Её несносный студент
Шрифт:
— Ксюшаааа…
— Только никто не должен знать.
— С чего вдруг?
— Егор.
— Ладно, я на все согласен. Как ты себя чувствуешь?
— На удивление неплохо, когда проснулась, думала умру.
— Это все, потому что я такой неотразимый.
— А еще скромный.
— Ой, скромность так вообще мое второе имя.
— Дурак ты, — улыбаюсь, вполне себе понимая, на что сейчас подписалась, и вспоминая слова Кати.
Когда все нужно делать самому
Егор
Очевидно,
Я скучал, просто дико по ней скучал весь тот год, что ее не видел. Давил в себе эти чувства, злился, ненавидел — себя, не ее, конечно. Разве можно ее ненавидеть, когда ей просто посмотреть на меня достаточно, чтобы я одурел совсем, чтобы все вокруг потеряло малейшее значение.
А ведь когда отец рассказывал о своей одержимой, юношеской любви к матери, я его слова всерьез не воспринимал, слушал в пол-уха полупьяный бред, как мне тогда казалось, и посмеивался нет да нет. И слова его о том, что он дышать без нее не мог, сейчас принимают совсем иной окрас.
Я отцу верил, конечно, и в том, что мать он любит больше жизни никогда не сомневался, но не осознавал в полной мере, что одержимость, о которой он говорил, не просто метафора, а вполне себе жизненная ситуация. Он в моем возрасте в мать по уши втрескался, добился ее внимания своей настойчивостью, и через два месяца потащил в ЗАГС, чтобы наверняка никуда от него не сбежала. Спустя два года я родился.
У родителей тогда можно сказать ничего не было. Оба студенты, оба на очном. Все, что у них было — съемная квартира, да машина, подаренная дедом на свадьбу. И упорство вкупе с твердым характером. Этим я пошел в отца, конечно. Оттого порой и не сходимся во мнениях.
И вряд ли он будет счастлив, узнав о моих планах относительно Александровны. И будь на ее месте другая, я бы может и прислушался, но не в случае с Ксюшей. Она же как отрава, как долбанный яд в каждую клеточку проникла. Я же совсем дурной стал, каждую минуту себя на мысли о ней ловлю. Была бы воля моя, ни на шаг бы не отходил. Сидел бы возле нее, словно приклеенный и смотрел бы на чудо свое, зеленкой измазанное.
Да-да, сыпь и у взрослых бывает, как оказалось.
Александровна, конечно, не рада, смущается, меня гоняет, а я кайфую, просто кайфую, глядя на нее такую. Теплую и домашнюю.
И сегодня утром я окончательно понял две вещи: я больше не хочу ночевать без нее, и деду пора выходить на новый уровень отношений с матерью Александровны.
А потому сейчас я сижу напротив деда, в его кабинете, под прожигающим взглядом, и гадаю: как далеко он меня пошлет?
— Егор, — явно ошарашенный моим предложением, дед поднимается с кресла, сует руки в карманы домашних штанов и подходит к окну.
Какое-то время молча смотрит куда-то вдаль, хмурится, о чем-то размышляя.
— Дед, ну вы же взрослые люди, наверняка все серьезно, сколько можно шифроваться, как дети малые.
— Ты меня еще поучи, — бурчит недовольно, — молоко на губах не обсохло.
— А я на искусственном вскармливании был.
— Язык у тебя длинный стал.
— Главное, что ум не короткий.
— Я не могу силой заставить Арину переехать ко мне, Егор, а по своему желанию она не хочет, — вздыхает. Вид у него какой-то обреченный. И по тому, что вижу сейчас, я делаю вполне однозначный вывод: дед предлагал и, видимо, не один раз.
Видно, семейное это у них, от себя бегать и от нас.
— Дед, ты меня удивляешь, — развожу руками, — я редко тебя о чем-то прошу, но очень надо, дед. И ты от меня избавишься, ну всем же хорошо будет.
— Мне что, по-твоему, ее в мешок посадить и силой к себе привезти?
— Да хоть бы и так.
— Мне кажется, Егор, ты слишком торопишь события, и потом, не собираешься же ты поселиться в их квартире, — он поворачивается ко мне, смотрит пристально из-под опущенных очков.
— Не собираюсь, — подтверждаю, — я уже ищу квартиру, первое время буду снимать, дальше видно будет.
— И что вот так просто предложишь ей переехать?
— А что тебя смущает?
— Послушай, Егор, — дед возвращается на место, садится напротив, складывает руки в замок, — я понимаю, тебе кажется, что ты сейчас все правильно делаешь и твое рвение похвально, наверное, но Ксюша твоя не просто девочка-ровесница, это женщина с маленьким ребенком. Взваливать на себя в таком возрасте подобную ответственность… это не так просто, как кажется.
— Отец был немногим старше меня, помнится, они с мамой справились, и со мной, и с ответственностью, — начинаю злиться, я ведь ясно дал понять, что не собираюсь обсуждать свою личную жизнь и решения.
— Ты не учитываешь один момент Егор, девочка не твоя дочь, чужие дети…
— Хватит, — прерываю его непрошенную лекцию, — я тебя по-человечески попросил помочь, выслушивать очередной бред я не собираюсь, — резко отодвигаю стол и встаю, собираясь уходить.
— Ну чего ты такой ершистый стал, Егор? Все в штыки воспринимаешь, я ведь зла тебе не желаю, — дед качает головой, смотрит на меня с тоской во взгляде и мне самому от себя тошно становится. Он ведь и правда не со зла. Просто не понимает. Ни черта не понимает, да я и сам толком ничего не понимаю, просто хочу ее. Хочу видеть каждый день, хочу просыпаться с ней, хочу с ней засыпать, и плевать как это выглядит. Наверное, это и есть та самая одержимость.
— Тогда помоги мне, дед, забери Арину Викторовну к себе. Ты пойми, это не блажь и не развлечение, я… я ж ее как увидел… Я все равно сделаю так, как решил, с твоей помощью или без нее.
Он молчит какое-то время, размышляет, наверняка взвешивает все «за» и «против». Ведь и сам хочет, я же по глазам вижу, что того же, что и я хочет. Свою женщину, себе. Так чтобы рядом, чтобы вместе.
— Может, ты и прав, — встает наконец, — сколько можно уговаривать, ладно, поехали.
Некоторое время стою в ступоре, не веря в происходящее. Серьезно? Согласился?