Джума
Шрифт:
Он был убийца. Профессионал. Его больное воображение уравняло жизнь и смерть: если вторая - продолжение первой, то почему и она не может быть гармоничной и прекрасной? Он был убежден: смерть не должна быть отталкивающе-ужасной и отвратительной. Именно такую он видел много раз и именно такой он однажды умер сам.
В тот роковой день он не хотел возвращаться, отчаянно сопротивляясь и ускользая, из последних сил цепляясь за дарованные ему там свет и любовь. Но его возвращали назад, в этот мир, во тьму и ненависть. И он вернулся... Вернулся,
... Лукин выложил перед ним на стол фотографию и конверт с авансом:
– Лейтенант, ты должен "договориться" с ним в течение двух дней. Полнял? Два!
– для убедительности он показал на пальцах.
Тот заулыбался и тоже показал два пальца, кивая головой.
– Но это должен быть нормальный случай. Понимаешь, нор-маль-ный!
Лейтенант нахмурился и отчаянно потряс головой. Глаза его при этом сделались печальными и строгими. Лукин бросил мимолетный взгляд на сидящего поодаль Озерова и продолжал настаивать:
– Ты должен договориться с ним нормально. Иначе заказов больше не будет. Ты понял?
Его собеседник угрюмо молчал, опустив голову. Потом поднял ее и согласно кивнул.
– Ну вот и молодец, - с облегчением заметил Лукин, поднимаясь.
– Иди, ребята отвезут тебя на квартиру. А завтра я жду тебя. Как договорились.
Когда Лейтенант вышел, Лукин повернулся к Озерову. Тот нервно заерзал в кресле.
– Когда-нибудь мы на нем засыпемся, - проворчал недовольно.
Лукин натянуто улыбнулся:
– О таком киллере можно только мечтать. Профессионал высшего класса и... немой! К тому же без роду, без племени.
– Где ты его вообще откопал?
– хмуро бросил Озеров.
– В Москве, на вокзале.
– Приступ человеколюбия?
– Я за ним час с лишним наблюдал, - продолжал Лукин, не отреагировав на колкость.
– Он, вроде бы, безучастный ко всему был, но стоило кому-то его задеть или толкнуть... Реакция мгновенная. И еще глаза. Наверняка готовили его серьезные люди, натаскан на уровне подсознания.
– А тебе его не "подвели" часом?
– осторожно проговорил Озеров.
– Исключено, - убежденно ответил Лукин.
– За это время на нем достаточно "повисло". На такой беспредел никто бы не пошел.
– Ты хорошо его проверял?
– не унимался Озеров.
– Сам понимаешь, за такой куш ему и не то могли разрешить.
– Да он по жизни чокнутый! Оживляется, когда завалить кого-нибудь надо. На красивой смерти помешан. Я узнавал, он при вокзале месяца четыре жил. Откуда появился, никто не знал. Может, из госпиталя сбежал. В них после Афгана много шизиков лежит. А этого заклинило на лейтенантском звании. Отсюда и погоняло его.
– Что, никаких документов?
– Откуда? У него из документов только вши были. Да не переживай, чисто за ним все. Мои ребята проверили: ничей он.
– Ну смотри, чисто так чисто. Но как бы у него шарики
– Он спокойнее младенца. Шизить только в "деле" начинает.
Они помолчали.
– О Сотниковой слышно что-нибудь?
– вновь подал голос Озеров.
– Пропала баба, - досадливо поморщился Лукин.
– И фраерок из больницы, как в воду канул.
– Да-а... Красиво Рысь сделали. Говорил же ему! Зато теперь точно знаем, что ни он, ни Немец, ни Горыныч не продались. Значит, Родионов. А ведь его, суку, как Молохова, так просто не достанешь!
– Достанем. Не мы, так "конторские". У них руки подлиннее наших будут и покрепче. Пусть только золото вытащит на поверхность, попыхтит с вояками. А как доберется до него, мы ему счет и предъявим. У нас тоже свои люди есть "наверху" и неизвестно, у кого "выше".
– С вояками связываться - похлеще, чем с "конторой". Вызовут "нулевку" - и поминай, как звали.
– Да сказки это все! "Нулевка"... Армию никогда против блатных не бросали.
– Потому что у нее другие заботы были. Государство охранять от врагов. А от кого теперь охранять, когда Меченый всем, кому мог задницу вылизал и в друзья набился? Нет у нас теперь врагов, одни сожители остались и сутенеры. Чем не друзья?
– Нас это не касается, - хмуро бросил Лукин.
– Меня другое волнует. Молодняк слишком шустрый подрастать начал. Ни в Бога, ни в черта не верят! Гребут под себя всеми четырьмя конечностями. Упустим момент, они потом нас на части порвут, как акулы.
– Он хищно оскалился: - И "нулевке" твоей делать нечего будет.
Озеров выбрался из кресла, подошел к низкому столику с напитками и налил себе минеральной воды. Выпил жадно и с наслаждением. Потом поставил массивный хрустальный стакан и из-под лобья посмотрел на Лукина:
– Меня тоже кое-что волнует. Помнишь, Рысь в прошлый раз о Сталине плел?
– Дальше, - мрачно насупился Лукин.
– Вот и я думаю, что дальше... Горыныч умный и грамотный мужик был, с чего бы это ему от куша отказываться и сказки сочинять о "вожде всех времен и народов"? И баба его, по твоим же словам, советовала забыть про это золото.
– Говори, если знаешь.
– Слушок один прошел, - пристально глядя на Лукина, осторожно начал Озеров.
– Человечек мне один шепнул, что была после войны в Черном яру секретная лаборатория, биологическим оружием, якобы, занималась. Потом ее за восемь дней с землей сравняли. А перед этим, ночью под Белоярском на военном аэродроме два транспортника сели с грузом. Сопровождало их звено штурмовиков. Из одного всю ночь ящики грузили, машин пятнадцать было. Из другого - всего один достали. И вояк к этому делу на пушечный выстрел не подпустили, всей операцией энкавэдэшники командовали. А машинки эти, между прочим, потом к Черному яру двинули. Вот и скажи мне, зачем было огород городить, если лабораторию все-равно ликвидировать собирались?