Джон Рид
Шрифт:
В Вашингтоне Джек встретился с несколькими однокашниками по Гарварду. Преуспевающие молодые люди, успевшие уже обзавестись столами в Капитолии и некоторых других высоких государственных учреждениях, даже не пытались скрыть от него своей неприязни.
Некий щеголеватый сноб, в жизни не слышавший свиста пули, кроме как на охоте, цинично заявил:
— Нужно популяризировать войну. Я бы послал на верную смерть три или четыре тысячи американских солдат. Это пробудило бы страну и подняло патриотизм. — Со снисходительной улыбкой он добавил: — Мы должны благодарить немцев за их зверства. Без них не было бы патриотизма,
Другой, высказав свое возмущение тем, что немецкая подлодка потопила американский корабль, рассудительно добавил.
— Впрочем, мой пыл несколько поостыл, когда я узнал, что одной из жертв был негр.
Эти люди теперь стали Риду уже не только чужими по духу — врагами. Их ненависть, однако, мало тронула его — он принял ее как должное и был прав. Гораздо горше и больнее было непонимание и упреки со стороны близких, а ему пришлось пройти и через это испытание.
Младший брат Гарри, которого Джек так любил, демонстративно искупая его «вину», записался в волонтеры.
Даже мать, родная мать, которая так им гордилась, добрая, отнюдь не воинственная миссис Рид высказала сыну свое осуждение:
«Мне больно, что сын твоего отца говорит, что не хочет защитить свою страну и свой флаг. Бог видит, я совсем не хочу, чтобы ты воевал за нас, но я не хочу, чтобы ты воевал против нас пером и словом… Я надеюсь, ты поймешь скоро, что большинство твоих друзей и почитателей родились за границей, среди них очень мало американцев по рождению…»
Бедная миссис Рид не понимала, что ее старший сын так решительно выступил против войны именно потому, что чувствовал свою ответственность за судьбу страны не только как социалист, но и как коренной американец.
Письма родных приносили огорчение, письма редакторов день ото дня все более неумолимо заставляли задуматься: как жить дальше? Если говорить конкретнее, на что жить дальше, на какие деньги? Денег у Рида уже не было. Помощь родным и операция поглотили все его старые гонорары, а новые почти не поступали. Разрыв с «Метрополитен» означал потерю прочного и немалого дохода. Впервые после стольких лет славы и больших денег Джеку пришлось искать обыкновенного репортерского заработка. Такой ценой ему пришлось — и это было только начало! — расплачиваться за стойкость убеждений.
Только нью-йоркская «Мэйл», чьи полосы были отнюдь не лучшей сферой приложения таланта Рида, дала в конце концов ему постоянную работу. Но что это была за работа! Иссушающие душу и мозг корреспонденции-однодневки на любую тему, по любому поводу. Бесчисленные интервью с бизнесменами, сенаторами, репортаж с громкого судебного процесса, отчет о скачках и тому подобная ерунда.
С горечью Джек писал Луизе о том, как ему пришлось брать «интервью у какой-то черт-бы-ее-побрал актрисы относительно ее черт-бы-его-побрал брака с каким-то черт-бы-его-побрал чемпионом по боксу».
У Джека осталась только одна отдушина, только один журнал, куда он мог писать для души, а не за деньги (денег он не давал ни цента), — «Мэссиз».
В июле и августе «Мэссиз» опубликовал две статьи Рида — две пощечины тем, кого он ненавидел. Одна статья называлась «Миф об американской тучности», другая — «Милитаризм в игре». Обе статьи раскрывали темные махинации крупного империалистического капитала. «Миф об американской тучности» завершался вещими словами, обращенными к поджигателям войн: «Терпение народа имеет границы. Берегитесь восстаний!»
Кроме статьи «Милитаризм в игре», Рид поместил в августовском номере «Мэссиз» изложение доклада доктора Вильямса о распространении в американской армии душевных болезней под заголовком: «Свяжите смирительную рубашку для вашего парня-солдата». Этому заголовку суждено было впоследствии стать одним из главных свидетельств, привлеченных прокурором в обвинительном деле против Рида.
Кроме «Мэссиз», нашелся еще один журнал, давший Риду возможность высказать свои взгляды. Этот журнал — «Семь искусств» — был создан двумя годами ранее и ставил своей целью сплотить прогрессивные силы американской литературы. В нем сотрудничали Уолдо Фрэнк, Шервуд Андерсен, Теодор Драйзер, Юджин О'Нейл, Ван Вик Брукс, Джон Дос-Пассос, Карл Сэндберг, Роберт Фрост и многие другие видные писатели.
Рид охотно написал по просьбе журнала две статьи. Одна из них — «Эта непопулярная война» — увидела свет в августе 1917 года, другая лишь… в апреле 1936 года [17] .
В опубликованной статье Рид еще раз изложил свои взгляды, высказанные им раньше, на империалистическую войну. От других его статей эту отличает особая глубина суждений, продуманность приводимых фактов и аргументов. Но есть в статье и новый мотив — Рид впервые написал о силе, которой придавал огромное значение для будущего всех народов и которая поддерживала в нем веру, что это будущее прекрасно: «Быть может, самым значительным явлением, подмеченным мной в Европе, была неистребимая живучесть интернационализма, невзирая на войну».
17
В журнале «Нью рипаблик» До этого времени никто — почти двадцать лет! — не знал о ее существовании.
Неизвестно, почему осталась неопубликованной вторая статья Рида — «Почти тридцать». Это удивительный человеческий документ, автобиография и исповедь одновременно. Он поражает честностью и искренностью, благородством стремлений и красотой души. «Почти тридцать» — история духовных исканий молодого человека, порвавшего с прошлым и идущего к своему будущему.
Следует отметить, что эту статью Рид писал в горькую для себя пору, когда он тяжело переживал вступление родной страны в империалистическую войну, мучительно искал в народах силу, способную не только покончить с войной, но и построить новый мир, испытывал глубокое разочарование во многих людях, которым раньше верил.
На его настроении не могли не сказаться долгая болезнь, разлад в отношениях с братом и матерью, наконец, серьезная размолвка с Луизой Брайант. Случилось так, что за полтора года совместной жизни они впервые перестали понимать друг друга. Возможно, было и другое, пробились на поверхность какие-то глубинные течения, существовавшие и ранее, но до поры до времени не дававшие себя знать.
У Луизы были некоторые черты в характере и склонности, делавшие жизнь с нею непростой. А от женщины, решившейся стать подругой такого человека, как Рид, требовалось многое. Размолвка зашла так далеко, что Луиза сочла даже за лучшее уехать на несколько месяцев в Европу.