Единственный, кто знает
Шрифт:
— Мне не нравится, когда ты становишься расистом.
Он нахмурился:
— Я не расист. Просто пытаюсь узнать о нем побольше. Ты прекрасно знаешь, что я никогда не был расистом.
— Что-то у меня стали появляться сомнения…
— Я сам иммигрант, ты не забыла? Иммигрант и сын иммигрантов. Я уважаю людей, решившихся пойти по этому пути. Требуется исключительное мужество, чтобы обрубить свои корни и устремиться в неизвестность. Твои дед и бабка покинули Польшу и отправились на корабле в Нью-Йорк. Они переделали свою фамилию на американский лад. Они многого ждали от этой страны, своей новой земли обетованной,
— …а потом ты встретил маму на Лазурном Берегу… и так далее, и так далее… Это все прекрасно, папа, но ты рассказывал мне эту историю уже сто раз.
— Это не имеет значения. Я просто хочу напомнить, что имею право навести справки о твоем новом друге. У меня всего одна дочь. Я хочу, чтобы с ней не случилось ничего плохого. Вот и все.
Марион скрестила руки на груди:
— Он хирург. Начальник отделения. В котором я сейчас работаю. Иначе говоря, он мой шеф.
Отец пристально посмотрел на нее:
— Ты шутишь?
— Ну вот. — Марион слегка поморщилась и отпила глоток вина. — Я знала, что именно так ты и отреагируешь.
— Ты встречаешься со своим шефом? Ты подумала о проблемах, к которым это может привести?
— Нет. Просто в одно прекрасное утро я проснулась и подумала: а не совершить ли мне какую-нибудь глобальную ошибку, вот прямо сегодня?
— Твой сарказм совсем не обязателен.
— Сарказм — это у тебя. Ты никогда в меня не верил.
— Я только хочу тебя защитить.
— Но я и сама могу это сделать, папа.
Она произнесла это резче, чем хотела. Отец ничего не ответил. Покончив со стейком, он заказал кофе. Какое-то время они молчали.
— Я тебя провожу? — наконец мягко спросил он.
— Хорошо.
Рука об руку они вышли на улицу и направились к Отель-Дье, обдуваемые свежим ветерком. Когда они пересекали мост, отец заметил, что вода в Сене почти всегда довольно мутная. Затем Марион указала на грандиозную сцену, сооружаемую возле собора Парижской Богоматери для концерта оперной певицы Джесси Норман. Отец одобрительно присвистнул. Они уже подошли к больничной ограде, и в этот момент появился Несс: в белом халате, явно усталый, идущий своей быстрой нервной походкой — словом, такой как всегда.
— Увидимся на работе, — не останавливаясь, сказал он Марион.
Последовало секундное замешательство. Затем Чесс, кажется, осознал ситуацию. Он повернулся, подошел и протянул руку со словами:
— Вы — отец Марион?
— Да.
— Здравствуйте. Я — Натан.
— Я знаю, кто вы.
Отец по-прежнему держал руки в карманах.
Натан опустил руку.
— Ну что, тогда до скорого, — сказал он Марион и тут же, развернувшись, отошел, не тратя времени на другие проявления вежливости.
Некоторое время Марион смотрела ему вслед, затем повернулась к отцу:
— Ты и в самом деле невыносим.
— Мне не нравится этот тип.
— Да ты его видел всего пару секунд!
— Иногда этого достаточно, чтобы понять, кто перед тобой. — Он коснулся губами ее щеки, потом добавил: — Не позволяй ему причинить тебе боль. Иначе ты от этого никогда не оправишься.
И в свою очередь развернулся и ушел.
Смеркалось. Марион стояла у окна в Малом блоке, расположенном на первом этаже службы скорой помощи.
В Нотр-Дам шла репетиция детского хора. Только что отзвучала «Аве Мария», и глаза Марион были полны слез.
Вы плотнее кутаетесь в свой белый медицинский халат, чувствуя проникающий снаружи холод. Здесь, под защитой мощных стен и гранитных арок векового здания, вы ощущаете себя лишь частицей какого-то огромного несокрушимого тела. Вам кажется, что вы расчувствовались из-за музыки или из-за романтических мечтаний, но спустя некоторое время понимаете, что дело совсем в другом.
Дверь распахнулась, и вошел Натан.
— Эти рождественские гимны вполне симпатичные, — сказал он весело. — Вчера произошел забавный случай: Азиз зашивал одного абсолютно пьяного парня. И вдруг на площади перед собором запел многоголосый хор. Пьяный вмиг очнулся прямо на операционном столе и проговорил: «Черт меня подери, что это?» Азиз невозмутимо на него посмотрел и ответил: «Вы умерли и попали в рай. Видите, кругом все в белом. А это поют ангелы». — Рассмеявшись, Натан прибавил: — Нет, ну ты только представь себе!.. Азиз — это что-то невероятное! Это же надо, наша администрация платит ему в два раза меньше, чем интерну, тогда как в своей стране он был хирургом, а здесь работает за четверых!.. Кроме того, у него есть чувство юмора.
— Ты так говоришь, как будто сам иностранец.
Натан заметил озабоченность в ее тоне и подошел к ней вплотную:
— Что случилось? Что-то не так?
— Не так…
Марион отстранила его и сделала несколько шагов по комнате.
— Мы уже довольно долго встречаемся. И я по-прежнему ничего о тебе не знаю.
— Но моя жизнь проходит у тебя на глазах! Я провожу ее здесь!
— Я не знаю ни кто ты, ни чего ты хочешь.
Он отвел глаза:
— Я — доктор Натан Чесс. Не более того. Я приехал из Чили. Да, я в самом деле кто-то вроде Азиза. Я окончил университет с отличием. Мне двадцать восемь лет. Мой отец… это мой отец. У него есть деньги. И вот теперь я здесь. С тобой. Это все.
— Этого недостаточно! — воскликнула Марион.
Натан явно был изумлен.
— Я всего лишь студентка, — продолжала она. — Ты, наверно, даже не заметил, но я больше не хожу на занятия. Только работаю у тебя. Вообще-то не предполагалось, что я буду это делать. У меня нет статуса интерна. Но мне нравится быть здесь, с тобой. А ты — что-то вроде призрака, постоянно ускользающего, непредсказуемого… То тиран и деспот — с другими людьми, то сама любезность — со мной… Но я прекрасно вижу, что единственное место, которое тебя притягивает, где ты по-настоящему счастлив, — этот проклятый операционный блок, в котором я вообще ни разу не была… Это твой мир, и ты не позволяешь мне туда войти. Я совершенно сбита с толку, ты понимаешь? Мой отец в тебя не верит. Конечно, можно сказать, что он старый брюзга, что он глупец, что он нарочно действует мне на нервы. Но дело в том, что он часто оказывается прав. И тогда я спрашиваю себя: а не глупа ли я сама? — Она сжала руки перед собой. — И все это при том, что мы даже… даже не…