Дживс и феодальная верность; Тетки - не джентльмены; Посоветуйтесь с Дживсом!
Шрифт:
Но меня снова властным жестом лишили слова:
– Сначала-то я ни о чем таком не подумала. Просто подняла его машинально, как хорошая хозяйка, которая не любит, чтобы в доме на полу валялись вещи. Мне и в голову не пришло, что это мой ангел-хранитель направляет мои шаги и указывает мне выход из бед и треволнений. Но потом меня вдруг осенило, будто молния вспыхнула. Я разгадала намек моего доброго старого ангела-хранителя. Не сразу, но он все-таки достучался до моей тупой башки. Вот спиной ко мне стоит Спод и вытаскивает из футляра ожерелье…
Я захрипел:
– Но вы его не
– Конечно, я его шмякнула. А что бы, по-твоему, я должна была сделать? Как бы на моем месте поступил Наполеон? Я сдержанно размахнулась и смачно влепила ему прямо по макушке. Ну, и где-то наземь он упал [54] .
Еще бы. Точно то же произошло когда-то с полицейским Доббсом в Деверил-Холле.
– Сейчас он лежит в постели и думает, что с ним случился припадок головокружения и он ударился головой об пол. Можешь о нем не беспокоиться. Отоспится за ночь, да еще щадящая диета, и утром встанет в полном порядке. А ожерелье я взяла, взяла его, проклятое, и чувствую себя теперь так, словно могла бы, кажется, поднять за шиворот и стукнуть лбами пару тигров.
54
Строка из стихотворения Генри Лонгфелло: «Высоко в воздух я пустил стрелу,/И где-то наземь она упала…»
Я вытаращился на нее. У меня тоже голова пошла кругом. Сквозь дымку, застлавшую глаза, мне виделось, будто она слегка покачивается, как женщина на ветру.
– Вы говорите, ожерелье у вас? – растерянно переспросил я.
– Разумеется.
– Что же тогда такое вот это, у меня? Я предъявил ей свой образец.
Некоторое время она явно не могла взять в толк, что происходит, – посмотрела на мое ожерелье, перевела взгляд на меня, потом опять на ожерелье. Только когда я ей объяснил, как было дело, до нее наконец дошло.
– Ну да, конечно, – кивнула она с облегчением, – теперь мне понятно. Мне понадобилось сначала звать во все горло Тома, рассказывать ему, что у Спода случился обморок, слушать, как Том стенает: «О Господи! Теперь придется оставлять этого субъекта ночевать!» – и успокаивать его, и помогать Сеппингсу перенести останки в постель, и так далее, и тому подобное, и я совершенно упустила из виду, что следует запереть дверцу сейфа. Том, конечно, тоже об этом не позаботился. Он занят был тем, что рвал на себе волосы и твердил, что последний раз в жизни, черт побери, пригласил в гости клубного знакомого, ведь всем известно, что клубные знакомые, очутившись в чужом доме, прежде всего падают в обморок и пользуются этим предлогом, чтобы застрять и прогостить добрых несколько недель. А тем временем пришел ты, и…
– …и, пошарив в недрах сейфа, нашел футляр с жемчужным ожерельем и, естественно, решил, что это ваше…
– …и немедленно наложил на него лапу. Очень благородно с твоей стороны, Берти, я ценю твою заботу. Если бы ты не улизнул утром из дому, я бы тебя предупредила, что Том распорядился, чтобы в доме все положили свои ценности в сейф, но ты укатил в Лондон. Зачем, хотелось бы знать, между
– За дубинкой, прежде принадлежавшей сыну тети Агаты Тосу. У меня начались неприятности. Угрозы.
Тетя Далия посмотрела на меня с восхищением. Видно было, что она глубоко тронута.
– Так это ты, мое золото, – дрогнувшим голосом произнесла она, – доставил сюда свинчатку? Я-то приписала ее появление непосредственно моему ангелу-хранителю. О, Берти, если я когда-нибудь называла тебя безмозглым болваном, которому полагается уютное место в сумасшедшем доме, я беру все свои слова назад.
Я кратко поблагодарил ее.
– Но что будет теперь?
– Теперь я крикну трижды «ура» и примусь разбрасывать розы из своей шляпы.
Я нахмурился с некоторым раздражением:
– Я говорю не о вас, престарелая родственница, а о вашем племяннике Бертраме, каковой племянник сидит по пояс в густом супе, где и может с минуты на минуту бесследно утонуть. У меня в кармане чьи-то жемчуга…
– Мамаши Троттер, я их узнаю! Она надевает их по вечерам.
– Прекрасно. С жемчугами, значит, разобрались. Они принадлежат, как мы выяснили, мамаше Троттер. Теперь вопрос: что с ними делать?
– Как что? Положить обратно.
– В сейф?
– Именно. Положи их обратно в сейф.
Замечательная мысль. Как это мне самому в голову не пришло?
– Вы попали в самую точку. Да, я пойду положу их обратно в сейф.
– Я бы на твоем месте не стала откладывать. Отправляйся прямо сейчас.
– Иду. Кстати, приехала Дафна Долорес Морхед. Она сейчас в саду вместе с Сыром.
– Ну и как она тебе?
– Глаз не отвести, если мне позволено воспользоваться этим выражением. Я и не представлял себе, что бывают такие роскошные романистки.
Я готов был и дальше описывать отрадное впечатление, произведенное на меня красотой юной гостьи, но тут на пороге возникла фигура мамаши Троттер. Она бросила на меня взгляд, явно оценивающий мое присутствие как совершенно излишнее.
– О, добрый вечер, мистер Вустер, – холодно произнесла мамаша Троттер. – Я рассчитывала застать вас одну, миссис Трэверс, – добавила она со свойственным ей тактом, которым она славится на весь Ливерпуль.
– Я должен, к сожалению, удалиться, – успокоил я ее. – Всего вам наилучшего.
– И вам того же.
– Ну-с, пока, пока.
И я ринулся в холл приободренный, поскольку по крайней мере часть моих бед с минуты на минуту должна была с моих плеч свалиться. Если, конечно, сейф не успели запереть.
Сейф запереть не успели. Я подошел и уже готов был вытащить из кармана футляр и пихнуть его на место, как за спиной у меня раздался голос. Я обернулся, как вспугнутый олень, и увидел Л. Дж. Троттера.
Со времени моего приезда в Бринкли-Корт я почти не имел случая пересечься с этим крысомордым старикашкой. Он еще тогда, во время ужина, которым я их угощал, показался мне не особым любителем молодого общества. Поэтому я слегка удивился, что сейчас он как будто бы не прочь завести со мной разговор, и пожалел, что он не выбрал для этого более подходящий момент. Имея при себе проклятое ожерелье, я жаждал только одного – остаться в одиночестве.