Джульетта
Шрифт:
Судьба многих Палио решалась в Порта-Камоллии. Тот, кто оказывался у ворот раньше других, получал хороший шанс сохранить лидерство на узких городских улочках и первым въехать на пьяцца Дуомо. Основную опасность за городскими стенами представляли дома-крепости, возвышавшиеся по обе стороны дороги. Невзирая на закон, гласивший, что, если из окна такой башни будет намеренно брошен какой-либо предмет, дом надлежит снести до основания.
Божьим произволением или дьявольскими кознями, в зависимости от того, к какой контраде принадлежал участник скачки, цветочные горшки и булыжники градом сыпались на всадников, галопировавших по улицам. Однако наказание следовало
Птицей пролетев под воротами и ворвавшись в Сиену первым, Ромео прекрасно помнил, что поступает наперекор советам отца. Команданте приказал сыну не лезть в лидеры скачки именно из-за летевших из окон увесистых предметов. Даже всадников в броне часто спешивал метко брошенный терракотовый горшок, а без шлема наездник рисковал вообще отправиться на тот свет, еще не коснувшись земли.
Но Ромео не мог позволить себя обойти. Слишком много сил он положил, чтобы вырваться вперед, и мысль пропустить троих соперников, даже в интересах стратегии и самосохранения, показалась ему столь же нелепой, как вообще сдаться и предоставить остальным заканчивать скачки без него.
Поэтому, он пришпорил коня и под громоподобный топот копыт ворвался в город, пробороздив людское море, как Моисей океан, не оглядываясь и поручив себя воле Девы Марии, прочертившей его путь божественным стилом и распростершей над ним покров от всех падающих с неба несчастий.
Он не различал лиц, рук, тел; дорогу сдавливали живые стены с узором вопящих ртов и выпученных глаз - ртов, которые не издавали ни звука, и глаз, различавших только черное и белое, соперника или союзника, не способных беспристрастно оценить ход скачек, ибо для обезумевшей толпы не существует истины. Здесь царят эмоции, правит надежда и настроение толпы всегда сильнее правды одного.
Первый раз ему досталось при въезде в квартал Маджионе. Ромео не увидел, чем в него запустили, лишь ощутил внезапную жгучую боль в плече - предмет был выброшен из невысокого окна и после удара упал на землю где-то позади.
Следующий метательный снаряд попал в сразу онемевшее бедро. На долю секунды Ромео успел подумать, что такой удар мог раздробить бедренную кость, но, тронув ногу, не ощутил ничего, даже боли. Неважно, сломана нога или нет, пока он сидит в седле, а ступня уверенно вставлена в стремя.
Третий снаряд оказался меньше, и это спасло Ромео жизнь, потому что удар пришелся прямо в лоб, отчего он едва не потерял сознание. Несколько судорожных вдохов, и темнота в глазах рассеялась, а конь вновь начал слушаться всадника. Казалось, вокруг остались только разинутые рты, гогочущие над его замешательством. Ромео уразумел то, что его отец знал с самого начала: в качестве лидера скачек ему не проехать по кварталам, контролируемым Салимбени, и не добраться до финиша.
Когда решение было принято, уступить стало делом несложным; трудно было пропустить вперед не более трех участников. Впившись в него глазами, они проскакали мимо - сын Толомеи, сын Салимбени и кто-то еще, менее знатный. Ромео ответил им не менее тяжелым взглядом, ненавидя их уверенность в том, что он сдался, и себя - за то, что прибегает к уловкам.
Вновь включившись в скачку, он старался держаться как можно ближе к троице, низко опустив голову и надеясь, что никто из обитателей башен - сторонников Салимбени - не рискнет нанести увечье сыну своего патрона. Его расчет оправдался. При виде штандарта Салимбени с тремя бриллиантами каждый колебался лишнюю секунду, упуская миг, когда нужно было бросать горшки и камни, и пока четверо наездников галопом неслись по Сан-Донато, Ромео не задел ни один брошенный предмет.
На пьяцца Салимбени пришло время сделать невозможное: обогнать троих соперников, одного за другим, до крутого поворота на виа дель Капитано, ведущую на пьяцца Дуомо. Наступил момент истины: если он с четвертого места выйдет на первое, все увидят в том длань Провидения и несомненный знак Божественного вмешательства.
Пришпорив лошадь, Ромео нагнал троих соперников, приготовившись обойти молодых Толомеи и Салимбени, скакавших бок о бок, будто старинные союзники, но едва поравнялся с ними, как Нино Салимбени отвел назад руку, как скорпион жало, и блеснувший кинжал впился в тело Тебальдо Толомеи, туда, где между доспехом и шлемом виднелась нежная шея.
Все случилось так быстро, что никто не разглядел, кто и как нанес удар: золотом блеснуло лезвие, и после короткой агонии семнадцатилетний Тебальдо Толомеи мешком рухнул с лошади, безвольно раскинувшись как тряпичная кукла посреди пьяцца Толомеи. Его тело с громкими воплями оттащили в сторону клиенты его отца, а убийца поскакал вперед не оглядываясь.
Единственным, кто отреагировал на ужасное злодеяние, был третий наездник, который, боясь за собственную жизнь - он оставался единственным реальным соперником в борьбе за лидерство, - действуя древком копья-штандарта, старался сбросить убийцу с коня.
Отдав поводья - Цезарь сам знал, что делать, - Ромео старался обойти двух сцепившихся всадников, но вылетел из седла, когда Нино Салимбени крепко задел его боком своего коня в попытке увернуться от копья третьего всадника. Повиснув чуть ли не на стремени, Ромео увидел, что они скачут уже мимо палаццо Марескотти, и понял, что приближается самый важный и смертельно опасный угол Палио. Если он не усядется в седло до поворота, не только скачки, но и жизнь закончится для него бесславно - и очень скоро.
Стоя на пьяцца дель Дуомо, брат Лоренцо в который раз утро горько сожалел, что не остался в своей уединенной келье с молитвенником. Зачем он поддался охватившему город безумию и вышел на улицу? Теперь он стоял, зажатый в толпе, не в силах выбраться, едва различая финишную линию и это чертово полотнище, колыхавшееся на высоком древке, эту шелковую петлю на шее невинности, - палио.
Рядом был сооружен помост для глав знатных семейств. В отличие от помоста магистратов здесь было меньше роскоши и славных предков, но, несмотря на хвастливые заявления о скромности, не меньше чванства. Мессиры Толомеи и Салимбени сидели на первом помосте, предпочитая смотреть на триумф своих сыновей с мягких подушек, чем чихать от пыли на старте в Фонтебекки, преподавая отеческое наставление неблагодарным неслухам.
Сидя наверху и снисходительно помахивая своим выкрикивавшим здравицы сторонникам, они не могли не обратить внимание, что в этом году настроение толпы изменилось. Палио всегда сопровождались музыкальной какофонией - каждый орал песни своей контрады и воспевал собственных героев, в том числе Толомеи и Салимбени, если в скачках участвовал кто-нибудь из этих кланов, но в этом году большинство людей дружно подхватывали песни Аквилы, орла Марекотти.
Заметно было, что Толомеи неуютно на открытом помосте. Про себя брат Лоренцо осмелился предположить, что самовластный хозяин дома усомнился в мудрости своего поступка - привести с собой главный приз скачек, племянницу Джульетту.