Её несносный студент

Победа Виктория

Ее губы — это что-то нереальное, они дурманят сильнее самого крепкого спиртного, с ума сводят. Мягкие, податливые, вкусные, она вообще вся вкусная. Последняя частичка здравомыслия испаряется, растворяется в бурлящем коктейле из неистового удовольствия и нестерпимого желания обладать любимой женщиной. Черт.

Я реально сейчас об этом подумал?

Не сдерживаюсь более, сжимаю ее талию, ягодицы, бедра, глажу, снова сжимаю, руки беспрепятственно шарят по обнаженному телу, по соблазнительным изгибам и выступам. Я хочу ее, так хочу, что больно, везде, сука, больно. А она отвечает мне, все также робко, едва касаясь меня ладошками. И мне нравится,

чертовски нравится эта ее робость, неопытность, неуверенность даже. Я кайфую, потому что она моя, только моя, и кончает она только со мной. Александровна, моя Александровна, я же до сих пор поверить не могу, что она реально, блядь, моя. И что я ее сейчас у стенки душевой зажимаю, что сжимаю ладони на аппетитных ягодицах.

Моя. Моя. Моя. Хочу. Как же я ее хочу.

Она льнет ко мне сильнее, потирается твердыми сосками о мою грудь, и я дурею просто от того, как охуенно это выглядит. Кааайффф. Ну как тут сопротивляться?

А надо. Надо остановиться. Я ее хочу, конечно, но брать ее в первый раз в душевой кажется неправильным, не романтичным. А она же девочка, красивая, неопытная девочка. С таких пылинки сдувают. И я сдувать буду.

— Ксюш-Ксюш, остановись, подожди.

Я, мать вашу, просто чертов герой. Потому что остановиться в такой момент, это просто что-то запредельное, за гранью понимания. Но надо, надо остановиться, надо в кровать, чтобы правильно, чтобы так, как надо.

— Что, — растерянно, — п…почему? — она смотрит на меня так жалобно.

— Не здесь, Ксюш, не здесь, надо в кровать.

— Нет, — качает головой, обнимает меня за шею, грудью своей охрененной о мою кожу потирается, меня соблазняет. Ты кто такая? И куда дела мою Александровну?

— Я здесь… хочу здесь.

— Блядь, Ксюша… ну нельзя, нельзя же так, я же… я иначе хотел, чтобы правильно, нежно, маленькая, — у меня слова подбирать с трудом получается, а хочу ее, дико хочу, и она мне не помогает вообще. Я же сорвусь, просто сорвусь и возьму ее, прямо здесь возьму.

— Не надо в кровать, не хочу.

Все. Error. Занавес. Ошибка системы. Кранты здравомыслию.

Нахрен, все нахрен.

Ксюша вздрагивает, но не закрывается, когда, потеряв контроль, я набрасываюсь на ее шикарную грудь, кусаю, посасываю, облизываю. Животное, я же затрахаю ее, просто затрахаю. А она болеет, болеет ведь.

Я скот, однозначно, самый настоящий скот.

Но как тут вообще можно сопротивляться, когда она сама отдается, откидывается на стенку, голову запрокидывает, а я ее целую, вылизываю, словно зверь до своей самки добравшийся. Кожа у нее гладкая, нежная, ее хочется гладить, лизать, вгрызаться в дурманящую плоть. И я делаю, все что хочу делаю, под стоны охрененно сладкие, музыкой до моих ушей доносящиеся. И с ума схожу, дурею окончательно, когда перед ней на колени становлюсь, ножку себе на плечо закидываю, рукой за вторую крепко удерживаю, и языком ныряю в сладкую, пряную мякоть.

Александровна моя не сопротивляется, не пытается больше спрятаться, постанывает только в такт моим движениям, и в волосы мои тонкими пальчиками зарывается, явно поощряя на продолжение. И я продолжаю, остервенело ее вылизываю, покусываю, и снова вылизываю. Что-то в этом определенно есть, потому что мне охренеть как нравится трахать ее языком. И вкус ее дурманящий, солоновато-сладковатый, на языке перекатывать, — тоже нравится.

— Да-да-да, еще, пожалуйста, еще, — стонет, меня за волосы тянет, не позволяет отстраниться, а я и не хочу, языком провожу по возбужденной, чувствительно плоти, пальцами поглаживаю, раздвигаю губки, и вхожу одним, растягивая, подготавливая свою девочку. Она не девственница, и рожала даже, да, но это не важно, потому что пять лет это все-таки срок, а я не маленький ни хрена. — Боже, даааа.

Дрожит, кончает сладко, с моим именем на губах.

Это выше моих сил.

Опускаю ее ногу на пол, поднимаюсь на ноги. Ксюша, опьяненная оргазмом, смотрит на меня затуманенным, поплывшим взглядом, руками в мою грудь упирается, точно в поисках опоры. Вода, льющаяся сверху, чертовски сексуально стекает по шикарному телу моей малышки. А меня, меня рвет на части, прет от одной лишь мысли о том, как, должно быть, в ней хорошо, как горячо, тесно.

Подхватываю ее под бедра, сажаю на свои, спиной к стене прижимаю. Ксюша вскрикивает от неожиданности, ногами меня оплетает, руками шею обхватывает. Потрясающее зрелище. Она легкая, маленькая, как пушинка. И вся такая хрупкая, принцесса моя, училка нереальная. Я же с первого дня об этом мечтал, с первого, сука, дня, и теперь она так близко, так чертовски близко, что я, кажется, инфаркт словлю раньше времени.

Она же шансов мне никаких не оставляет, выгибается так охренительно, шейку свою тонкую подставляет, и я целую ее, осторожно, языком провожу по яремной ямке, по ключице, по коже нежной, местами зеленкой измазанной. И вот этот факт меня вообще никак не волнует, и возбуждение мое только нарастает. Оторваться от нее не могу, целую, ласкаю, ладонями бедра сжимаю, слишком сильно, наверное, наверняка синяки оставлю, но ничего с собой поделать не могу. Она же мне зеленый свет дала, и остановиться я уже не смогу, сдохну просто.

Меня вообще никогда так не рвало, на части просто, на мелкие кусочки. До головокружения, до потери ориентиров. Даже в первый раз такого не было, а тогда хотелось, дико хотелось брать все, что движется, гормоны бушевали как-никак. А тут… Тут вообще что-то нереальное, удовольствие на грани помешательства.

И она вся такая чувствительная, вздрагивает, мурашками покрывается, стонет сладко.

Сейчас, сейчас, маленькая.

Я не планировал, вообще ничего такого не планировал, и когда в душ с ней лез, вообще не думал, что вот так это все закончится. Приласкать ведь собирался, погладить, заставить кончить, но никак не предполагал подобного развития событий.

— Егор, — ее глаза расширяются, во взгляде читается испуг, когда я, придерживая ее одной рукой, вжимаю в стену, второй обхватываю член и плавно вхожу, медленно проникая внутрь и жмурясь от невообразимого просто кайфа.

Сукааа. Не бывает. Так просто не бывает.

И лишь полностью оказавшись в ней, осознаю, что взял ее без резинки. Кайфую, потому что скот, но, черт, это так остро, так ярко, так охрененно кайфово. Без резинки у меня еще не было, ни с кем не было и быть не могло. Только с ней. Только ее я хочу чувствовать.

Ксюша сжимается, постанывает жалобно, губы кусает. И я понимаю, что больно ей наверняка. Что мальчик я не маленький, а она у меня крошка совсем.

— Расслабься, детка, не сжимайся… давай, малышка, вот так, вот так, девочка, сейчас… сейчас будет хорошо, сладкая, красивая моя. Так, так, моя ж ты сладкая.

Двигаюсь медленно, размеренно, чувствую, как она расслабляется, как сама начинает покачиваться в такт моим движениям, губки свои сладкие, чертовски соблазнительные больше не кусает, распахивает красивый ротик, постанывает, дышит рвано.