Эфемерно
Шрифт:
– Расскажете?
– Почему нет… – сказал я, сделав очередной глоток какао (это была уже третья чашка; благо, она была маленькая, так что перебрать я пока не успел, к тому же попивал крайне медленно). – Знаете, я вот вроде и не дурак. И не самый последний проходимец. Вроде и не самых уродливых черт. Но все те немногочисленные девушки, с которыми я когда-то был близок, сами обрывали наши отношения. Впрочем, наверное, что тут удивляться… Я ведь всё время почему-то думаю только о том, что хочу принести пользу всему человечеству. Ага. Сделать для него что-то очень важное. А о себе самом как-то и не думаю. А о тех, кто рядом со мной, – тем более. Поэтому, пожалуй, я всегда остаюсь
– А как было с ней?
– Она преодолела порог моего идеала. Но сделала это другим путём. Она просто взяла и уничтожила его. Заставила посмотреть на это с иной стороны. Однако… я всё равно не смог сказать ей самого главного. О своих чувствах. И всё прекратилось само.
– Но почему?
– Понимаете… После всех прошлых отношений ты внутри словно затвердеваешь. И со временем начинаешь сторониться любых шорохов сердца. Любых шевелений, способных снова привести к той боли, которую ты не раз испытывал – боли, когда тебя бросают и оставляют одного. И хоть ты всегда и чувствовал себя одиночкой, но когда в тебе снова это подчёркивают, остаётся крайне болезненное послевкусие. Но последняя девушка… она была особенной. Не такая, как все предыдущие. Она была для меня. Словно сама Вселенная подарила мне её. Наше сближение не происходило так, как это бывает обычно – постепенно набирая обороты. Оно у нас случилось. Просто случилось.
– Как именно? – внимательно слушая, произнесла Анна Евгеньевна.
– Вначале я её возненавидел, – сказал я, почувствовав на своём лице ностальгическую усмешку. – Всем своим нутром. В нашей первичной переписке в соцсети она написала моё имя с маленькой буквы! Всё моё существо, пропитанное огромным количеством книг, передёрнуло от такого невежества. И ещё она не знала, что в русском языке существуют запятые и пробелы между словами. «Да уж, – подумал я тогда, – ну и деваха. И почему меня потянуло к ней, что я даже отважился написать ей?» После этого виртуального общения я разочаровался.
Но через две недели, каким-то неведомым мне стечением обстоятельств, она сидела у меня в общежитии. С холода мы решили зайти ко мне в комнату погреться (мой сосед как раз уехал на выходные домой). Я поставил чайник, второпях накрыл скромный стол из того, что залежалось в холодильнике, и отлучился в ванную комнату помыть руки. А когда вернулся, она уже сидела и намазывала квашеную капусту на шоколадное печенье и аппетитно всё это кушала. Да ещё с таким выражением лица, будто ест что-то совсем обыденное. Абсолютная естественность, которая просто в одну секунду разрушила все мои идеалы.
Именно в то мгновение меня ошеломила странная мысль. Я влюблён в неё. В эту невежду. В эту деваху, что не умеет ставить запятые и совсем не волнуется о них. Она даже не стала дожидаться, пока вскипит чайник. Пила заварку с молоком. Да с таким видом, что кипяток совсем и не нужен для чая. Набив рот, она удивлённо посмотрела на меня и виновато произнесла: «А в твоём мире разве так не делается?..»
Пожалуй, каждый меланхолик бессознательно хочет иметь рядом с собой свою собственную любимую дурочку, которая бы, как антипод, вытаскивала его из моря самокопаний и открывала ему другие грани реального мира…
Но однажды, как это у всех бывает, наши отношения дали трещину. По большей части – из-за моей
Но я не сказал. Носил в себе эту тяжёлую грусть, сам же ею упиваясь и разъедая себя изнутри. А потом не заметил, что стал совсем не таким, как раньше… Как мрачнеет сердце всё больше. Как нелепыми доводами пытаюсь оправдать и рационализировать свой поступок. Я уверен, она ждала меня очень долго. Ждала, когда я приду к ней. Когда сожму её руки и скажу: «Всё хорошо. Я с тобой». Но я не пришёл. Не сказал того, что должен был сказать. Не раскрыл своё сердце. Не позволил ему взять верх.
Теперь, когда смотрю на её страницу в соцсети, на её фотографии, на то, как она продолжает жить свою жизнь, внутри всё обливается болью. Ведь у нас всё могло быть иначе. В такие моменты я сую в уши наушники с грустной музыкой и отправляюсь шататься по городу – пока не устану. Пока не сведу на нет всю энергию, чтобы только не думать ни о чём. Вечером, когда уже солнце садится, я возвращаюсь, падаю на кровать и засыпаю. Только чтобы не чувствовать этой душевной боли.
– Печально всё это, – тихо произнесла Анна Евгеньевна.
– Да вся жизнь моя – какая-то сплошная печаль, – с усмешкой проговорил я. – Но я научился её прятать, закапывать глубже. Так, чтобы можно было просто дышать. Без резких движений. Просто дышать – и тихонько ползать от одного дня к другому.
– И думаете, это выход?
– Конечно, нет… Я понимаю, что нужно достать всё, что я закопал в себе. Да оно и само постоянно рвётся наружу. Порой, вот, иду по улице, как вдруг повеет тёплый ветерок, солнце живописно брызнет на всё вокруг – и я наполнюсь какой-то живой чистотой. Ощущением какой-то другой жизни. Светлой, прекрасной, доброй жизни! Которую я не прожил и словно бы навсегда упустил. Как некая пронзительная ностальгия по какой-то провороненной юности, пропитанной звёздами и безрассудной романтикой. И в этот самый миг что-то подступает к горлу… Делаю вид, будто что-то попало в глаз, и иду дальше. Дальше. И дальше. Куда-то в неизвестность. Главное – как можно дальше от этого чистого, но сокрушающего сердце чувства.
– Нужно пройти внутрь своей боли… – проговорила Анна Евгеньевна. – Только тогда станет легче.
– Да я и сам знаю! – издал я что-то похожее на нервный смешок и махнул рукой. – Психолог я, в конце концов, или кто?!
И вдруг случилось нечто непредвиденное.
«Ох, – подумал я, – как же мне повезло, что Анна Евгеньевна ничего не видит…
– Вы плачете, – прошептала Анна Евгеньевна.
Я почему-то даже не удивился.
– А Вы всё-таки можете иногда видеть.
– Слёзы не нужно видеть… Когда человек плачет, даже воздух вокруг становится другим. Как будто из души плачущего начинает что-то выходить… какая-то особая энергия. Вот её я и чувствую сейчас.
– Вы сверхчувствительная. Можете воспринимать то, чего не могут другие.
– Угу. Кроме здоровенных дыр в школьных коридорах.
Я попытался рассмеяться, но слёзы стремительно покатились из глаз. Я не понимал, что происходит. Впрочем, здесь как раз всё было понятно. Обитель человеческих страданий. Это место с лёгкостью пробуждало глубинные переживания, заставляя душевные шестерни вращаться с утроенной силой.