стратегических исследований «Аль-Ахрам», 1998. С. 280.