Джума
Шрифт:
– Разрешите, ваше благородие?
– Добровольский вошел, лихо щелкнув каблуками и вытянувшись по стойке "смирно".
– Заходи, присаживайся, - угрюмо бросил Иволгин, не отреагировав на обычное приветствие Алексея.
– Дай сигарету!
– Он нетерпеливо вытянул руку. Закурив, хмуро взглянул на коллегу, подавая тому несколько листов бумаги со стола.
– Вот, полюбуйся, результат экспертизы лингвистов.
Добровольский, среднего роста, сероглазый шатен, в прошлом чемпион области по самбо и дзюдо, тяжко вздохнул и погрузился в чтение. Минут через десять,
– Андреич, а, може, он - шпиен?
– Ага, - зло откликнулся тот, - Троцкий, Бухарин и Тухачевский - в одном лице. Те тоже шпиены были - всех разведок мира.
– Уловив завистливый взгляд Алексея, махнул рукой: - Да не косись ты! Дыми, если невмоготу.
– Премного благодарны, ваше благородие, - Добровольский с готовностью схватил со стола майора свою же собственную пачку, закурил.
– Леша, я понимаю, английский, на худой конец, китайский - вот они, китаезы, рядышком.
– Иволгин подхватился и маятником заметался по кабинету: - Но французский! Фас... Черт, как там?
– Фарси, товарищ майор, - улыбаясь, подсказал Алексей.
– Я и говорю: фарси!
– Он остановился: - Это где ж такой?
– В Афганистане, например, - блеснул эрудицией капитан.
– Во, душманов мне только здесь не хватало! И так все на голове сидят: убийство, видите ли, в городе. Результаты всем подавай!
– Снова забегал он по кабинету.
– Как-будто не уголовника пристукнули, а Горбачева. И даже имени этого спеца не знаем. Он, что, из космоса прилетел?
– Из Америки, - наобум ляпнул Добровольский.
– Мы теперь с ней братья навек! Вот они и решили нам подсобить, с преступностью покончить.
– Леша, пусть мы - менты поганые, но не безмоглые же моськи. Хочешь, чтобы я поверил, что этот парень вот так, запросто, уделал Горыныча, взял "дипломат", припрятал, а потом башкой оземь грохнулся, как Василиса, надеясь голубем сизым воспарить?
– А был ли мальчик, Андреич?
– Был, Леша, был. Хор-р-рошие были деньги. Не наши, мадэ ин Америка, чтоб ей подавиться своим гнилым капитализмом!
На столе громко зазвонил телефон. Он недовольно поморщился и, обойдя стол, поднял трубку:
– Слушаю, майор Иволгин.
– Выслушав, отчеканил: - Так точно, товарищ полковник! Сделаем. Хорошо, Михаил Спиридонович, обязательно все подготовим.
– Но, положив трубку, свернул в направлении телефона увесистый кукиш: - Видал?!
Алексей отвернулся, сдерживая смех.
– Ну, нар-р-род!
– прорычал майор сквозь зубы.
– Готовим бумаги, Леша. Нашим полиглотом "сталинские соколы" озаботились. К расследованию "контору" подключают.
– Отдаем?
– с сомнением спросил тот.
– Да щас!
– огрызнулся Иволгин.
– Я свои трупы, отродясь, в чужом огороде не хоронил.
– Заметив улыбку капитана, поспешил предостеречь: - Но и вы у меня не очень-то резвитесь! Не приведи Бог, что утаим и "контора" дознается... Нас не то без пенсии, без штанов по Владимирке пустят. А кандалы, знаешь, куда приладят, чтоб звенели позаливестее?
– Обижаешь, Андреич, -
– И вот еще что...
– Иволгин с минуту размышлял.
– ... Артемьев есть такой.
– Зав. нейрохирургией?
– Он. Чувствую, знает этот "мил человек" нашего парня.
– Может, "прессануть"?
– Леша, я тебя умоляю, - ухмыльнулся майор.
– У него вместо позвоночника - рельса. Он за своего "пациента" костьми ляжет. А то и, лежа, не отдаст. Установите за ним наблюдение. Соберите все данные: друзья, знакомые, родственники, вплоть до Евы. Что-то там есть...
Сны цвета зеленого клена
... Бронзовые ручки, в форме волчьих голов, отбрасывали яркие блики от струившегося в окно солнечного света. В такие минуты ему казалось, что волки улыбаются. И совсем не страшным представлялся тот, настоящий большой, сильный и красивый зверь, находившийся сейчас по другую сторону двери. Он прислушался. Уловив осторожные, мягкие шаги, напрягся, и почувствовал, как радостно забилось сердечко, когда послышался негромкий вой и перекрывший его зычный голос:
– Сереженька, входи!
Мальчик, с силой надавив на ручку, распахнул двери и вихрем ворвался в комнату, спеша увернуться от кинувшегося к нему волка. Ребенок, смеясь, не чуя под собой ног, стремглав летел к стоящему у окна широкому и длинному столу, из-за которого навстречу ему поднимался высокий, седовласый старик, с благородной осанкой и ясными, голубыми глазами на красивом, с тонкими чертами, лице. Он на лету подхватил мальчика, в ту же секунду крепко обнявшего его за шею, при этом с детским, непосредственным пылом, не умолкая, кричавшего вертящемуся рядом волку:
– Не поймал, не поймал! Дедушка, Рогдай меня не поймал!
– Ребенок отстранился, глянув на старика с обожанием и нежностью. И крепко поцеловал в щеку: - Деда, я сейчас умру - так я тебя люблю!
Тот бережно опустил его на пол. Но он, уже вцепившись в роскошный мех животного, заглянул зверю в глаза и с тем же чувством произнес:
– Рогдаюшка, не обижайся, что не поймал. Ты все-равно самый прекрасный, добрый, быстрый и смелый. Ты - лучше всех!
– Зверь, полыхнув диковатыми глазами, доверчиво ткнулся носом в ладони мальчика. Ребенок с восторгом бросил взгляд на деда: - Посмотри, он - замечательный, верно?
– Верно, Сереженька, - кивнул старик с улыбкой.
Часы в кабинете начали бить четыре часа.
– В парк?
– спросил старик.
Внук крепко взял его за левую руку, неперпеливо заглядывая в лицо. Справа встал волк. Так, втроем, они и вышли.
... Он не шел, а словно парил за ними следом, невидимый и бестелесный, как Ангел. Никогда прежде он не чувствовал столь обостренно это необыкновенное состояние легкости и гармонии, властвовавшее над ним теперь. Искалеченная плоть, отгородившись от реальности стеной бессознательности, погружалась в чистые, светлые и теплые воды озера памяти. Он плыл за ними, не касаясь земли, по широкой аллее парка, с радостью узнавая деревья и строения, впитывая чуть размытые акварельные цвета и формы старого поместья.