Джулия
Шрифт:
— Пошли, Джорджо, — проигнорировав слова дочери, обратился Убальдо Милкович к внучке. — Твою мамочку, похоже, никакими силами не удержишь, так что выводи велосипеды.
До вокзала от дома деда было полчаса езды. Надо было проехать по виа Эмилия, по мосту Праделла, потом свернуть направо на бульвар и ехать вдоль городского парка.
Когда они въехали в центр, погода неожиданно изменилась: свежий ветер стих, выглянуло солнце, предвещая жаркий день. Джулия устроилась на раме дедушкиного велосипеда, а чемодан они укрепили на багажнике. Кармен крутила
Они остановились на светофоре перед мостом Праделла, и тут Джулия увидела Армандо Дзани, переходившего пустынную в этот час улицу.
— Здравствуйте, господин Дзани, — обрадовавшись неожиданной встрече, звонко воскликнула она. — Вот мы и в это лето встретились!
Депутат приветливо улыбнулся девочке, помахал Убальдо и только после этого обратил внимание на Кармен. В первую секунду он не узнал ее, но постепенно из глубин его памяти всплыло щемящее воспоминание о короткой яркой любви, которую ему когда-то довелось испытать.
Джулия с удивлением заметила, что, подходя к матери, депутат Дзани вдруг стал похож на смущенного мальчишку.
— Ты отлично выглядишь, — произнес он, не отрывая глаз от Кармен, которая действительно выглядела свежо и молодо.
«Неужели он не замечает моих морщин?» — подумала Кармен, отметив про себя, что у Гордона совершенно пропал простонародный выговор. Она собрала всю свою волю, чтобы выглядеть естественной, и, как бы разглядывая педали, наклонила голову вниз, пряча краску смущения, залившую ее щеки.
— Ты тоже, — тихо произнесла она в ответ.
Прошло целых шестнадцать лет с той поры, когда они поклялись друг другу в любви, и вдруг эта неожиданная встреча. Оба растерянно замолчали, но в их взглядах, устремленных друг на друга, была нежность, которую каждый старался скрыть. Убальдо Милкович вернул им чувство реальности.
— Ты женился, как я вижу, — сказал он Армандо, указывая на обручальное кольцо на пальце депутата.
Только сейчас Джулия вспомнила старую, чуть выцветшую фотографию, которую мать бережно хранила в коробке из-под конфет в одном из ящиков комода, и поняла значение для обоих этой встречи. Точно наяву перед ней возникла смеющаяся молодая пара, волосы треплет ветер, глаза сияют. Ее пронзила боль за мать, она вдруг поняла, как глубоко та несчастна.
— Знаешь, годы идут, — словно оправдываясь, ответил Армандо, — а жизнь не устроена — ни дома, ни семьи, вот я и решил… — Не договорив, он опустил голову и уставился на носы своих ботинок.
Кармен протянула ему руку.
— Прощай, Гордон, нам пора.
В его легком быстром рукопожатии она почувствовала скрытый зов и одновременно безнадежность, словно его мечта навсегда останется только мечтой.
— Ты еще хранишь ту губную гармошку? — очень тихо спросил он.
— Конечно, — ответила она, и Армандо смутил ее равнодушный, даже холодный тон, точно она хотела уколоть его за такой
— Фотографию? — непонимающе переспросил он. — Какую фотографию?
Прошло столько лет, столько воды утекло! Может ли он помнить все, что было в далекой молодости?
— Неважно, — махнув головой, бросила Кармен и, освободив руку, взялась за руль, нажала на педаль и рывком тронулась с места.
Убальдо Милкович с Джулией, быстро простившись с Армандо Дзани, бросились ее догонять.
Усадив дочь с внучкой на скамейку в зале ожидания второго класса, Убальдо направился в бар, чтобы выпить чашечку кофе с коньяком и поболтать со знакомыми носильщиками.
Кармен рассеянно смотрела перед собой, стараясь подавить в себе воспоминания, столь неожиданно всколыхнувшиеся в ее душе. Она была сердита на себя за то, что не сдержала чувств перед человеком, давно и навсегда забывшим ее.
— Ты имела в виду Армандо Дзани, когда говорила мне, что ни один мужчина не стоит того, чтобы всем жертвовать ради него? — неожиданно спросила ее Джулия.
Кармен не ответила. Она боялась, что если произнесет хоть слово, не сможет удержаться от подступивших к горлу рыданий.
Джулия еще там, у светофора, поняла: между матерью и Армандо Дзани раньше что-то было. Может быть, давно, в молодости, она питала к этому человеку какие-то чувства, вроде тех, что она, Джулия, питает к Гермесу? А может быть, Джулия даже смутилась от такого предположения, — партизан Гордон однажды поцеловал Кармен, как Гермес ее… Джулии стало стыдно собственных мыслей, тем более что мать своим безупречным поведением никогда не подавала повода для подобных предположений.
— Армандо Дзани — твой отец, — тихо и точно через силу произнесла Кармен. Это признание стоило ей огромных усилий.
— Армандо Дзани — мой отец, — прошептала ошеломленная Джулия, до которой все еще не доходил смысл сказанного.
— Ну что же ты? Скажи все, что ты обо мне думаешь, не стесняйся! — В голосе Кармен звучала боль.
— Ой, мамочка! — Джулия бросилась на шею Кармен. — А он знает?
— Надеюсь, что не знает и никогда не узнает, — ответила Кармен, и в эту минуту объявили о прибытии ее поезда.
На перроне, целуя мать, Джулия шепнула ей на ухо:
— Я тебя очень люблю.
Поднявшись по ступенькам и взяв из рук отца чемодан, Кармен скрылась в вагоне. Напрасно дочь и отец смотрели в окна, надеясь, что Кармен помашет им на прощание, — она положила вещи на сиденье и быстро прошла в туалет. Когда поезд тронулся, она безудержно рыдала.
В течение нескольких дней после материнского признания Джулия была сама не своя: ее одолевали самые противоречивые чувства, но постепенно она начала успокаиваться. Что ж, жизнь продолжается, хотя и с новой точки отсчета. Зато она знает теперь правду о своем рождении, знает имя своего настоящего отца, и ей надо только привыкнуть к неожиданному повороту судьбы и обрести новую опору.