Эфесская волчица
Шрифт:
– Ты понимаешь, что я потратил немалые средства на тебя и не могу позволить себе разбрасываться деньгами…
– Наш дом не беден, и он соберёт достаточную сумму, чтобы компенсировать все ваши расходы, – уверила она. – Могу я написать письмо?
– Напиши…
Диокл
С самого утра было ясно, что день выйдет замечательным, так как небо синело непорочной чистотой, и тёплый ветерок с юга едва шевелил листву деревьев. Диокл всегда любил ходить в город, а таким утром прогулка обещала быть особенно
Он считал себя уже взрослым. Это не было чем-то необычным для детей его положения, и в городе он часто видел сверстников за прилавками и в ремесленных мастерских, а кое-кто спускался в шахты, не достигнув и десяти. Видел он и других детей – тех, что росли в состоятельных семьях, – они только учились, занимались в палестре и праздно проводили время. Обычно он чувствовал своё превосходство над ними, ещё не познавшими истинной жизни. Быть же взрослым означало одно – работать и думать о серьёзных вещах, вроде его будущей карьеры. В глубине души он всё же стыдился нынешнего положения, ведь даже пекарь или горшечник казались достойнее раба, что вынужден лишь помогать другим в мелких делах. Он жил надеждой – скоро он станет гладиатором, и тогда все пекари и горшечники умрут от зависти, ибо их заботы ничтожны в сравнении с выступлениями на арене.
Впрочем, у него был один секрет, который он не желал открывать никому. На самом деле иногда ему всё же хотелось быть ребёнком. Хотелось играть и дурачиться, забыть об обязанностях, мечтать и уноситься в воображении очень далеко. Он корил себя за это, однако ничего не мог поделать. Работая в школе, он редко встречал других детей, поэтому сам придумывал для себя игры. Больше всего он любил узнавать маленькие тайны тех, кто жил в лудусе, и ему было даже не важно, идёт ли речь о самом хозяине или о простой рабыне. Ему думалось, что рано или поздно эти секреты могут помочь, ибо много знать всегда полезно. Он научился скрываться и подслушивать, будто маленькое привидение, а школу изучил как немногие.
Диокл никогда не знал своего отца, не знал даже его имени. Временами он представлял в качестве отца того или иного гладиатора, особенно же Ареса, хотя тот и не подходил по возрасту. Кто-то сказал ему однажды, что он – плод случайной связи его матери с безвестным бойцом из другого лудуса, о чём она потом жалела. Тот мальчишка жестоко поплатился за свои слова. Он боготворил свою мать и точно знал, что она всегда делала лишь то, что нужно. Ему казалось, что он помнит, как сидел у неё на коленях, помнит её низкий голос и смех. Он жадно впитывал все истории о ней, рассказываемые другими обитателями лудуса, и в этих историях она представала для него легендарным героем старых времён. Когда-нибудь он надеялся стать достойным её.
– Ты куда собрался? – сказал ему Кербер, увидев, как он выскользнул из ворот школы. – Чем ты поможешь хозяину? У тебя нет ни меча для защиты, ни сильных рук, чтобы таскать тяжести.
– Зато я умею читать и помню имена почти всех важных людей в городе, – ответил мальчишка. – Разве хозяин запретит мне идти?
Кербер знал, что не запретит, поэтому отступил, хотя и демонстрировал своим видом полное презрение. Этот мрачный сириец,
Хозяин любил прогуливаться пешком, вот и сейчас он бодро шёл по мощёной дороге, поддерживая полу белоснежной тоги левой рукой. Справа его сопровождал всегда внимательный Виктор, Кербер держался чуть позади, Диокл не отставал от них ни на шаг, ещё двое рабов замыкали процессию. Дорога была пуста, лишь на дальних холмах темнели пятна овечьих стад, да пастухи весело перекликались между собой.
– Что ты думаешь о ней? – Сатир повернулся к бывшему гладиатору. – Я всегда советуюсь с тобой, когда дело касается боёв. Мне кажется, что она хороша.
– Да, Алкиона очень талантлива, – согласился Виктор, – я видел её бои ещё в старом лудусе. У нас она может раскрыться в полную силу. Хороша на ногах, весьма быстра, игру ведёт хладнокровно.
Он говорил как всегда уверенно, не заискивая перед хозяином, но всегда помня о дистанции. Мысли формулировал коротко, словно бросал тяжёлые камни в воду. Диокл немого побаивался его сурового взгляда, хотя пожилой боец никогда не проявлял к нему жестокости.
– Она могла бы встать вровень с Леэной, только она. Я прежде возлагал надежды на Мелусу, однако ей всё же не достаёт умения, – продолжал Сатир. – Всегда лучше иметь пару ведущих бойцов, чем одного. Согласись.
– Толпа узнаёт её, – кивнул раб.
– А ты что думаешь, Кербер?
– Дерзкая девка, но с львицей ей не сравниться, – отозвался сириец.
– Нужно будет выставить больше людей на следующих играх, – сменил тему хозяин. – В этом году мы ещё не брали хороших денег, а цены растут… Сколько там теперь стоят еда и вино для лудуса? Не отвечай, я и сам знаю. Будем надеяться, что город нынче не поскупится на праздники, хотя император и навалился налогами на все провинции.
– За войну приходится платить, – заметил Виктор.
– Особенно за проигранную. Чтобы выплатить персам огромную дань, Филипп обдирает Империю до нитки… но Эфес всё же богатый город.
– Можно не давать так много в долг, – заметил раб, как всегда отличавшийся прямотой.
– Нет, нужно давать, мой дорогой, – покачал головой Сатир. – Я даю в долг, чтобы ни у кого не закралось сомнений в моём богатстве. Посмотри на этот город – он полон ублюдками и гиенами, что чуют кровь издалека. Нельзя выказывать слабость перед ними. Пусть лучше они будут должны мне, чем я им.
– Арес мог бы принести нам немалую прибыль, – осмелился вставить Кербер.
– Да, Арес… – хозяин не успел закончить, ибо в этот момент навстречу им вышли четыре человека.
На пустынной дороге их появление было несколько подозрительным, поэтому Виктор выдвинулся чуть вперёд, загородив господина. Все четверо были облачены в короткие хитоны из грубого материала, передний, помимо этого, накинул на плечи плащ с капюшоном. Их короткие волосы и немытые лица выдавали рабов, либо людей низкого происхождения.